«Сейчас эстетически идет эпоха Достоевского»

В минувшие выходные в Екатеринбурге прошла кино-акция «Дни Балабанова»: в Ельцин Центре вспоминали наследие крупного российского режиссера, выходца с Урала Алексея Балабанова. IMC поговорил с актером Алексеем Серебряковым и киноведом Вячеславом Шмыровым, а также обсудил балабановские фильмы с журналистом Олегом Кашиным.

Алексей Серебряков: «Запрещать мы умеем хорошо»

– В одном из интервью вы сказали, что фильм «Бандитский Петербург» вы бы своим внукам/детям не советовали смотреть и не стали бы тратить на это их время. Почему?

– Это малохудожественный фильм.

– А «Жмурки» посоветовали бы? Почему?

– Тоже можно не смотреть. Это хорошее кино, без сомнения, но нельзя его ставить в один ряд с другими фильмами Балабанова. Например, рядом с «Грузом-200».

– То есть, «Груз 200» посоветовали бы?

– Да.

– Я так понимаю, что ваши дети сейчас живут в Канаде. Как думаете, они могли бы считать все те символы и приметы времени, которые там есть?

– Они читают книжки, и я надеюсь, что они бы поняли. Для них этот фильм не станет ребусом.

– Фильм «Груз 200» уже в год выхода снимали с проката, запрещали. Сегодня его появление на экране было бы совсем невозможно?

– Совсем маловероятно. Если его бы и сняли, появились бы какие-нибудь независимые деньги, и Сережа Сельянов позволил бы Леше Балабанову снять этот фильм, я думаю, что им обоим достаточно быстро объяснили бы, что такое кино сейчас несвоевременно. Нашлись бы люди, которые бы это сделали. Эта служба у нас работает безотказно. Запрещать мы умеем хорошо и очень эффективно.

– Как вы относитесь к тому, что фильм «Груз 200» практически вымаран из публичного пространства и его перестали показывать на телевидении?

– Плохо отношусь, как я еще могу к этому относиться? Я надеюсь, что человек, которого интересует такой серьезный и сложный, глубокий и неоднозначный кинематограф, который требует какого-то диалога с самим собой, может найти его в интернете и посмотреть. В этом нет проблемы сейчас, все-таки не советское время, когда картины клали на полки и их никто не мог увидеть.

– Но все-таки телевидение – это показ на широкую аудиторию, фильм смогут увидеть до 90 процентов населения...

– Из этих 90 процентов 85 совершенно не нуждаются ни в информации, ни в таких фильмах. Поэтому не надо тут обольщаться. Зрительская аудитория у такого кино очень мала. Поэтому широкий прокат таких картин невозможен по определению. И не только в России. По всему миру людей больше интересует туалетная бумага, чем поэтический сборник.

– Какие фильмы у Балабанова лучшие?

– Балабанов никогда не снимал хуже определенной, чрезвычайно высокой планки. У него есть два шедевра – «Про уродов и людей» и «Груз 200», остальные просто очень хорошие картины.

– Готовясь к этому интервью, я поговорил с журналистом Олегом Кашиным. Он считает, что лента «Груз 200» не о 80-х, а о «нулевых», и что, если бы Достоевский был бы сейчас жив, то он снял бы «Груз 200». Согласны?

Олег Кашин, журналист:

Балабанов всегда понимал, чего мы боимся, чего хотим, что держим в себе. К 2007 году это его умение достигло идеального соотношения с его художественным мастерством, и получился «Груз 200». Помню, как комментаторы находили в фильме какие-то неточности в реалиях восьмидесятых, но это кино не о восьмидесятых, а о нулевых – о том, что было тогда у нас в головах, эксплуатировалось властью и казалось то ли реваншем, то ли ностальгией, а на самом деле, как показал Балабанов, было и остается страхом. Никто так не понял нас, как он, никто не расшифровал нас, никто не пожалел. Как вел бы себя Достоевский, окажись он в нашем времени? Он снял бы «Груз 200».

– Отчасти согласен, потому что сейчас эстетически, конечно, идет эпоха Достоевского. Если говорить о том, 90-е это или нулевые? По картинке это 90-е, по смыслам это вневременная картина. Она не имеет временной реализации, поскольку она обращается к глубинам русской ментальности. Она отвечает на вопрос, почему мы такие, какие есть, а не какие-то другие, и почему мы не можем цивилизоваться, как это сделала Западная Европа.

– Несколько вопросов от читателей IMC. Насколько вам психологически было трудно сниматься в «Грузе 200»? Не понадобилась ли вам после съемок реабилитация?

– Я профессиональный артист, реабилитация мне не понадобилась. Передо мной ставятся определенные задачи, связанные с моей профессией, и я их решаю.

– Самая распространяемая ваша цитата в интернете: «Россия – страна с абсолютно рабской психологией, для которой демократия недостижима. К сожалению, здесь, как бы я ни изолировал своих детей от хамства и агрессии, их не защитишь. Это в воздухе. Хам победил». Это правдивая цитата, не фейк?

– Да, я говорил это 5 лет назад и придерживаюсь такого же мнения и сейчас. Скажу больше: хам не только победил, но и разросся.

– Вы знаете, что это цитату одинаково распространяют...

– И те, кто меня любит, и те, кто меня ненавидит. Так случилось, что в силу своей профессии я стал достаточно публичным человеком. Иногда я позволяю себе какие-то высказывания, на которые имею право, поскольку я достаточно пожил и видел много людей и ситуаций. Поэтому я могу делать выводы о том, что меня окружает. Я высказался, а люди, которые это услышали, пускай оценивают это сообразно своему уровню умственной активности и природной чуткости.

– Насколько вы чувствуете разделение общества сейчас на условных «патриотов» и «либералов»?

– Чувствую в связи с тем, что этим занимается вся государственная машина пропаганды. Такое разделение существует. Людей, несогласных с официальной позицией партии и правительства, выбрасывают на обочину жизни. Это в лучшем случае, в худшем – сажают за решетку.

– Сейчас вы живете в Канаде. Смотрите ли вы канадские новости?

– Не особо.

– У нас в русском сегменте Facebook, а может быть и вообще очень популярен новый премьер-министр Канады, молодой политик Джастин Трюдо. Что вы о нем думаете? Интересуетесь его персоной?

– Молодой, набрал в правительство каждой твари по паре, ковчег такой. Но, во-первых, он всего несколько месяцев как начал руководить страной. Во-вторых, канадская система заключается в том, что мы можем как угодно относиться к Трампу или Трюдо, но есть система, по которой ты сильно влево-вправо ходить не можешь. Это все-таки не наша метафизическая преданность монархии, которая олицетворяется одним человеком. Там существуют сдерживающие факторы и противовесы в виде судов, свободной прессы, конгресса и т.д. Посмотрим, что он сделает. Он только начал свою государственную деятельность.

– Продолжая тему Канады, западному зрителю понятен Балабанов?

– Как экзотика, конечно, это возможно. Но он все-таки чрезвычайно русский режиссер, по-русски переживающий все то, что происходило, все то, чем он болел, о чем читал, фантазировал, страдал, ненавидел, сражался. Современный западный мир не очень настроен к переживательным процессам, там больше любят нарисованных медведей. Мы всегда западную продукцию и западных персонажей любили больше, чем своих. И это очень грустно, что один из величайших режиссеров, оставивший несколько грандиозных картин, был так мало оценен.

– Сейчас идут какие-то съемки с вашим участием?

– С 3 апреля я начинаю длинный проект, с большим количеством серий, названия которого я, к сожалению, сказать не могу. Это российский сериал, который снимается в России. Режиссер – Андрей Прошкин.

Светлана Письмеченко, актриса:

«С Балабановым всегда было очень легко. Он абсолютно доверял артисту, говорил ему: «Ты же знаешь как – сыграй». И это доверие актеру давало огромную свободу и в то же время ответственность. Поэтому больших репетиций у нас не было, мы, в основном, сцены разбирали мизансценически. И у Леши был свой круг артистов, случайных людей у него не было».

Надежда Васильева, вдова Алексея Балабанова:

«У Леши была очень сильная гражданская позиция, она никому не навязывалась, но это транслировалась всегда. Говорят, что он был неполиткорректный. Так я за это в него влюбилась. Потому что ему было плевать на то, что нужно было куда-то прийти в белой рубашке и галстуке, а он шел в тельняшке. И ему в голову бы не пришло сфотографироваться в каком-то журнале с правильной линией посадки плеча. Это подкупало многих».

Вячеслав Шмыров: «Балабанов – это далеко не Данила Багров»

– Понятно, что каждый фильм – дитя своей эпохи, и трудно представить себе «Брат», выходящим на экране сегодня. Но как вы думаете, могло ли у фильма быть продолжение – «Брат 3»? Как бы выглядел Данила Багров в 2016 году?

– У Алексея Балабанова не было желания возвращаться к этому герою. Тем более, гибель Сергея Бодрова саму мысль об этом делала чем-то неправильным. В то же время я понимаю, что герой мог бы быть. Честно говоря, я не вижу его в сегодняшних обстоятельствах. Некоторые обвиняли этого героя в аморальности, но он не аморален, а иморален, то есть живет помимо всех моральных понятий. Он их не нарушает, потому что он их не знает. И это абсолютно киплинговская ситуация, которую запечатлел Балабанов, и она очень хорошо отражает нашу ситуацию 90-х годов. Одно государство закончилось, второе началось, произошел слом цивилизации. Финал «Брата» открытый – герой возвращается в Москву. Но на тот момент герой себя исчерпал. Сейчас мы можем придумывать любые конъюнктурные решения, вплоть до того, что Данила Багров присоединяет Крым, но это все из области лукавства.

– Действительно ли Балабанов собирался снять кино о Сталине?

– Я делал в Грузии «Дни российского кино», в Тбилиси была ретроспектива Алексея Балабанова, он был болен, но приехал с супругой Надеждой. Погуляв по улицам, сходив на блошиный рынок, он высказал идею фильма о Сталине. Журналисты растиражировали это. Я так понимаю, что он хотел сделать «черную авантюрную комедию» про того Сталина, который еще не стал «кровавым тираном». Про молодого Сталина, у которого были открыты все пути, когда он был экспроприатором. Возможно, это были бы «Жмурки» начала века. У нас «Елки 1914», а это были бы «Жмурки 1914».

– Раз вы уже упомянули «Жмурки». Фильм проецируется на 90-е, именно на «лихие 90-е». Этот фильм вписывается в идеологему «лихих 90-х»...

– В картине «Брат» Балабанов создал образ времени, а в «Жмурках» он его просто запечатлел. Он отфиксировал все то, что было известно без него, но сделал это смачно и концентрированно. Это было такой арт-проект – снять всех звезд того кинематографа, придумать всем какие-то эпизодические роли. Это попытка снять итоговую картину про 90-е, такая фиксация этих лет, такой облегченный вариант Балабанова.

– Как он сам относился к 90-м годам?

– Балабанов воспринимал их как достаточно органичное время, потому что он никогда не был избалован какой-то благополучной жизнью. И многие факты он брал из своей свердловской жизни того периода. Например, ментов он ненавидел. И ненавидел их, потому что помнил по своему свердловскому прошлому.

– Давайте перейдем к картине «Груз 200». О каком периоде там идет речь?

– Очень сложно понять, какое это время. Сконцентрирована жизнь города, где что 80-е, что 90-е, что нулевые, атмосфера абсолютно застывшего города. Место съемок, например, декорировать даже не нужно было. Как тогда там все пропылилось и было загажено, так и сегодня все там загажено. С одной стороны – это образ 80-х (песни Лозы, гробы из Афганистана), но все равно фильм воспринимается как метафора другого времени.

– «Груз 200» уже в год выхода снимали с проката, запрещали. Сегодня его появление на экране было бы совсем невозможно?

– Сегодня политическая цензура не нужна, достаточно коммерческой, которая есть в кинотеатрах. Поэтому такие фильмы могли бы появиться только на фестивалях или на таких акциях, как в Екатеринбурге. Прямых запретов, конечно, на «Груз 200» не было.

– В чем, по-вашему, феномен Балабанова?

– Он закончил Горьковский институт военных переводчиков, он знал два языка: французский и английский. Первые его картины – это экранизации европейской классики XX века: «Счастливые дни» по Сэмуэлю Беккету и «Замок» по Францу Кафке. Роман «Замок» не был дописан, а Леша его дописал. Балабанов не был тюфяком из народа, который мог погрозить пальчиком Америке, сказав: «Не валяй дурака». Но во многом он был человек из Свердловска, он создал тот образ, в котором он существовал, потому что в его жизни была и служба в армии, и Афганистан, и поездки по глубинке. И это интересное сочетание – европейского образования и абсолютного жизненного опыта.

Он был медиумом, отражал то, что другому художнику не позволяла отражать политкорректность. То, что он хотел жить помимо политкорректности, это очень важная черта его творчества и это то, что ему мешало получить признание на Западе. Его фильмы сталкивались с отборщиками, которые к Балабанову относились очень плохо, потому что он нарушал некие табу. Любой отборщик – не художник, а конъюнктурщик, который рассуждает так: «Тут левая пресса так напишет, правая так, тут придут феминистки, здесь нас обольют зеленкой».

– Но это же хороший PR?

– Когда ты делаешь благопристойное мероприятие – это плохо, для Балабанова, если бы его облили зеленкой, наверное, было бы хорошо. Глупо бороться в Екатеринбурге с произнесением слова «негр» и называть человека расистом, если он так говорит. Потому что это не наша проблематика. Но художник должен быть свободным не только от официоза, но и от придуманных правил, которые мешают выразить ему какие-то важные вещи.

– Сейчас, если фильм «Брат» показывают, то вырезают фразу Данилы Багрова «Не брат ты мне, гнида черножопая».

– Герой Балабанова – это не сам Балабанов. Балабанов – это далеко не Данила Багров. Кино – это опасное оружие, тем более фильм «Брат», который так популярен. Потому что кино может вызвать агрессию, даже непроизвольную. Но это не значит, что миссия художника говорить о чем-то другом.

– А телеканалы имеют права вырезать такие моменты?

– Если бы Балабанов был жив, то он, конечно, мог подать в суд за нарушение авторского права.

IMC выражает благодарность Ельцин Центру за организацию интервью.

Фото: Ельцин Центр, ТАСС