В первые дни «спецоперации» многие россияне решили покинуть родину. По данным государственной статистики, за первый квартал 2022 года из России выехало 3,9 миллиона человек, но точных данных об эмиграции до сих пор нет. Очевидно, что жизнь на новом месте сложилась далеко не у всех. It’s My City поговорил с шестью читателями из разных российских городов, которые уехали, но затем вернулись на родину по разным причинам.
Фото: Mostafa Meraji / Unsplash«Друзья говорили, что мы дураки и паникеры». Егор (имя изменено по просьбе героя)
— До войны мы думали поехать в Португалию. Я как раз продал свой бизнес и еще не начал новый. Но война послужила триггером, что нужно уезжать сейчас. В начале марта мы заехали в родной Оренбург повидаться с родителями — тогда казалось, что уезжаем навсегда. Было непонятно, будут ли открыты границы, введут ли военное положение.
Вчетвером с двумя маленькими детьми (одному три, другому пять) сели в машину и поехали в Грузию по единственной открытой дороге. Погранцы на Верхнем Ларсе со всех сдирали взятки, и мы не были исключением: тогда были ограничения на выезд из-за ковида. Со стрессом перешли границу и добрались до Грузии.
Снять квартиру получилось через друзей по нормальной цене. А вот банковский счет открыть не получилось: отказали без объяснения причин.
Съездил в Армению, где все решилось по знакомству. Через несколько рукопожатий начальник отделения банка открыл счет буквально за один день — ради этого двум людям нужно было подарить по бутылке дорогого алкоголя. Счет до сих пор работает, и я им пользуюсь.
Фото: Kiryl / UnsplashВ Грузии мы постоянно сталкивались с украинцами, но никогда не получали от них хейт. Наши дети часто играли на площадках с украинскими детьми. Один раз к моему сыну подошел ровесник, украинский мальчик лет пяти. Он спросил сына: «Мальчик, а хотя бы ты здесь говоришь по-русски или хотя бы по-украински?»
Мой ему говорит: «Я русский».
А он: «Ты русский, а что ты здесь делаешь? Нас в Украине бомбят, поэтому мы уехали, а ты почему тут?»
Мой: «Не знаю, мы просто переехали. Пойдем играть?»
И они ушли играть в войнушку, друг по другу «стреляли» и классно играли.
А мне было сложно говорить с украинцами. Была скованность от осознания, что моя страна такое с ними сделала, что им пришлось бежать. Нас долго это не затрагивало, но под конец мы все-таки несколько раз столкнулись с людьми, которые давят на русских.
Постепенно и в России становилось как-то поспокойнее. Последняя точка была 9–11 мая, когда говорили о возможной мобилизации, но этого не произошло. В то же время меня позвали на хорошую должность в большую компанию в Москву, я прошел ряд собеседований, и осталось последнее очное с CEO. И мы поехали на машине в Москву. В итоге с CEO мы не сошлись. Но семьей мы решили побыть в Москве, посетить любимые места. На все остальное лето захотели остаться в Оренбурге.
Фото: Mostafa Meraji / UnsplashПочти сразу по возвращении мы столкнулись с позицией нескольких друзей: вы дураки и паникеры, а мы были умные и не уехали на панике. Сейчас мы думаем, что если бы ситуация повторилась, то мы бы поступили так же: тогда мы ожидали ГУЛАГа по всей стране и не хотелось в этом растить маленьких детей. Опыт такого кратковременного переезда хороший, главное, чтобы были люди, с кем можно поддерживать контакт на месте. Дети очень быстро освоились, им было классно путешествовать.
Сейчас мы не знаем, что будем делать дальше. Пока у меня проектная работа, которая закончится через пару месяцев. С супругой мы назначили себе дедлайн до конца сентября: тогда мы решим, будем ли уезжать из России или останемся.
Фото: Dmitry Glazunov / Unsplash«Эмиграция — это не туризм». Елизавета, уезжала в Турцию
— За неделю до войны мы поехали на месяц в Турцию. У нас были обратные билеты в Россию и стойкое желание в ней жить. Но с началом войны мы поняли, что в такую страну возвращаться небезопасно. Мы начали организовывать быт в Турции.
Получили ВНЖ на полгода, это был зашкаливающий стресс. Изначально мы сняли квартиру на месяц. Практически сразу написали в агентство о продлении этой аренды на полгода. Контракт на недвижимость у нотариуса — обязательное условие для получения ВНЖ. Агентство тянуло сроки и кормило завтраками. В итоге цену на жилье сильно подняли, а на вопрос «почему» сказали выезжать.
Для получения ВНЖ оставалось мало времени. В последний момент нашли жилье высоко в горах в райончике для местных. Карты отключили, и пришлось открывать счет в местном банке.
Потом мы столкнулись с турецкой бюрократией. Принесли все бумажки для ВНЖ, а офицер, который проводит интервью, стал требовать туристический план с бронями отелей и автомобилей. Попросил показать приложения российских и турецких банков, чтобы проверить, что у нас есть ежемесячные поступления. На тот момент мы были готовы ехать в Россию, так как все это достало, но на удивление нам дали вид на жительство.
Фото: Konstantin Dyadyun / UnsplashВ плане культуры у меня очень долго было отрицание всего турецкого, так как это была вынужденная эмиграция и очень хотелось домой. Не хотелось выучить даже пару фраз на турецком, я решила, что разговариваю на английском и буду говорить с теми, кто понимает язык.
Мы жили в Алании — это маленький курортный городок, там никакой общественно-политической движухи. Один раз заметила украинский флаг в кафе, но там работала украинка, думаю, она попросила повесить. Один раз принимала у себя ребят из «Ковчега» (программа по поддержке политических беженцев из России — прим. ред.). Они ехали из Москвы в Америку. По программе путь пролегал через Стамбул и Мексику. Они прожили у нас четыре дня, сейчас они уже в Штатах. Мой руководитель тоже переехал в Аланию из-за войны, причем он уволился и нашел работу за границей.
Через четыре месяца жизни в Турции мы решили вернуться в Россию. Причин несколько. Основная — это налоговое резидентство.
Мы посчитали, сколько нам придется заплатить в декабре, если потеряем резидентство, и поняли, что это сильно ударит по нашим планам дальнейшей эмиграции. Лучше эти деньги оставить для себя и потом потратить на эмиграцию, чем просто дарить властям.
Плюс мы с мужем лишились бы работы. Мы работаем в одной IT-компании. Через месяц после начала войны работодатель сказал срочно всем возвращаться в Россию, но мы не вернулись благодаря обходным путям в учетках. Но если потерять налоговое резидентство, налоговая сразу уведомляет работодателя, из-за этого мы могли бы потерять работу. Также важны и другие банальные вещи: продать машину в России, принять квартиру, которую мы купили в ипотеку в строящемся доме. Еще я ношу брекеты, и лечение у ортодонта нужно довести до конца.
Мы поняли, что эмиграция — это не туризм. Это нереальное количество документов с апостилем, которые нужно делать лично в консульстве за границей или в РФ.
Фото: Olha Ivanova / UnsplashПервые три месяца в Турции мне все время хотелось домой, в последний месяц я привыкла и мне начало нравиться. Опыт релокации положительный, он заставил меня выйти из своей шаблонной коробки. Мне всегда казалось, что Россия — моя родина и я должна в ней жить. Сейчас я понимаю, что я не люблю зиму и сугробы. Как здорово, когда солнце и зелень круглый год, и как интересно путешествовать по новой стране.
В следующем году мы собираемся уехать в Америку. Еще когда-то до рождения ребенка мы с мужем хотели туда поехать, но потом решили, что мы уже слишком «старые». Сейчас мы достали с пыльной полки эту мечту.
Муж как более опытный специалист будет получать рабочую визу. К весне-лету мы планируем собрать нужное количество подтверждений квалификации в виде выступлений и статей на профессиональных ресурсах для получения визы. Если с первого раза не получится в США, то поедем в Турцию. Морально в России чувствуешь себя не дома.
Фото: Forzaalisherka / Unsplash«Выезд из России сильно обогатил меня внутренне». Никита, четыре месяца прожил в Казахстане
— Я покинул Россию 3 марта сразу после финальной планерки в редакции Znak.com и отправился в Казахстан. Сначала полетел в Астану, а потом в Алматы. Мне повезло: я очень быстро нашел себе работу в казахстанском СМИ orda.kz. Занимался тем же, чем и в России: ездил по стране, изучал быт, нравы, национальные особенности и, конечно же, проблемы.
Необходимые документы и карту в местном банке сделал за пару дней. Проблем с пониманием местных в Алматы не было. Чуть позднее, когда я поездил по другим регионам, сложности понимания появились. Казахстан неоднороден, и в каждом из многочисленных регионов есть свои плюсы, минусы и совершенно разные люди. А на севере и в центре Казахстана люди примерно такие же, как и у нас, хоть и мыслят по-другому.
Очень многое для понимания реальности мне дала встреча с ребятами из Украины в Казахстане. Люди в эмиграции, хоть и с горечью, могут находить общий язык, и это невероятно важно. В Казахстане я пробыл до середины июля.
Фото: Aidana Khabdesh / UnsplashОтходя от стресса, вызванного переездами и общей ситуацией, я начал оборачиваться назад и смотреть, что же происходит в России. И заметил, что здесь остались люди, которые совершенно осознанно не пожелали никуда уезжать, при этом они продолжают доносить до окружающих свою точку зрения. Во многом посты Ройзмана позволили мне немного переоценить первоначальные ожидания от страны.
Решение приехать в Россию, основанное на сообщениях в соцсетях, напоминает мне фильм «На последнем берегу». Там экипаж подводной лодки после ядерной войны заметил сигналы, исходящие из, казалось бы, абсолютно выжженной ядерным взрывом территории, и отправился туда.
Фото: Darya Jum / UnsplashРешение возвратиться в Россию не окончательно, для меня это временное возвращение. Я приехал родной Курган, чтобы не отрываться от территории, которая всегда была моим домом. И чтобы понимать, что в голове у людей. Вполне возможно, что для меня самый идеальный вариант — это остаться где-то на северной границе Казахстана с возможностью приезжать домой в Россию.
Выезд из России в марте очень сильно обогатил меня внутренне. Я узнал новую страну и как живут люди где-то за пределами РФ. Именно в Казахстане я встретил человека, который точно так же, как и я, был вынужден из-за событий бросить все и приехать. В этом формате Казахстан дал мне многое.
«Релокация вышла мне в минус, но я о ней не пожалела». Лиана, уехала в Ташкент, а затем в Тбилиси
— Решение эмигрировать я приняла в конце февраля. Все мое окружение начало разъезжаться по странам, и все спрашивали: «А ты когда?» А тогда каждый день было тревожнее и тревожнее, самолеты стали разворачивать из-за возможных арестов. Причин для моего отъезда было две: возможность принятия военного положения, что осложнило бы выезд из страны, и очень тяжелый эмоциональный фон.
Фото: mostafa meraji / UnsplashЯ уехала в Ташкент, а через неделю удалось выбраться в Тбилиси за адекватный ценник. В Грузии были мои знакомые и друзья, и я уже была там раньше. Друзья были моей основной опорой в тот период. Моя релокация была безболезненной: вещи уместились в один чемодан, а работа дистанционная. Не представляю, как люди летели без работы, с детьми и на последние деньги.
Первое время было непросто: холодная дождливая погода, карты не работали, повсюду надписи «Fuck Russians», жилье было найти непросто. Каждый раз, когда я садилась в такси, разговоры были одни и те же: откуда ты, почему ваша страна так поступает, как вы к этому относитесь, очень много негодования. И на вопросы «как же так?» и «почему?» ты просто не знаешь, что ответить.
Во время знакомства с новыми людьми я чувствовала ужасную неловкость. Пару раз даже слышала вопросы: «А вдруг мы следующие?» А еще я замечала, что если на тебе ленточка украинского флага — отношение сразу становится лояльнее.
Тбилиси я всегда воспринимала больше как временное место релокации. А мысли, что лето хочется провести в Москве и Екатеринбурге, не оставляли меня. Во-первых, я правда соскучилась. По друзьям, родным местам и бурной столичной жизни. Во-вторых, мне было важно ощутить, что эмиграция — это не навсегда и есть возможность вернуться.
Было довольно странно осознавать, что, кроме ухода брендов, особо ничего не изменилось. В Тбилиси ты более остро осознаешь, что сейчас происходит, не забываешь об этом.
Я не вернулась насовсем. Сейчас у меня нет понимания, в какой стране я готова провести хотя бы следующий год. Скорее всего, я буду перемещаться между странами и жить по 2–4 месяца с разных местах. Я из Екатеринбурга, но последние годы жила в Москве и до 24 февраля думала устроить там свою жизнь. Но все очень изменилось, и я не чувствую эмоционально себя безопасно тут в долгосрочной перспективе.
Фото: Mostafa Meraji / UnsplashГрузия — очень комфортная для жизни страна: дешевые овощи и фрукты, теплый климат, половина населения говорит по-русски. Но я, наверное, заскучала по мегаполису, по жизни в большом городе.
Решение о релокации финансово вышло мне в минус, но я о нем не пожалела. В тот момент мне было морально легче находиться вне России. Жизнь эмигранта — не самый простой опыт, но она закаляет тебя и учит адаптироваться в меняющейся реальности, учит рассчитывать только на себя. Такой опыт учит искать опору и стабильность в себе, а не во внешнем мире.
«Любовь к родине делает тебя заложником». Константин (имя изменено по просьбе героя), уезжал из Петербурга
— Из-за войны я почувствовал себя проигравшим. Всю жизнь я придерживался оппозиционных взглядов. Наше технократическое поколение (мне в районе 40) сильно поменяло качество жизни в России, жители больших городов могут пользоваться первоклассными сервисами, но нам не удалось добиться политических изменений. И в итоге получили, что получили.
Я еврей по национальности и еще до войны планировал получать второе гражданство. Поэтому Тель-Авив стал самым простым выбором для переезда. К тому же Израиль упростил правила получения гражданства и процесс сократился до пары недель.
Вначале я купил билет на ближайшие числа, а потом сдал. Решил, что не хочу принимать решение в панике и нужно планомерно закрыть все дела в России. В Израиль я поехал в начале мая. Там я прошел большую часть бюрократических квестов: счет в банке, медицинская страховка, номер телефона, съемное жилье. Основной сложностью стала психологическая адаптация.
Фото: Dan Gold / UnsplashСложная концепция, которую я подвергаю серьезным внутренним сомнениям: хочу ли я выбрать себе новую родину? К сожалению, любовь к родине, оказывается, делает тебя заложником.
У меня был опыт переезда из Екатеринбурга в Санкт-Петербург. И получилось так, что я отпустил сложности, которые были в Екатеринбурге, и не принял на себя сложности и повестку, которые есть в Питере. Хотелось бы и в эмиграции получить то же самое: оставить то, что в России, и немножко не принимать проблемы Израиля. Но по большому счету так не получается. Проблемы, которые были в России, с тобой остаются и все равно воспринимаются как личное.
Сейчас я вернулся в Россию. Причины, скорее, делового характера. В этом году хочу остаться российским налоговым резидентом, пройти некоторое лечение, плюс здесь остаются родители. Работа тоже остается в России. Это очень хорошая для меня работа, в замечательном месте и с хорошими людьми, поэтому хочу понять, что с ней дальше будет.
Пока не знаю, насколько это все можно сохранить. Мне важно чувствовать свое положение в обществе и принадлежность к социальной группе российского хайтека. Когда ты из этого выпадаешь — понимаешь, что это ценность. Статус имеет значение.
Фото: Pontus Wellgraf / UnsplashПетербург не особо изменился внешне, но война влияет на повседневные коммуникации. Садишься в такси и думаешь, готов ли говорить с таксистом о чем-то. Если мое отношение к войне не совпадает с позицией человека, то никакого коннекшена между нами не будет. Получается, что из-за этого барьера ты ограничен узким кругом общения с людьми, которые точно против.
Сейчас стараюсь не жить планами. Планирование полезно, а планы бесполезны. Мне надо пробыть в России 2,5 месяца для налогового резидентства, а дальше по ситуации. Я понимаю, каким образом я могу остаться в Израиле и сколько денег уходит на жизнь там. Еще нужно изучать иврит и находить местную работу. Но пока решение о том, что я остаюсь там, не принято. Я пока ни в чем не уверен и чисто психологически меня это не радует.
«Потребовалось время справиться с мыслью, что это наше поражение». Илья, во время релокации потерял работу
— Мы с моей девушкой уже в конце 2021 года хотели переезжать. Так называемое закручивание гаек и деградация политической системы не очень располагают к позитивному взгляду на будущее.
За несколько дней до войны, во время заседания Совета безопасности, мы разработали «протокол 0». А именно: куда ехать, если начнется война. Мы решили, что полетим в Турцию.
24 февраля мы проснулись в 9:00 в полном шоке. Быстро устроили рейд по банкоматам «Тинькофф», и в 10:30 у нас уже были наличные доллары на руках. В 12:00 у нас уже были авиабилеты на тот же день. Быстро собрали вещи в чемодан. Так как мы хотели улететь в тот же день, мы взяли билеты с тремя пересадками до Турции. Там зимовали наши друзья, и они согласились приютить нас в свободной комнате.
Фото: Ant Rozetsky / UnsplashУезжали с тяжелым чувством. Мы не знали, как долго мы хотим оставаться в Турции, но понимали, что через два месяца придется или получать ВНЖ, или уезжать. Вначале думали сделаться беженцами, но узнали, какое сложное законодательство в этом случае. Поняли, что раз у нас есть международный опыт и знание языков, нам лучше искать работу с релокацией.
Я работал в крупной международной компании. В российском офисе начались проблемы: сначала сократились денежные потоки, а потом начались сокращения в штате. Меня тоже сократили в связи с войной.
Стоимость жизни на турецком побережье очень выросла. Поэтому мы решили вернуться в Москву, начать поиск работы за рубежом оттуда, а также заняться апостилированием и переводом документов.
Фото: Katerina Plakhova / UnsplashВозвращался в Россию в смешанных чувствах. Потребовалось время справиться с мыслью, что это наше поражение. В первый день мы собрали чемоданы и сказали, что мы справимся без России, а потом подавленные возвращаемся назад. Казалось, что это удар по самолюбию. Сейчас я понимаю, что наша реакция на произошедшие события понятна, но в чем-то была не продумана.
Но зачем пророчить задним числом. Я понимаю, что с работой в России все равно были бы проблемы и пришлось бы искать вакансии за границей. Теперь у меня есть все основания говорить, что я умею работать в стрессовых ситуациях.
Фото: Ant Rozetsky / UnsplashКажется, что эмиграция до сих воспринимается по-советски как что-то фундаментальное, как билет в один конец. Но понятие эмиграции поменялось, теперь это релокация: ты живешь там, где тебе комфортно.
Я очень люблю свою родину и ее культурный код. Я русский и не собираюсь этого стесняться. Но я хочу жить в стране, где есть плюрализм мнений, а законодательные инициативы идут на улучшение жизни граждан.
Фото: Kir Shu / UnsplashБуквально на днях мы переезжаем в одну из стран Евросоюза. Девушка первой нашла работу за границей, мы заключили брак, чтобы эмигрировать как семья. У меня есть накопления, и я продолжаю искать работу.
Очень тревожно, как сложится жизнь. Вероятно, мы даже не понимаем, как сильно мы привязаны к жизни в России. Есть надежда, что мы быстро обрастем связями и знакомыми, чтобы жизнь была более комфортной. Есть желание закрепиться, заземлиться, найти точки силы в новом месте, любимые места и парки — то, что делает тебе приятно. Надеюсь, что все это случится поскорее.
It`s My City