Капиталистический романтизм, капром или постмодернизм — архитектурное направление, отрезок времени или стиль построек 1990–2000-х годов, ставший нашей повседневностью и заполонивший собой города России, в том числе Екатеринбург. Такие здания часто выбиваются из городского полотна, вызывают раздражение и вопрос: а зачем оно нам нужно?
В последние годы, когда исследователи смогли выделить и объяснить появление «уродующих города» домов, люди начали относиться к ним с большим пониманием и интересом, как к части нашей истории и культуры — падению железного занавеса, а теперь еще и к свободе.
It’s My City поговорил о наследии капиталистического романтизма с автором недавно вышедшей книги «Круги капрома» от екатеринбургского издательства Tatlin, архитектурным антропологом и урбанистом Гавриилом Малышевым.
Что это вообще такое?
Капиталистический романтизм (капром) — это неофициальное название архитектурного периода в России, охватывающего примерно 1990–2010-е годы. Капром изначально рассматривался не как архитектурный стиль, а как хронологическая эпоха — переходный момент между распадом советской архитектурной системы и становлением рыночной. Архитектура этого времени отражает экспериментальность, индивидуализм и отсутствие устоявшихся норм, характерные для молодой капиталистической России.
Это была эпоха, когда на улицах наших городов было возможно все: каждый человек с деньгами мог построить все, что хотел, и действительно строил.
Капром отличается визуальной эклектичностью, использованием новых (на тот момент) материалов вроде сайдинга, алюкобонда (алюминиевые композитные панели, которые используются для облицовки вентилируемых фасадов и малых архитектурных форм), зеркального остекления и ярко выраженным диссонансом с городским контекстом. Архитектура перестает быть функциональной или сдержанной и становится формой самовыражения не только архитектора, но и заказчика.
— Это падение всех старых способов понимать, думать, проектировать, рисовать, учиться архитектуре. И поэтому это все можно свести к слову «эксперимент», — подчеркивает Гавриил.
Такие здания часто воспринимаются как странные, нелогичные, вызывающие недоумение. Именно это, по мнению автора, и делает их важными свидетельствами времени, в котором новая норма еще не была сформирована.
Эмоции и хаос — главные отличия
Одна из ключевых особенностей капрома — его не всегда можно распознать по архитектурным элементам, зачастую мы распознаем его именно по нашей эмоциональной реакции. Они часто вторгаются в городской контекст, нарушают историческую ткань города и вызывают чувство эстетического несоответствия.
Это архитектура, которая «кричит», и в этом ее суть. Она может быть нелепой, вычурной, слишком пестрой или странно декорированной, но точно не оставит равнодушным.
Если модернизм опирался на функциональность и логику формы, то капром часто игнорирует традиционные архитектурные каноны. В зданиях этой эпохи появляется огромное количество бессмысленных деталей, которые не имеют функционального назначения, кроме желания показать себя, выразить индивидуальность.
— Мы начинаем разбирать, что именно вызывает раздражение, словно психотерапевтируя себя: «Почему это меня задевает? Почему это диссонирует?» Так мы опускаемся в детали и замечаем, что в капроме много архитектурных приемов, встречающихся впервые, — обращает внимание исследователь.
Это фасады с арками, башенками, колоннами, пилястрами, балюстрадами, сайдингом, зеркальными и цветными стеклопакетами, стилизованные под «евродома» или «кирпичные замки». В этом проявляется та вкусовая и стилистическая свобода, которую обрело постсоветское общество.
Свободные 1990-е
Капром родился на руинах единой эстетики, когда госзаказ исчез, а на его место пришли личные амбиции новых хозяев жизни. Бизнесмены, застройщики, владельцы предприятий — вчерашние инженеры и комсомольцы — внезапно получили шанс перекроить городское пространство по собственным представлениям о прекрасном.
В это же время в проектировании произошла маленькая революция: появились компьютерные программы вроде 3D Max и САПР (система автоматизированного проектирования). Теперь архитекторы могли создавать на компьютере формы, которые раньше существовали только в их воображении. Волнистые линии, сложные геометрические фигуры, неожиданные изгибы — все стало возможным благодаря нажатию нескольких кнопок.
Это можно сравнить со свободными архитектурными 1920-ми, когда в Свердловске произошел расцвет конструктивизма. Из-за банального отсутствия материалов здания строили из того, что под руку попало. Для современников конструктивизма он тоже казался неуместным и уродливым, но мы массово начали ценить его только спустя почти сто лет.
С Урала с любовью: чем уникален уральский капром
Отличительная черта капрома от других архитектурных стилей — это его так называемая деколониальность. Раньше мода задавалась столицей, а все известные архитекторы и градостроители обучались в петербургских, московских или вовсе заграничных университетах. Из множества известных архитекторов, которые строили Екатеринбург и Свердловск таким, каким мы его знаем, не обучались ремеслу на Урале Константин Бабыкин (Оперный театр, филармония), Иван Антонов (Городок чекистов, жилой комбинат НКВД № 1), Георгий Голубев (Дом печати), Георгий Валенков, Александр Горшков и Евгений Коротков (дома Госпромурала).
— По результатам этих поисков мы можем говорить о некоторых сложившихся направлениях: конструктивизм, металлургия и другие крупные архитектурные тенденции, которые формируют так называемый «городской текст». Эти нарративы, очевидно, проявляются в архитектурной идентичности города. Отдельная история — это небоскребы. Екатеринбург стал, пожалуй, первым городом после Москвы, начавшим строительство собственного «сити», — говорит Малышев.
В Екатеринбурге архитектура капрома часто отсылает к конструктивизму — стилю 1920–1930-х годов, который считается важной частью уральского наследия. Современные здания заимствуют у него элементы вроде ленточных окон, округлых форм и плоских крыш. Но в какой-то степени гиперболизируют это и в итоге выходит нечто, напоминающее о наследии города.
Еще одна важная особенность уральского капрома — связь с индустриальной историей региона. В зданиях часто используют металл, кортен (ржавую сталь), грубые поверхности и темные цвета. Это напоминает о заводах, металлургии и рабочей культуре Урала. Даже жилые дома и торговые центры нередко выглядят «по-заводскому» — строго, мощно и без лишнего украшательства.
После падения столичного влияния на арену пришли местные архитекторы и бизнесмены, которые начали строить дома в совершенно разных направлениях независимо друг от друга. Но если взглянуть со стороны, то можно заметить, как даже в этом они все сошлись на конкретных деталях, присущих только Екатеринбургу (Свердловску) — это отсылки к конструктивизму в его постмодернистской интерпретации.
Лица екатеринбургского капрома
Мы часто говорим про архитектурные здания, но редко о том, кто за ними стоит. В контексте капрома это еще интереснее, так как в роли условного «архитектора», автора облика здания, чаще всего выступал сам заказчик. Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку.
Андрей Симановский из «Сима-ленда» или медный магнат Игорь Алтушкин определяли архитектурный облик города не меньше, чем профессиональные архитекторы. Город превратился в галерею и арену архитектурных эго-проектов, где каждый стремился оставить свой яркий (иногда слишком яркий) след. Например, бизнесмен Андрей Гавриловский возвел в городе известные небоскребы в центре города — «Антей» и «Высоцкий», а теперь вознамерился возвести «Высоцкий-2» прямо рядом с предыдущим.
Еще одними поставщиками капрома в Екатеринбурге стали бизнесмены Игорь Заводовский и Константин Погребинский. Они владеют компанией «Малышева 73», которая построила торговые центры «Пассаж», «ГринГо» и «Гринвич». Десять лет назад у нас выходило интервью с архитектором Владимиром Громада, который приложил руку к строительству этих зданий.
«Лакмусовая бумажка» социального неравенства
Капром стал маркером классового разрыва между столицами и регионами. Архитектура 1990-х и 2000-х годов показывает разницу в восприятии между жителями Москвы, Санкт-Петербурга и малых городов. В столице яркие фасады и эклектичные формы считают безвкусицей и пережитком «дикого капитализма». Для многих это символ хаотичной застройки и эстетического заблуждения тех лет.
В регионах такие здания воспринимают иначе. Там они стали символом обновления и преодоления серости советской архитектуры. Яркие фасады воспринимаются как признак появления технологий и доступности современных и дешевых материалов для строительства. В том числе стремление к образу «европейскости» или «американщины» — стран, не входивших в социалистический лагерь.
— Я очень люблю этот пример. Город Киров (Вятка). Там напротив друг друга стоят старый почтамт времен конструктивизма и Театр кукол эпохи капрома. Обыватели считали почтамт серым и уродливым на фоне жизнерадостного театра, а архитекторы, наоборот, видели в нем минималистичную красоту модернизма и называли Театр кукол китчем. Эта поляризация восприятия была очень заметной, — говорит исследователь.
Сегодня капром постепенно переосмысливается как культурный феномен и приводит к «архитектурному бодипозитиву». Исследователи, фотографы и блогеры все чаще стремятся уйти от бинарной оценки «хорошо — плохо» и помогают взглянуть на архитектуру 1990–2000-х как на часть нашей культуры и истории, несмотря на кричащий и выбивающийся внешний вид.
Будем ли мы скучать по капрому или надо пустить все под экскаваторы
Архитектура капрома — это не столько про функцию, сколько про внешнюю оболочку. Одно и то же здание могло быть торговым центром, спортивным магазином или рестораном — все зависело от того, кто и для чего его использовал. Фасады менялись легко: снималась облицовка, перекрашивались стены, добавлялись новые декоративные элементы. В условиях рыночной экономики облик здания подстраивался под вкусы новой аудитории как упаковка товара.
Но именно эта податливость и визуальная гибкость делают капром таким хрупким. Большинство зданий строились из дешевых и недолговечных материалов. Они быстро ветшают, а попытки реставрации часто сводятся к переделке в модном стиле, стирая оригинальный облик. Уже сейчас таких примеров все больше — фасады теряют ту странную, наивную, но честную эстетику 1990-х и 2000-х.
Однако в Екатеринбурге есть вполне успешный пример реставрации здания эпохи капрома — Театра кукол. На работы по его обновлению у властей ушло 386 млн рублей. Фасад театра все равно изменился — теперь трижды в день жители и гости города могут увидеть кинетическое представление «Время чудес».
Скорее всего, через 50–100 лет таких зданий почти не останется, и именно поэтому уцелевшие объекты станут ценными. Капром запомнится как последняя эпоха архитектурной свободы, когда здания строились не по шаблону и не по приказу сверху, а отражали вкус и амбиции конкретного человека — архитектора или заказчика, и времени, когда у людей появилась возможность построить все что угодно и не существовало строгих регламентов, не позволяющих построить здание в форме яйца или дворца.
Нам нужна ваша помощь! It’s My City работает благодаря донатам читателей. Оформить регулярное или разовое пожертвование можно через сервис Friendly по этой ссылке. Это законно и безопасно.