В августе в Екатеринбурге должна была выступить уральская группа «Сансара», но концерт внезапно отменили. Фронтмен группы Саша Гагарин был вынужден пойти на это, так как несколько недель подряд Z-каналы шеймили музыкантов за антивоенную позицию, на группу успели написать два доноса, а организаторам концерта в Ельцин Центре звонили неизвестные.
Сам Саша после этого был вынужден уехать в Белград, где обосновался после 24 февраля. Уже больше года он не живет в Екатеринбурге, но считает, что не потерял связь с родным городом и будет чаще воспевать его в своих текстах, даже если дорогу сюда навсегда закроют. О своем опыте эмиграции, отмене русской культуры на родной земле и способах донести творчество до людей через занавес цензуры Саша рассказал в интервью It’s My City.
Фото: Егор Желтоухов«Теперь неважно, Юра Шевчук ты или вечный фрешмен — правила для всех одни»
— Насколько сложно было организовать концерт в Екатеринбурге, который в итоге отменили? Были ли проблемы с выбором площадки?
— Проблем никаких не было. Ребята из Center Club, где должен был состояться концерт, сразу пошли навстречу. Мы выбрали дату, выбор пал на четверг, потому что обычно летом в пятницу многие уезжают за город. В общем, самые обычные приготовления. Так получилось, что Женька Пьянков (музыкант и саундпродюсер родом из Екатеринбурга, до 2022 года жил в Москве — прим. ред.), с которым мы сейчас вместе играем и живем в Белграде, запланировал приезд в Екб по семейным делам в эти же даты, что и я. Мне нужно было решить бытовые вопросы. Еще и поклонники часто пишут: «Когда вы приедете? Ждем очень!» И в середине июня мы начали готовиться к концерту. Было все тихо и спокойно.
— И что произошло?
— У нас достаточное количество знакомых, которые занимаются пиаром и новостями в Екатеринбурге, из добрых побуждений они написали в одном из публичных телеграм-каналов о предстоящем концерте. А до этого информация расходилась только среди нашей «теплой» аудитории. Если и была реклама во «ВКонтакте», то таргет настраивался тонко, анонс показывался тем, кто нас любит и за нами следит. Не было лишних людей. По сути, это был вполне себе «секретный» концерт. Но как только новости о событии вышли на массовую аудиторию, все сломалось.
За три недели до концерта информацию о нем опубликовал небольшой и локальный телеграм-канал «Квартал миллионеров», где и начали появляться разные комментарии от «бдительных» граждан, в том числе от Володи Шахрина (солиста группы «Чайф» — прим. ред.).
Скриншот с предполагаемым комментарием Владимира Шахрина под анонсом концертаЗатем Владимир Бегунов в эфире «СоловьевLive» выступил с требованием наказать и «щелкнуть по носу» — с этого момента и понеслось, каждый день сообщений по 20–30 в пропагандистских Z-каналах. В комментах сотни требований немедленно посадить музыкантов и все прочее.
В выходные наступало затишье, а с понедельника все сначала. Кроме того, были звонки на площадку, шквал звонков на телефон с незнакомых номеров. На нас собрали все, кроме, наверное, оскорбления чувств верующих. Но главная претензия — не поддержали СВО и уехали из страны. Все это вышло на федеральный уровень, появилось два доноса в прокуратуру. От кого, мы не знаем. Ну и в завершении Мизулина подключилась со своей «Лигой безопасного интернета».
В итоге мы сами приняли решение отменить концерт, чтобы не подвергать опасности ни себя, ни близких, ни зрителей. Но даже на отмененный концерт зачем-то пришли двадцать мужчин из какого-то там «Русского общества».
Саша Гагарин и Евгений Пьянков. Фото: Константин Кондуков— Как ты сейчас оцениваешь это решение?
— Думаю, решение об отмене было правильным. Кроме того, позже нам дали понять, что концерт все равно не состоялся бы и мне лучше уехать. Нет никаких гарантий, что не появился бы условный следователь, заинтересовавшийся нашим кейсом, получившим федеральную огласку, и не решил бы воспользоваться удобным случаем. Ну не в Екате, так в Москве бы. Пошел бы к судье и санкционировал задержание. Экспертизы бы всякие бы назначили, проверки, а ты бы все это время сидел в СИЗО.
Мое изумление вызывают старшие товарищи, «легенды русского рока»: неужели не ясно, во что сейчас может вылиться даже обычный публичный комментарий?
Можно было даже позвонить мне и рассказать, как сильно они не согласны с нашим поведением, но вести себя вот так... Эти слова «Я бы наказал...» в эфире «СоловьевLive» от Бегунова... Хочется спросить: а сколько осталось времени до «я бы расстрелял»? Чудовищно, конечно. Мне проще видеть так: люди заколдованы и это заразно.
— Сейчас тебя продолжают хейтить, поступают какие-то сообщения или звонки?
— Сейчас уже нет. Хотя после отмены еще двое суток широко обсуждали, такая маленькая пропагандистская победа. По крайней мере, так это декларировалось.
Выводы из этой истории очень простые. Теперь неважно, Юра Шевчук ты или вечный фрешмен — правила для всех одни. У артистов любого уровня не может быть иной позиции, кроме как поддерживать власть. Думаю, следующий шаг для публичных персон — отмолчаться нельзя, только публичная поддержка.
Даже мои друзья, которые после начала СВО продолжают жить в России и ко всему привыкли, удивляются, что все это произошло с «Сансарой». Надеюсь, что и из этого можно извлечь пользу, какой-то опыт. Зафиксировали момент.
— Раньше ты говорил, что благодарен Владимиру Шахрину за помощь «Сансаре» в начале пути, когда он продюсировал ваш первый альбом. Ты до сих пор испытываешь благодарность к нему, несмотря на его нынешние взгляды и комментарии в ваш адрес?
— Да, я до сих пор благодарен за историю двадцатилетней давности. Почему я должен эти, в общем-то, светлые чувства выкидывать из себя? Все и так достаточно потеряли в человеческих качествах. Очень легко и заманчиво испытывать мне после всей этой истории сильные злые эмоции, но я только себе хуже сделаю.
Фото: Константин Кондуков«Теперь мы „ЛГБТ-релоканты“»
— В 2021 году у «Сансары» вышел клип на песню «Мы станем лучше», в котором демонстрировали однополые отношения. Сталкивался ли ты с сильным сопротивлением и непринятием этой темы? И возможно ли сейчас такое выпустить?
— В тот момент я вообще не почувствовал [негатив]. На мой взгляд, к нему отнеслись слишком благосклонно даже люди с гомофобными взглядами. Мысль этого видео: любовь — право каждого. Он трогает разную аудиторию и, честно говоря, за клип, в сущности, ничего не прилетело. Одни премии. В том числе два «Каннских льва». Вот сейчас нам припомнили эту историю: теперь мы «ЛГБТ-релоканты» и так далее.
Я считаю, что это отличная работа. Сняли видео через год после выпуска песни и одноименного альбома. К нам пришли друзья (не станем указывать кто) и спросили, могут ли они поработать над клипом. Я с радостью согласился. «Мы станем лучше» очень красиво прошелся по мировым рекламным и музыкальным видеофестивалям. В Англии даже спорил за место с видео Lift от Radiohead.
— Сейчас ничего за этот клип не прилетает? Ведь наказание за «ЛГБТ-пропаганду» ужесточается.
— Если честно, не знаю. Но мы не убираем [клип] из YouTube.
«Я лишен чувства ностальгии»
— Как часто ты бываешь в Екатеринбурге?
— До сих пор получается, что раз в год. Как дальше — не знаю. Мне кажется, город все еще держит осанку, в отличие от Москвы, которая мне показалась каким-то «Минском-2». А Екатеринбург классный, теплый, в нем есть жизнь, сила. Понятно, что ситуация меняется, но и в этот раз я чувствовал себя как дома.
— На днях Екатеринбургу исполнилось 300 лет. Следил за тем, как праздновали юбилей? Какие впечатления?
— Да, я следил. Выглядело, как обычный День города, как его проводят всегда, с некоторой долей треша.
Фото: Егор Желтоухов— У нас просто весь год что-то дарят городу, что-то открывают...
— Ты про искусственное небо на Вайнера под песню «Город золотой»? Ну это все очень интересно, конечно... Мне кажется, те, кто это придумывают, не понимают, что это все — своеобразные знаки времени. Они вполне вписываются в происходящее.
Но стоит помнить, что параллельно со всем существует и другой мир. Другие инициативы, другая культурная среда. Благодаря этому Екатеринбург именно тот город, который мы любим.
— У тебя были мысли, что, возможно, ты больше никогда не вернешься в Россию, в Екатеринбург?
— Так думать себе дороже. К тому же по какой-то причине я лишен чувства ностальгии. Мне нравится, где я есть сейчас, несмотря на то, что многое происходит уже не по моей воле. Но, зная себя, я рад тому месту, где нахожусь, причем не географически, а ситуативно. В этом есть сила.
И я мыслю свою жизнь именно городами, а не странами. Для меня город важен. Екатеринбург важен, Москва была частью моей жизни, теперь появился третий город — Белград. Мне это интересно.
Ведь все просто хоть и громко звучит: где я, где моя голова — там и русская культура. Хорошая позиция для адаптации — советую (смеется). Но ничего не помешает мне нежно любить Екат и, прилетев однажды в Кольцово, искренне порадоваться этому факту.
— А если так получится, что все, дорога в Екатеринбург будет закрыта окончательно?
— Значит, будем чаще о нем петь.
«Белград мне напоминает Екатеринбург»
— Кто ходит на твои концерты за пределами России? Для кого ты играешь?
— Для тех же самых людей, кто ходил на концерты до этого. Причем в основном это молодые люди. Были случаи, когда на концертах в Белграде ко мне подходили фотографироваться молодые люди, а на концерте в Сысерти [в 2022 году] — их родители и передавали совместные приветы.
Фото: Марина Молдавская / It's My CityДа, это небольшие концерты человек на 150, но пронзительные, искренние. Я просто считаю, что концерты нужны и для зрителей, и для самого артиста. Они важны, это не просто развлечение, но еще и психологический процесс, поддерживающий людей. Так происходило и в Алматы, и в Тбилиси, и в Ташкенте, и в Стамбуле, и в Белграде.
Пока у меня нет возможности играть концерты в Европе, потому что у меня нет Шенгенской визы. Сейчас мы над этим работаем. Но все города стран, в которые визы не требовались, очень памятны и круты.
— Возможно ли добиться такой же популярности в чужой стране, как в родной? Ты к этому стремишься?
— Очевидно, что это большой труд. Конечно же, «все возможно», как пела группа «Сансара», но не знаю, у скольких музыкантов есть силы начать настолько с нуля. Впрочем, у меня есть свой маленький, внутренний сюжет: переводить песни на сербский и петь их. Я уже делаю это.
Живя в Белграде, я понимаю, что индустрия здесь отстает лет на 15–20, но это и плюс, мы-то ведь знаем, что делать. Более того, Белград самый теплый по отношению к русским эмигрантам, как и сто лет назад, когда здесь действительно поддержали уехавших после революции людей. И сейчас в городе сильное творческое русское комьюнити.
Белград мне напоминает Екатеринбург компактностью центра, тусовкой, непосредственностью и горизонтальностью связей. Проживание в Белграде — это очень вдохновляющий кейс, здесь невероятно круто, так как здесь есть то, чем мы жили раньше.
Мы как-то встречались с Вовой Золотухиным из группы Zoloto в Алматы, и Женька [Пьянков] рассказывал ему, как мы живем в Белграде. Володя молчал, слушал и затем говорит: «Вы, кажется, первые ребята за весь год, которые только и говорят, что им ок». Но нам правда ок. Спасибо людям и вайбу Белграда.
Мы постоянно выпускаем синглы, до конца года у нас выйдет еще три песни. У меня также есть идея специального альбома, который будет посвящен тому, как я здесь [в Белграде] проживаю. Такая фиксация момента. Я думаю, он будет понятен всем, кто говорит и чувствует на русском языке, любит музыку и не боится перемен.
Фото: Константин Кондуков«Можно выражаться эзоповым языком, как это было в Советском Союзе»
— Ты часто общаешься с тем, кто остался в России, в Екатеринбурге и Москве. Как ты воспринимаешь то, что они тебе рассказывают о происходящем в России? Ваше восприятие различается?
— Все нормально рассказывают. Рассказывают, как и надо: сомневаются, переживают, думают, что делать. Единственное четкое наблюдение, которое у меня есть — люди вернулись на кухни. Я приехал в Россию и увидел, что люди оглядываются в кафе, в ресторанах, так как сейчас там особо не поболтаешь, так как ты не знаешь, кто вокруг тебя. Возможно, мне рассказывали даже больше, так как я человек, которому можно рассказать. Они уверены, что со мной можно поговорить о том, что они проживают.
— Есть уже сложившееся мнение, что уехавшие люди часто оказываются в собственном информационном пузыре, сплошь состоящем из негативных новостей. Они уверены, что в России невозможно жить, здесь нет ничего хорошо. Ловил себя на таких мыслях?
— Я же приезжал, поэтому я знал и знаю, что это не так. Я иногда старался даже не спрашивать о чем-то [своих оставшихся друзей]. «Ну как вы здесь?» Зачем это, зачем я так буду делать, если я так не чувствую? Я чувствую связь. Но знаю, что есть иное мнение, мол, русский музыкант-поэт, уехав, перестанет писать на темы актуальные и близкие его поклонникам, оставшимся в России. Но у нас есть отличные примеры в культуре, литературе, что русский язык сильнее обстоятельств. Понятно, что мы наблюдаем моменты кажущегося расслоения, и в массе это будет расти, но сила тех примеров, которые это опровергнут, будет настолько сильна, что мы будем видеть и чувствовать именно их, а не расстояние и пропасть.
— Помимо русского языка есть еще способы не потерять связь?
— Для меня, несомненно, русская культура. Но я стараюсь сохранять тот же режим бытового общения, какой у меня был, когда я жил в Москве или Екатеринбурге. Я всегда интересуюсь, как у людей дела, с кем-то мы находимся в рабочем процессе даже на расстоянии. Иногда я специально напоминаю о себе: пишу, звоню. Может, поэтому у меня сохраняется связь.
Фото: Константин Кондуков— Можно ли оставаясь в России, продолжать выступать и доносить свою антивоенную позицию так, чтобы не отменяли концерты и не штрафовали?
— Нет, уже сомневаюсь. Можно выражаться эзоповым языком, как это было в Советском Союзе, но, боюсь, через какое-то время даже это станет невозможным. Буду рад, если ошибусь.
Видишь, меня возмущал именно тот факт, что я уже чего-то не могу, о чем-то должен молчать, кто-то за меня что-то решил. Я не был отчетливо оппозиционным артистом до 24 февраля, не был, условно, Ваней Noize MC*. Но сам факт того, что вот я иду по родной улице и в этом пространстве ограничен, меня абсолютно вымораживает. Тем более, когда мы говорим об очевидных общечеловеческих вещах. Не могу жить с этим ощущением и продолжать что-то делать.
— Но при этом сейчас ты тоже не пишешь песни-манифесты, с прямыми высказываниями, как, например, «Порнофильмы», «Ногу свело!» или Noize MC.
— Просто иначе настроен. Я умею по-другому. У меня есть песня «Ласточка»: «Все хотят знать, что нас завтра ждет. Успокоятся волны или вновь грянет буря?» Песня написана 10 лет назад. И когда я выступаю сейчас, мне кажется, что весь концерт составлен из каких-то антивоенных песен или песен о том, что мы сейчас все чувствуем.
В коротком промежутке времени «плакатные» песни, может быть, работают острее и ярче, но в долгосрочной перспективе они чуть теряют в красках. Но это только мое мнение.
— То есть тебя не останавливает внутренний цензор?
— Нет, в этом плане у меня никогда не было внутреннего цензора. Может быть, он возможен, когда я подумаю, а не причиню ли кому-то боль, спев то или это.
It`s My City