«Во мне есть нездоровый патриотизм — с разочарованием отношусь к тем, кто переехал»

Вот уже 11 лет Екатеринбургский музей изобразительных искусств возглавляет Никита Корытин. Ради этой должности он оставил успешное издательское дело и встал на путь борьбы с эйджизмом в индустрии — когда он стал директором, ему было 33 года. Он поставил себе амбициозную цель — реорганизовать главную институцию Екатеринбурга. Чтобы добиться первых изменений, пришлось потратить четыре года. Сейчас Никита Корытин занимается запуском фондохранилища, а 1 июля открыл центр «Эрмитаж-Урал», который построила компания «Атомстройкомплекс» — партнер этого материала. 

Почему Никита Корытин не планирует менять работу? Как выжить музеям в малых городах и чего ждать горожанам от «Эрмитаж-Урала»? Рассказываем в рубрике «Горожанин».

«Непростительно молод для этой должности»

— Я был директором успешного издательства с высокопрофессиональной командой, в нулевые было много больших и хорошо финансируемых проектов и свободы. Мы создавали крупные культурологические глубокие проекты, например, выставку и издание первого серьезного альбома по истории Екатеринбургского монетного двора, альбом-каталог и выставку уральских коллекций меднолитой иконы и другие. Параллельно увлеклись выставочной деятельностью, но это была абсолютно нерентабельная часть деятельности издательства. Помогли музею ИЗО в свое время найти деньги и организовать выставку из Царского села «Страницы истории императорской резиденции», работали с музеями в Новосибирске, Тюмени, Перми, Сургуте. Скажу честно, у меня возник внутренний большой пиетет перед всей этой деятельностью, но мысли что-то менять вообще не возникало. Вдруг звонит замначальника управления культуры администрации Екатеринбурга Михаил Занин: 

— Никита Николаевич, вот такое есть предложение [возглавить Екатеринбургский музей изобразительного искусства], что об этом думаете?

— Никогда об этом не думал... — изумившись сказал я. 

Екатеринбургский музей изобразительных искусств. Фото: Игорь Брук / It's My City

Это было слишком неожиданно, мне дали две недели на размышление. Подумал, посоветовался со старшими в семье. Была притягательность в том, что это был вызов для самого себя, сверхзадача, которую нужно решить. Я согласился, условно посчитав себя кризис-менеджером, который поработает года три, потом найдется коллега, который это подхватит, а я вернусь обратно к тому, чем привык заниматься. 

«Первые несколько лет работал не поднимая головы»

— Все получилось совсем не так, как я планировал. Ведь я очень романтизированно представлял музейную сферу, смотрел сквозь розовые очки на будущую работу. Думал, что скоро появится цветущий сад — выставки, спонсоры. В итоге первые несколько лет работал не поднимая головы. Я очень уважаю предыдущих руководителей музея, но в то время он был не в парадигме изменений, а в сложном материальном, духовном, кадровом положении. Я занимался кучей рутинных дел, доходило до того, что релизы приходилось писать. 

Никита Корытин не ожидал получить предложение возглавить ЕМИИ. До этого он успешно занимался издательским бизнесом. Фото: Игорь Брук / It's My City

Меня всерьез, конечно, не сразу начали воспринимать, ведь мне было 33 года. Тогда считалось, что директором музея должен быть седой дядя в очках с папкой бумаг, который в первую очередь думает о высоком. Но через год появился директор омского музея, ему было 32 года, а в Нижнем Новгороде и вовсе 29 лет. Самый молодой директор в художественном учреждении — Мария Букова из музея в Красноярске, ей было 26 лет, когда она стала директором. Тогда это был микроскандал, зато теперь она очень уважаемый руководитель. Сейчас молодость — не порок, но тогда мы жили в другом мире. 

«Время директора-ученого еще не пришло»

— Первый основательный сдвиг в ЕМИИ произошел года через четыре. Со временем, когда ты выложился по полной, уже не можешь себя выдернуть из сферы. Незаметно пробежали четыре, пять, семь лет. Музей стал частью меня, ни о чем другом я думать уже не мог.

За это время я понял: если ты будешь сидеть в кабинете, а не бегать по партнерам, спонсорам, коллегам, властям, то музей обречен на управленческий провал. Время директора-ученого еще не пришло, оно осталось в советской эпохе. Когда институция проходит отрезок нестабильности и реорганизации — нужен директор-реформатор. Дверь должна быть открыта для всех, кто может быть полезным музею. Это не значит, конечно, что здесь надо проводить свадьбы, дни рождения или похороны. Когда этап реформирования будет пройден и все стабилизируется, музей и его команда будут непоколебимы.

Время директора-ученого еще не пришло, считает Никита Корытин. Фото: Игорь Брук / It's My City

Директор музея должен быть везде — одной ногой тут, другой там, глазом здесь, ухом в другом месте. Двери должны быть не только открытыми, но и постоянно хлопать. Все, кого я знаю, с кем мы дружим, советуемся — это проактивные люди. Они не будут сидеть часами и курить сигары в кабинете. Хотя есть и такие директора. Не представляю, как они живут. 

«Ни за какую зарплату не куплю то, что получаю»

— Мне неоднократно предлагали и работу в частных компаниях, и должности более высокие. Так страшно оставить музей, он настолько имеет для меня принципиальную важность, что я даже не знаю, буду ли чем-то другим заниматься. Вопрос достатка для меня не первичен. Я точно знаю, что не готов менять работу просто ради того, чтобы работать за большую зарплату или чтобы мне учреждение побольше дали. У меня есть сайд-критерии, которые перевешивают стандартные вещи. То удовлетворение от работы, ту обратную связь от людей, проектов, их содержательной полноты не купить никакой зарплатой. В моем окружении есть люди с существенно большим достатком, чем мой. Но я не испытываю дискомфорта, потому что я ни за какую зарплату не куплю то, что получаю. 

1 июля открылся «Эрмитаж-Урал», торжественное мероприятие пришлось отменить. Фото: Игорь Брук / It's My City

Во мне есть немного больной патриотизм. Я обратил внимание, что с разочарованием отношусь к тем, кто переехал в Сочи, Москву, Питер, за рубеж и оставил наш город. У меня не столько обида, сколько смешное детсадовское ощущение: «Ну что ж ты вот так взял и уехал, а мог бы тут работать». Я считаю, что Екатеринбург — город, который мог бы все, если бы люди оставались... Наши руководители ездят в Сколково, где им тоже говорят: «Оставляйте у себя кадровый потенциал. Ничего важнее нет». 

«Есть спокойная радость, но пока еще много забот»

— Я вообще человек достаточно тревожный. Поэтому не могу себе позволить расслабиться и понять, что в открывшемся «Эрмитаж-Урале» все окей. У нас много новых сотрудников, которые пришли на работу 1 июля — они впервые пришли работать смотрителями, контролерами, кассирами, продавцами в магазине и так далее. Пока я нахожусь на площадке, чтобы успевать фиксировать происходящее и снимать микронапряженности. Мы видим глубокий интерес от гостей, к нам приходит тысяча человек в день.

«Атом» реконструировал старое здание Музея Изо на Вайнера, 11, где в годы войны размещались эвакуированные коллекции Государственного Эрмитажа, а также возвели к нему современный пристрой с просторным холлом, информационной стойкой, лифтами, эскалаторами, кафе и техническими службами. Фото: Игорь Брук / It's My City

Торжественное мероприятие пришлось убрать из повестки. Планировалась делегация из 120 человек — директора художественных музеев России, президиум Союза музеев России. У музейщиков есть интерес к фондохранилищу — это редкий элемент инфраструктуры музея. Кроме того, любая удачная реконструкция здания-памятника всегда интересна для руководителей. Собственно из-за этой ситуации есть ощущение какого-то опустошения и разочарования. Последние дни перед открытием мы занимались отменой всех броней, расторжениями договоров, переговорами с подрядчиками, чтобы были минимальные потери. Не было времени всплакнуть, пришлось заниматься другими вещами, поэтому мое состояние не растерянное, а рабочее, есть спокойная радость, но пока еще много забот. Как только я пойму, что здесь все благополучно работает, займусь новыми проектами, не менее важными.

Самый давний проект, который я с первого дня работы в музее хотел пробить — строительство фондохранилища. Там нет посетителей, но есть процесс медленного переезда, распаковки, все уже функционирует. Да, есть инженерные сложности, но интуитивно чувствую, что все хорошо, все было не зря.

«Увидим четыре работы Брюллова»

— Выставочная и событийная часть работы в «Эрмитаж-Урале» распланирована до 2024 года. В плане две выставки в год от государственного «Эрмитажа», а между ними наши мероприятия. На данный момент в календаре шесть выставок — будут чередоваться западноевропейское искусство и отечественное. Хотя «Эрмитаж» известен своей коллекцией западноевропейского искусства, но там есть и роскошные коллекции русского искусства, которым уделяется иногда недостаточно внимания. Например, в следующем проекте мы увидим четыре работы Брюллова. Будут отдельные проекты, связанные с портретом, пейзажем, жанровое разнообразие. 

Работа в «Эрмитаж-Урале» распланирована на несколько лет вперед. Фото: Игорь Брук / It's My City

Но самая невидимая и сложная часть работы — в обязательстве вечного обеспечения сохранности, которую берет на себя музей. Именно это приоритет по нашему уставу. Сначала сохранение, а уже затем изучение, реставрация, комплектование и только потом публикация. Очень редко музей показывает больше 10% того, что он хранит. В основном это 3–4% в экспозициях, остальное на хранении. Поэтому музей часто бывает для посетителя ригидным, неповоротливым. 

Для сохранности объектов необходимо создать гигантское количество условий. В «Эрмитаж-Урале» мощное оборудование в зале, где сейчас проходит выставка французского искусства XIX века. Можно сказать, он пригоден по своим параметрам для приема выставки из любого музея. То, что выставлено в Метрополитене или Лувре, можем экспонировать в выставочном зале «Эрмитаж-Урала». 

«Мы не хотим снести башку посетителю»

— Настоящий интерес к горнозаводской культуре и поиск того, что же за явление такое Урал, существует последние десять лет. Лет восемь-девять назад Екатеринбург в частности и Урал в целом стал интересен самому себе. Многие проекты и инициативы отражают этот поиск самости, местной идентичности. Среди задач «Эрмитаж-Урала» — вложить в головы людей очень важный регионально значимый смысл, локально мощную мифологизированную историю: мы — город, спасший Эрмитаж. Но нужно, чтобы путь к этой патетической пронзительной мысли и ощущению был комфортным и современным, поэтому реконструкция нашего здания это учитывает. Сегодня музей не может быть исключительно храмом искусства. Нельзя все время человека держать в напряжении. Ему в какой-то момент станет неинтересно.

Еще один важный проект Корытина - запуск фондохранилища. Фото: Марина Молдавская / It's My City

Фото: Марина Молдавская / It's My City

Фото: Марина Молдавская / It's My City

Внимание держится на протяжении академического часа, потом нужен перерыв. Сужу по себе: я люблю музеи, которые можно обойти за два часа. Когда ты заходишь в Лувр или Метрополитен и в три ряда видишь шедевры, этот поток тебя сметает. Через час ты садишься опустошенный на банкетку и думаешь: «Сколько в жизни информации, которой никогда не объять». Есть множество музеев, которые я считаю идеальными для посещения, и наше здание на Вайнера, 11 пригодно для компактного и вдумчивого посетителя. Мы не хотим снести башку посетителю, чтобы он сразу думал: «Вау» и сошел с ума от потрясения. Важнее — сохранить внимание. А оно сохраняется, когда есть перерыв — просто посидеть, выпить кофе и поглядеть в галерейное окно на Вайнера. Горожанин хочет прийти в музей, в котором уважают его как посетителя, то есть сделали что-то, чтобы ему было комфортно.

«Музей — это источник ответов на многие вопросы»

— Музей — это источник ответов на многие вопросы. Объект современного искусства Тимофея Ради «Кто мы, откуда, куда мы идем?» был правильно адресован в нужный момент, потому что Урал остановился и интеллектуальная элита задумалась: «Подождите, давайте себя опишем, мы вообще кто?»

Каслинский павильон, главный памятник и символ металлургического наследия в нашем здании на Воеводина, 5 — это эстетизированный символ победы человека над неподатливым металлом, а руды и металлы — главный источник наших горных богатств. Это ответ на вопрос «Кто мы, откуда, куда мы идем?» Да, это часть нашего самосознания. Экспозиция советского периода, отражающая в живописи и скульптуре и индустриальную историю края в двадцатом веке, и его природную красоту, и сложность социальных процессов, свободу мышления 80-х — все это ответ на этот же вопрос. Наша экспозиция «Невьянской иконы» — это тоже рассказ о чистейшем производном горнозаводской культуры и старообрядчества, которое теснейшим образом связано с Уралом, было повсеместным явлением — это плоть от плоти от горнозаводской цивилизации. Я уже молчу про камнерезное искусство. Музей в состоянии ответить на вопросы: кто мы такие, чем определяется наше сознание и культура, чем мы можем гордиться и что у нас есть такого, чего нет больше ни у кого.

Самая невидимая и сложная часть работы в музеях — в обязательстве вечного обеспечения сохранности. Фото: Игорь Брук / It's My City

Эту сферу сильно недооценивают бизнес и государство, ведь это более сложный объект для осознанного поведения посетителя, здесь все происходит гораздо медленнее. У государства должно быть понимание, что музей хранит невосполнимое материальное наследие. Если в силу неправильных условий хранения будет, к примеру, утрачен какой-то комплекс предметов искусства, это значит, что его не будет вообще. Будет утрачена скульптура — ее больше не будет.

Музыка хранится в партитурах, театр — в написанном либретто, книги — в тиражах. Музей же хранит ту часть наследия человечества, которая часто существует в одном уникальном экземпляре, который нельзя утратить. И во многом по этому наследию потомки судят о предшественниках.

Партнерский материал