В Екатеринбурге живет немало этнических украинцев. Как минимум, по данным Росстата, их около 13 тысяч человек. Это не беженцы, а давно ассимилировавшиеся горожане: кто-то здесь родился, а кто-то переехал с семьей. Есть и украинцы, чьи предки оказались на Урале в результате нескольких волн переселений украинцев (они шли с ХIХ века).
Мы спросили трех украинцев из Екатеринбурга, как они живут в стране, которая напала на их историческую родину, что происходит с их родственниками в Украине и насколько изменился градус ксенофобии с начала так называемой «спецоперации».
Фото: Саша Зубковский / It's My CityСаша, сталкивался с ксенофобией и преодолел комплекс национального меньшинства
«Для большинства русских сказать „хохол“ — это как „с добрым утром“»
— Мои родители-украинцы еще до моего рождения проживали в Свердловской области, но специально в конце 1980-х поехали в Украину, чтобы меня родить там. Каждые летние каникулы я проводил у бабушек в Украине и приезжал на праздники. А учился в Свердловской области, потом поездил по России и вернулся в Екатеринбург. Сейчас мои родители в России, есть родственники, в том числе пожилого возраста, на временно оккупированных территориях на прифронтовых линиях и есть родственники, которые эвакуировались из Украины в Европу как беженцы.
Фото: Саша Зубковский / It's My CityВ детстве в России мне прививался комплекс нацменьшинства. Я сталкивался с тем, когда после слов, что ты украинец, тебе в ответ говорят про сало и смешной язык. Анекдотов про недалеких хохлов я наслушался... Для большинства русских сказать «хохол» — это как «с добрым утром». Всегда есть история с намеком, что ты не такой: если бы боженька еще пять минут над тобой поработал — ты бы был такой, как мы, русский, а так, конечно, такой себе. Люди не понимают, что такое бытовой расизм: для них это прикольно и такими вещами они якобы принимают тебя, но это совсем не так воспринимается.
В 16 лет я попал в мультикультурную университетскую тусовку, где были ребята из Молдовы, Грузии, Армении и других стран. На фоне этого у меня появилось четкое понимание, что я украинец и это для меня важно. Я понял, что своей идентичностью можно гордиться и это нормально встраивать в мировосприятие.
Фото: Арина Распутина / It's My CityСчитаю, что у человека есть набор призм, через которые он смотрит на мир. Моя дополнительная призма — то, что я украинец. Я понимаю менталитет и то, что там происходит, понимаю язык и читаю на украинском. Понимаю место, где я родился, его культуру, его важность для меня. Понимаю важные культурные пласты, которые не передать. Например, «кравчучка» — сумка на колесиках, с которыми ходят бабушки по всему миру вместо авосек. Но бум популярности этих сумок у украинских бабушек пришелся на президентство Леонида Кравчука. И вот такие шутки — это культурный код, он у меня встроен внутри.
«Люди в Украине под бомбежками переживали, когда в России меня арестовали за пикет»
До 2014 года я спокойно ходил по Екатеринбургу в вышиванке и иногда приходил в ней на работу, после 2014 перестал. Но элементы айдентики я сохраняю в себе, ношу прическу айдар (зализанный чуб — прим. ред.). Сегодня один дед сказал, что я зализанный, как Гитлер, но я не стал объяснять, а то дедушку еще хватит удар.
24 февраля я бурно отреагировал на события, неплохо проревелся. Позвонил маме, сказал, что началась война, она не очень поверила. Реакция была на грани паники, меня рвало во все стороны. Я решил, что либо выйду на протест, либо буду с позором жить до конца своих дней. Если ты взял эту идентичность, то должен нести за это ответственность.
Мне дали десяток суток за одиночный пикет в первые дни войны. Для меня было невероятной поддержкой, что люди в Украине — родственники и знакомые — меня поддерживали во время ареста и переживали за меня. Это было колоссально: людей бомбят, а они спрашивают, что они могут для меня сделать. Трогательно до слез. Я вышел из спецприемника с ощущением нужности и важности.
Фото: Арина Распутина / It's My CityА большим ударом для меня стало, когда друг семьи, человек, которого я воспринимал старшим наставником, напился и стал писать мне гадости, крыть матом. Разговор закончился тем, что я предложил ему записаться добровольцем в российскую армию и скинул ссылку на службу по контракту, после этого он добавил меня в черный список. Клево, когда ты красиво лежишь на диване в сторону фронта. Но как ты можешь рассказывать кому-либо, как жить, если не соблюдаешь свои принципы?
Надо сказать, что люди довольно быстро перестали выходить на антивоенные акции. На навальнические митинги выходили по 5 тысяч человек [в Екатеринбурге]. А в пике антивоенного протеста по самым оптимистичным подсчетам выходило человек 500 — это большое разочарование. Многие знакомые, которые ходили на митинги Навального, но не ходили на антивоенные, честно сказали, что зассали. Но я их за это не виню, это же не их война.
Фото: Арина Распутина / It's My CityСтранно, что молодежь оказалась такой пассивной. Уход брендов воспринимался более трагично, чем военные действия. Я часто сталкиваюсь с мнением на Урале, что война, Украина и украинцы — это где-то очень далеко и нас не коснется. Даже слышал от человека: «Ну до нас-то точно не достреляют, так что все равно». Хочется, чтобы у людей в России появилось понимание, что украинцы отстаивают свой дом.
Украина — не Россия
Люди, которые считают, что российских солдат встречают с цветами, вне контекста. Молодое поколение украинцев уже ездило в Россию, Польшу и Чехию на заработки и поняло, что хочет в Европу, потому что коррупция за*****а (надоела — прим. ред.). И это было триггером Майдана.
В Украине есть свое понимание демократии, и Майдан — это квинтэссенция. Гетман (титул правителя Украины — прим. ред.) — это избирательная должность. Как только он переставал нравиться, собирались атаманы или появлялся другой человек, который становился гетманом. Это понимание свободы записалось в украинский код, поэтому протесты и 1990, и 2004, и 2014 — это нормально для Украины, хоть и пугает русских.
Фото: Саша Зубковский / It's My CityВ 2014 году, когда начали объявлять народные республики, я очень переживал, что появится Харьковская Народная Республика. И я так обрадовался, что «Гепа» (экс-мэр Харькова Геннадий Кернес) и «Допа» (Михаил Добкин, экс-губернатор Харьковской области) не сдали область, хотя считались более пророссийскими. Они выступили и сказали, что никакой ХНР быть не может, и там все заглохло за неделю.
Основной чувак, который двигал эту движуху ХНР, получил срок за госизмену. Люди в массе тоже не поддержали идею отсоединения от Украины. Кстати, не могу сказать, что война стала неожиданностью. Все события накапливались постепенно и война стала последней точкой, когда понимаешь: а, вот зачем это все было.
Фото: Саша Зубковский / It's My CityДо осознания моей идентичности я считал, что Россия и Украина — братские народы. Но постепенно понимал, что на словах это все прикольно, но по факту ты видишь одну н**** (обман — прим. ред.), вторую н****, третью. Часто вспоминаю цитату украинского пост-модерниста Леся Подеревянского, который сформулировал украинскую национальную идею. В переводе на русский: «Отъ****** (отвалите — прм. ред.) от нас». В какой-то момент доходит, что Россия постоянно лезет к Украине и Беларуси с идеями объединения, «братскости», но ты эту братскость по факту не чувствуешь. Это не объятия брата, это объятия человека, который хочет тебя сожрать. Поцелуй Иуды.
«В культурной войне Украина уже победила»
В России не принято говорить о плохом, а украинцы очень плотно вписаны в историю ГУЛАГа. Украинское национальное движение составляло активную часть среди политических в ГУЛАГах. Голодомор, гражданская война и другие агрессивные вещи в Украине со стороны России всегда старались стирать. В украинских школах все обязаны читать Пушкина, Толстого, Достоевского на уроках литературы. Гоголя проходили как русского писателя. Это странная экспроприация, что Россия имеет право на культуру Украины, Казахстана, Беларуси и других республик. Причем плохое — «только ваше», а хорошее — это наше общее.
Фото: Саша Зубковский / It's My CityУкраина — двигатель культуры. Культурная экспансия была мощной, я всегда от нее балдел. Нет российских артистов, способных выдавать музыку на уровне Ивана Дорна. Долго хитом была песня группы Kazka, люди не понимают, о чем там поют, но все равно слушают из каждого утюга, для меня это было очень важно.
В культурной войне экспансия Украины победила безусловно: украинские треш-шоу, музыка, юмор. Кстати, украинский юмор менее злобный, чем российский. Конечно, в украинских анекдотах подстебывают русских, но в них меньше унижения.
Свое будущее я уже с Россией не связываю по этическим соображениям, но желаю России становиться лучше. Для меня Екатеринбург — маркер того, что в России еще не все потеряно: это и история со сквером в 2018 году, Ресурсный центр для ЛГБТ, драг-квин Бомба Киберсиси — контуженный участник чеченской кампании, просто герой города. Екатеринбург — это показатель, какой Россия может быть: яркой, самодостаточной, не агрессивной, где важно мнение людей, которые здесь живут.
Дима, украинец, переехавший на Урал из ДНР
«Мои родители из Донецка уверены, что все происходящее — хорошо»
— В Россию я переехал 5 лет назад из Донецка. Там окончил школу с аттестатом ДНР, который не котировался в Украине. Проучился год на культуролога в Донецке, понял, что совсем грустно. Вариантов поступить куда-либо еще, кроме России, нет, и относительно случайно поступил в Екатеринбург. Закончил бакалавриат и сейчас учусь на первом курсе магистратуры.
Я жил почти в центре Донецка, обстрелы меня не очень задевали. Но один раз снаряд попал в соседний дом. На самом деле ты очень быстро к этому привыкаешь — засыпаешь, а где-то вдалеке стреляют. Сейчас у меня отец и мать в Донецке, и они присылают ужастики. В центре города, где живет мать, плюс-минус окей. Отец живет на окраине, типа местного Химмаша, и от него до линии фронта метра три-четыре.
Фото: Саша Зубковский / It's My CityПри этом оба моих родителя уверены, что все происходящее — хорошо. С отцом я обсуждал эвакуацию, но уезжать он не хочет: в Донецке квартира и его родители (мои бабушка и дедушка), которым много лет. Они никуда не хотят ехать, а отец не хочет их бросать. Отец на пенсии. Последний раз я был у него в 2020 году и видел его основное занятие: он тусуется дома и смотрит Соловьева. Понятно, в какую кашу превращается его мозг.
«До сих пор живу с паспортом Украины»
До 2014 года Донецк был похож на Екатеринбург — околопромышленный развивающийся миллионник, но, к сожалению, больше не развивающийся. Сейчас в Донецке большая часть людей с пророссийскими взглядами, все проукраинские оттуда уехали. Мне кажется, люди там ассимилировались: там давно в ходу рубли, а не гривны, и раздают российские паспорта.
После 24 февраля некоторые знакомые мужского пола не выходят на улицы в Донецке — мужчин забирают в большой военный грузовик и везут воевать. Так у моего товарища забрали отца несколько месяцев назад, и он до сих пор не выходит на связь.
Фото: Саша Зубковский / It's My CityЯ — украинец с паспортом Украины, не получал российского гражданства и не собираюсь. После 24 февраля странно оставаться в России. Думал уехать, но я нищий студент: зарплата по МРОТ + стипендия 6 тысяч. Наверное, после законченной магистратуры буду уезжать.
Проснулись национальные чувства: желание идентифицироваться с происхождением, национальностью и всем вот этим выросло. В конце февраля достал огромный пятитомник Шевченко на украинском и читаю.
В повседневности я, скорее, не сталкивался с ксенофобией из-за национальности, но я сам придерживаюсь левых взглядов и не общаюсь с околоимперцами. Конечно, когда покупаю сигареты в «Красном и Белом», продавцы в шоке от паспорта. Приходится объяснять, что это паспорт другой страны.
Фото: Саша Зубковский / It's My CityНедавно была странная ситуация. Я начал распродавать свою библиотеку — раз буду уезжать из России, то все с собой не заберу — и постоянно ходил отправлять книжки в «Боксберри». Там нужно давать паспорт оператору. В отделении сидел парень в толстовке партии «Новые люди». После того, как я показал ему паспорт, он начал убеждать меня ехать в Украину, мобилизироваться. Затянул рассказы на 10 минут, а я просто стоял, думал: «Забери мои книжки уже».
«В марте полицейские обходили квартиры людей с украинским гражданством»
В начале марта в пол-одиннадцатого ко мне домой пришли трое полицейских. Насколько я понял, они обходили всех людей с украинским гражданством: я состою в чате миграционного центра, там несколько украинцев писали, что к ним тоже приходили участковые. Полицейские сказали, что им нужно со мной поговорить. А я заявил, что не буду с ними говорить, если они не объяснят, что они от меня хотят. И они ушли, не найдя формальной причины для диалога.
Скриншот миграционного чата с сообщением от гражданина Украины о визите участковогоМоя подружка с украинским гражданством с ними поговорила: под запись ее спрашивали, что она делает в России, чем занимается, где учится, где работает, ходит ли на митинги, как относится к происходящему сейчас.
У меня есть странное ощущение от своего положения: я человек с украинским паспортом в России, при этом не беженец, живу тут достаточно давно и социально более защищен, чем люди в ПВР (пунктах временного размещения, где живут эвакуированные от войны украинцы — прим. ред.). Сложно понять, как себя можно идентифицировать, расположить себя в системе координат и привилегий. Если я уеду из России — насколько этично попросить статус беженца? Кто я и что с этим делать?
Хочется дальше жить академической жизнью. Придется заново поступать на магистратуру (российская наверняка не будет котироваться в мире) и есть вариант поступать туда, куда получится. Больше всего хотелось бы во Францию — я занимаюсь французской философией и знаю язык. А если совсем все будет плохо, то возьму велосипед и уеду в Грузию работать курьером пару лет.
Фото: Саша Зубковский / It's My CityПосле окончания войны я бы хотел вернуться в Украину, а вот возвращаться в Донецк — сомнительное занятие. Даже если ДНР и ЛНР получится вернуть военным путем, то придется проводить сложную работу с пророссийскими людьми. Грустно и плохо после 24 февраля. Любая война, кроме классовой, не нужна.
Егор, украинец, большую часть жизни прожил в России
«Мои русскоязычные родственники в Украине стали более патриотичными украинцами после 24 февраля»
— Я 100% украинец, но своей родиной все равно считал Россию, поскольку большую часть жизни прожил в ней. Мои родители с северо-востока Украины из Черниговской области. Там я родился, а потом мама и папа по работе переехали на север Тюменской области. Учился в Тюмени и приехал работать в Екатеринбург.
В семье разговаривали всегда на русском. Я базово понимаю украинский, но говорить на нем не могу, как и многие украинцы. В Черниговской области до последнего времени тоже все говорили на русском.
В Украине сейчас находятся младшие брат и сестра моей мамы, а также моя племянница. Они оказались в области вторжения российских войск. Первое время были проблемы со связью, мы не понимали, что происходит с родственниками. А тетя с мужем выбиралась из Чернигова, который бомбили, через несколько блокпостов: они давали взятки и российским, и украинским военным, чтобы добраться до города в области, где живут их родители. Прошли целый квест.
Фото: Саша Зубковский / It's My CityСейчас родственники стали еще более патриотичными украинцами, чем до 24 февраля. Раньше Россия для них была экономически интересным соседом, но никак не старшим братом. Но Запад в плане заработка был еще интереснее. Они чувствовали себя в абсолютно независимой стране, говорили на русском (с говором «шо» и «х»), никто не заставлял говорить на украинском. Сейчас мы с родственниками обсуждаем их положение и обстановку: есть ли свет, газ, еда, работа и не говорим о политике.
«В России знаю украинцев, которые топят за Z»
Находиться в России мне сейчас тяжело. Большинство людей, как бы кто ни писал, поддерживают эту тему, даже украинцы в России. Я по работе знаю российских украинцев, которые топят за Z, причем это люди образованные и с хорошим достатком.
Со многими знакомыми я прекратил общение, потому что как со стеной говоришь. Всегда в ответ: «Я — стена». И ты не можешь привести никаких доводов, что не стена. Понятно, что это психологическая защита. Но даже когда рассказываешь, как общаешься с родственниками в моменте войны, человек просто отгораживается. А любимые слова таких людей — брехня, ерунда и фейк.
По части национальности проблем нет. В начале войны, когда я что-то пытался людям доказать, летели оскорбления: «Ты фашист, а твои родственники нацисты». А так в принципе все знают, что я украинец и ксенофобии нет. Может быть, потому что Екатеринбург — большой город, а в деревне возникли бы проблемы. Хотя многие украинцы не ассоциируют себя с украинцами, потому что ассимилировались.
Фото: Саша Зубковский / It's My CityСейчас многие вспоминают, что они украинцы. Я сам начал учить украинский язык. Думаю, что если ты не можешь уехать из страны или выйти на улицу, то будешь протестовать по-другому, например, вспомнишь о корнях. Понятно, что есть национальные регионы, где не забывали, что они не русские. У них надо поучиться всем остальным.
Война дала мне понять, что я хочу быть украинцем. Я уеду в другую страну и буду позиционировать себя украинцем, ходить в места, где есть другие украинцы, посещать украинские церкви и места, где собирается община. Сейчас я в процессе переезда из России. План уехать возник в 2014, теперь сомнений никаких не остается. Планирую переехать на другой материк.
Хочется жить в стране, где, как говорится, у людей скучная жизнь. Где можно подумать о базовых вещах, заняться бизнесом и не думать, что через месяц тебя могут посадить.
Хочется, чтобы Россия была большой Швейцарией, которой плевать на весь мир, а люди сосредотачиваются на внутренних событиях. А все Zшники говорят: справимся, потерпим и т. д.
«Путин называл развал СССР „геополитической катастрофой“, а сам устроил катастрофу для русского языка»
Война положила конец русскому языку как языку возможностей. Путин больше всех навредил русскому языку в Украине. Те, кто говорил на русском, начали учить украинский. Думаю, что в Казахстане тоже скоро не будет русского языка. С учетом того, какие заявления делают наши министры, люди начнут самоидентифицироваться и отстраняться от русского.
Советский Союз окончательно закончился в наши дни. Путин называл развал СССР «геополитической катастрофой», а сам устроил катастрофу для русского языка и так называемого «русского мира». Через десяток лет в Украине все будут говорить на украинском, в Казахстане — на казахском, в Молдове — на молдавском.
Фото: Саша Зубковский / It's My CityСейчас по городу вешают баннеры с погибшими в Украине. Висят ветераны ВОВ и эти ребята. Причем не пишут, что с ними произошло, просто «сержант такой-то». Никто не говорит, что молодые ребята погибают. Их женам дают по 500 тысяч рублей и забывают через месяц. Наверное, когда солдаты возвращаются из Украины и пытаются что-то сказать, всем тоже по барабану — воевал, ну и живи дальше с этим.
Я не хочу, чтобы убивали российских солдат. Хочу, чтобы все люди вернулись. Они молодые и должны работать на Россию. А не погибать и ездить на инвалидной коляске в стране, где инвалид — это не человек. Солдаты, которые пройдут через эту войну, закончат травмами и стрессом. У меня есть знакомые, которые воевали в чеченскую, и с ними нельзя обсуждать те события. Спрашиваешь человека: «За что ты воевал?», а у человека срывает крышу, потому что он не может объяснить, за что. Со всеми ветеранами этой войны будет так же.
Портрет одного из участников военных действий в Украине Андрея Хасанова на стене администрации Верх-Исетского района в Екатеринбурге. Фото: Саша Зубковский / It's My CityКогда Путина не станет и путинская эйфория кончится, то к этим военным будет уже другое отношение, не как к героям. Мы напали на страну, а не поехали кого-то спасать. Зачем мы это сделали, никто не знает. Мы убивали русскоязычное население, и они убивали наших.
Обсуждали с мамой, как потом ехать в Украину и людям в глаза смотреть, особенно родственникам. Но, конечно, хочется поехать, когда все закончится. Пока вопрос о прощении я не задавал, но умные люди в Украине понимают, что есть россияне, а есть сумасшедшие: и те, кому приказали, и наемники, которые получают удовольствие. Со временем все прощается. Евреи простили немцев, мы простили немцев. Думаю, что время пройдет и все устаканится. И все изменится, когда меняется политический строй.
It`s My City