Made in Ural: конструктивизм Свердловска

Еще один важный идентификатор Свердловска-Екатеринбурга: конструктивизм. Это не просто лаконизм геометрии, аскеза формы, — это философия нового мира, идеология стремительного века, попытка создать город будущего — оборвавшаяся в тот момент, когда Сталин занялся строительством империи. В привычном свердловчанам конструктивизме может открыться много неожиданного: в гостинице «Исеть», например, существовали специальные комнаты для пролетарского секса, широкие площади и бульвары были нужны, чтобы лучше контролировать граждан, а придуманные в 1920-е годы принципы в конце концов пригодились строителям современных жилых комплексов и торговых центров. Об этом — в новом выпуске подкаста Made In Ural.

Дмитрий Колезев: Этот выпуск подкаста начнем со стихотворения, очень известного. «У этого города нету традиции, бульвара, дворца, фонтана и неги, у нас на глазах городище родится из воли Урала, труда и энергии». Эти строки Владимир Маяковский написал в 1928 году во время прогулки по Свердловску. В те годы наш город быстро развивался и рос. В 1923 году в нем жило 93 тысячи человек, а спустя всего 16 лет, в 1939-м, — уже 450 тысяч. Представьте, если бы сейчас город за полтора десятилетия вырос в пять раз! Рост города обусловил энергичное строительство. Патриархальный Екатеринбург исчезал под натиском каменных громадин промышленного Свердловска. Главным стилем той эпохи стал конструктивизм. Его архитектура на десятилетия сформировала лицо города, и по сей день такие здания и комплексы зданий как гостиница «Исеть», центральный телеграф или типография «Уральский рабочий» формируют узнаваемое лицо Екатеринбурга. Мы привыкли к этим видам, порой не задумываемся об их особенностях, но многие специалисты и простые туристы ценят конструктивистское наследие Екатеринбурга. Сформировался даже устойчивый термин — «заповедник конструктивизма». О конструктивизме Свердловска-Екатеринбурга мы разговариваем с архитектором и издателем Эдуардом Кубенским.

Эдуард, а мы вообще не переоцениваем свердловский конструктивизм? Это действительно важное явление в мировом контексте?

Конструктивистские шедевры вырастали посреди патриархального города причудливыми громадинами

Эдуард Кубенский: Абсолютно не переоцениваем, это действительно важное явление, и в период его появления мы были впереди планеты всей с этой темой. Мы можем считаться изобретателями конструктивизма. Само слово «Конструктивизм» возникло в России.

Колезев: В России — да. А что касается местного, свердловского конструктивизма?

Кубенский: Свердловск удачно реализовал эту концепцию. Это был крупный промышленный регион, в который вкладывались большие деньги. Тут строился «Уралмашзавод», преобладающим стилем был конструктивизм, в котором отстроена практически вся историческая часть нашего города.

Колезев: Как зарождался конструктивизм? Кто стоял у его истоков?

Кубенкий: Как правило, архитектурные течения сначала появляются в искусстве. Основоположником стиля конструктивизм в искусстве был Владимир Евграфович Татлин, великий русский художник. Он, кстати, один раз был в Екатеринбурге — в 1936 году по приглашению режиссера свердловского драматического театра он оформлял спектакль, посвященный столетию гибели Александра Сергеевича Пушкина. Это было в Свердловском драматическом театре, который сейчас стал торговым центром «Успенский».

Строительство «Уралмашзавода» превратило Свердловск из небольшого регионального центра в быстро растущий промышленный город

Есть такая история, которую в одной из статей рассказывал Сергей Скробов. По его словам, вечером Владимир Татлин пришел в гости к известному свердловскому и екатеринбургскому архитектору Константину Трофимовичу Бабыкину, и тот потом сказал: «На днях заходил Владимир Татлин, плохо воспитанный и малограмотный человек». Вот такие были конструктивисты. И в какой-то степени это отражает и подход конструктивистов-архитекторов. Потому что по отношению к палладианской архитектуре XIX века (классической, с колоннами), конструктивизм может показаться плохо воспитанным и даже «малограмотным» явлением.

Колезев: Это, наверное, свойственно всему авангардизму в искусстве. Тот же Владимир Маяковский по сравнению с поэтами XIX века тоже мог бы показаться плохо воспитанным.

Кубенский: Но однако Владимир Татлин — это величина мирового масштаба. Сегодня минимум раз в год в мировых музеях проходят выставки, посвященные его творчеству.

Татлин В.Е. «Продавец рыб». Картину можно увидеть в Государственной Третьяковской галерее

Колезев: Конструктивизм — это чисто советское явление, или его корни лежат в дореволюционном искусстве?

Кубенский: Конструктивизм нужно рассматривать с двух сторон: социальной и стилистической. Стилистически конструктивизм присутствует во всем мире. Самый доступный вариант его просмотра — это сериал про Эркюля Пуаро. Обратите внимание, что там многие сцены происходят в особняках в стиле конструктивизма. Это дома очень простых, лаконичных форм. То есть, в Европе конструктивизм присутствовал в частном жилье. В Советской России частных особняков не было. Здесь стояла задача построить новое общество, и на стилистическую основу конструктивизма легла социальная функция. Архитекторы тут участвовали в строительстве светлого будущего.

Близкая к конструктивизму архитектура существовала и в Европе, пример — локации из телесериала «Пуаро»

На пике конструктивизма было распространено понятие «дома переходного периода». Архитекторы считали, что спроектированные ими здания через какое-то время должны быть снесены, и когда придет эпоха коммунизма, построят новые дворцы для рабочих.

Колезев: То есть, временные сооружения, в которых можно пересидеть, пока строится идеальное государство.

Кубенский: Сегодня «дворцом для рабочих» можно считать ЖК «Тихвин». В его основе использованы те же самые идеи, которые использовали в «городке чекистов» конструктивисты. Это город в городе, замкнутая конструкция, где есть свое обслуживание, свое жилье, закрытый двор, больница.

Колезев: И в принципе вообще по этому пути пошли многие жилые комплексы, которые строят свои спортивные залы, детские сады. Это не только дорогие комплексы, как «Тихвин». А еще проекты «комплексного освоения территории», которыми гордятся наши девелоперы — например, микрорайон «Академичекий». Там такая же идея.

Кубенский: Да, это пришло из истории советского градостроительства. Уралмаш — это тоже комплексное освоение территории: район абсолютно с нуля. Вырубили лес и начали строить совершенно новый город на 30 тысяч жителей, при том что в самом городе жило около 100 тысяч — то есть, город вырос на треть.

Колезев: Как я понимаю, конструктивизм — это очень функциональная, утилитарная архитектура. В ней нет ничего лишнего. Этим объясняется ее лаконизм, аскетичность, геометричность. Но помимо функционального аспекта, есть ведь и художественный. Есть какая-то связь с художественным авангардом начала века — супрематизмом, например?

Конструктивистские здания сформировали лицо центра города, которое не так уж изменилось и по сей день

Кубенский: Конструктивизм — это вообще только одно из течений такого понятия как «архитектура современного движения», «архитектура модернизма». Были архитекторы-современники, которых конструктивисты не относили к своему течению. Например, Ле Корбюзье не был конструктивистом, и нашего архитектора Константина Мельникова конструктивисты не принимали, не печатали его в своем журнале «Современная архитектура» (СА).

Конструктивистская архитектура действительно функциональна, она лежит в основе многих современных архитектурных веяний. Корбюзье перечислял пять признаков современной архитектуры, которые звучат удивительно актуально. Первое: здание должно быть поднято над землей (вспомните IKEA). Второе: у него должны быть навесные фасады (сегодня все их делают). Третье: свободная планировка (сегодня — конкурентное преимущество многих жилых комплексов). Четвертое: ленточное горизонтальное остекление, при котором попадает больше света при движении солнца. Пятое: эксплуатируемая кровля. Редкий владелец здания не захочет сегодня использовать все эти возможности.

Конечно, мы живем в эпоху постмодернизма, и многое пересматривается, есть и климатические ограничения, но тем не менее эти идеи остаются в ходу.

Колезев: А влияло ли на конструктивизм банальное ограничение ресурсов? Не было средств строить излишества, барокко, колонны, поэтому строили просто, без изысков.

Кубенский: Конечно, это связанные вещи. Например, если подойдем к зданию Дома Уралоблсовета (Малышева-Хохрякова) и немного всколупнем штукатурку, то обнаружим под ней обычную солому. В свое время ее использовали как утеплитель. Это новая для того времени технология, и она продиктована как раз экономией. Строить из камня, гранита или кирпича довольно дорого. Впрочем, отдельные организации могли себе это позволить — например, железнодорожники. Здание Управления дороги на Челюскинцев построено в 1929 году, в самый расцвет конструктивизма, и там все каменное, парадное, красивое. Жилые дома для пролетариев же должны были быть экономичными.

Кстати, сложные композитные фасады сегодня вошли в практику, и это тоже изобретение конструктивистов.

Жилой комплекс «Дом Уралоблсовета». Архитекторы: Гинзбург М.Я., Пастернак П.А., Прохоров С.Л.

Колезев: В истории нашего государства был еще один период массовой быстрой застройки — период хрущевок. Казалось бы, в хрущевках точно так же нет ничего лишнего. Но они и близко не вызывают у нас тех эмоций, которые вызывают конструктивистские здания. Нет энергетики, изящества.

Кубенский: С хрущевками забавная вещь: их изобрели французы. Для них это была временная мера, чтобы в послевоенной разрушенной Европе максимально быстро отстроить жилье. Франция — капиталистическая страна, там царили свои правила. Мы же после войны, победив врага, первым делом устремились в светлое будущее и появился сталинский ампир 1950-х годов. Конечно, он съедал огромное количество средств (хотя за счет пленных немцев иногда получалось строить быстро и дешево).

Массовое жилье же мы стали строить позже, в 1955 году, когда Хрущев издал указ о борьбе с излишествами. Этот указ, кстати, коснулся города Свердловска. Как раз к этому времени достроили нашу городскую администрацию со шпилем, и когда Хрущев приехал и увидел это, он снял нашего градоначальника. Причиной было именно то, что тот много денег потратил на строительство здания.

Колезев: Это интересный вопрос — а ведь сейчас ратуша кажется украшением города. Может быть, так будет и с другими зданиями. Вот вспомните полпредство — как возмущались люди, мол, какой огромный дворец построили, и сколько это стоит, и зачем такой маленькой организации такой замок. Но, наверное, пройдет сто лет, и люди забудут, зачем и для кого оно строилось, и кому-то оно будет просто нравиться.

Кубенский: И, может быть, там будет государственный центр современного искусства.

Один из признаков архитектуры современного движения — это открытость планировок, фасадов, открытость на уровне земли. Стиль жизни нового человека подразумевал открытость и не предполагал создания семьи. Возьмите «городок чекистов» и конкретно гостиницу «Исеть». Это было жилье для холостых людей.

Колезев: «Исеть» изначально ведь не была гостиницей?

Кубенский: Нет, это был дом коммуны, разделенный на маленький комнатки. В каждой комнатке жил один человек. Насколько мне известно от людей, которые родились в то время, и чьи отцы строили эти здания, по торцам гостиницы «Исеть» были комнаты для встреч молодых людей с девушками. Они там встречались... для оплодотворения.

Колезев: А в своих маленьких комнатках не могли встречаться?

Кубенский: Ну, видимо, нужен был какой-то контроль рождаемости (смеется). В этих домах нет кухонь, все должны были организованно ходить в фабрики-кухни. Все должно было быть открыто, советскому человеку нечего скрывать (в отличие от жителей сегодняшних дворцов!). Архитектура проявляла эту открытость: большие окна, большие плоскости остекления.

Возвращаясь к особняку полпреда, он будто бы пропагандирует обратное. Для меня это вопрос: власть заявляет о демократичности, открытости, о выборности народом. Тогда почему я не могу зайти в резиденцию полпреда, почему там такие маленькие окна-бойницы, чего там происходит? Сколько раз мы пытались устроить туда экскурсии для архитекторов, но нас не пускают.

Колезев: Это страшно, о чем вы рассказываете, — жизнь на виду, маленькие комнатки, все строем ходят на обед. Роман Замятина «Мы». Тоталитарная антиутопия.

Кубенский: Такое общество по замыслу и строилось.

Колезев: Помимо сериала об Эркюле Пуаро, где еще можно посмотреть на несоветский конструктивизм? Я помню свои впечатления, когда впервые приехал в Тель-Авив. Я был поражен, насколько тамошняя архитектура школы Bauhaus напоминает отдельные здания родного Свердловска-Екатеринбурга. Я заинтересовался этим, стал читать, и понял, что у зданий в Тель-Авиве и Свердловске действительно есть генетическая связь. Где еще взгляд свердловчанина наткнется на родные очертания?

Окружной дом офицеров — пример «обогащенного конструктивизма»

Кубенский: Школа Bauhaus — действительно очень близкая по характеру к конструктивизму школа. В журнале «СА», о котором я говорил, печаталось много проектов основателя этой школы Вальтера Гропиуса. Одним из её основателей также был архитектор Мис ван дер Роэ, который затем заложил основу чикагской архитектурной школы. И, если вы приедете в Чикаго и посмотрите на небоскребы тех лет, вы увидите, что это тоже близко к конструктивизму. В Чикаго есть шикарный дом Миса ван дер Роэ, который построен после войны — так называемый стеклянный дом. Это такой архитектурный манифест, все его наружные стены — стеклянные. Глухие стены только в туалетах и ванных комнатах. Все остальное прозрачное, дом находится в парке, и там действительно живут люди.

Стеклянный дом в местечке Плейно, штат Иллинойс. Архитектор: Людвиг Мис ван дер Роэ

Архитекторы школы Баухауз работали и в Тель-Авиве, и на Урале — в Магниторске, Перми, Свердловске. Фабрика-кухня на Уралмаше построена выпускником школы Баухауз Белой Шефлером.

В Европе много схожего с конструктивизмом. В принципе, присущий конструктивизму рационализм, например, характерен для немцев просто генетически. До войны в Германии был поселок Вайсенхоф — его полностью разрушили гитлеровцы. Это был поселок образцового жилья, сейчас он восстановлен. Там были построены отдельные домики известных в свое время мировых архитекторов, каждый из которых строил свой манифест... В Голландии много хороших образцов.

Еще следует обратить внимание на город Бразилиа, сам его план — это такой модернистский проект в форме летящей птицы.

Колезев: Вообще, если говорить не о конкретных зданиях, а о планировке районов и целых городов, что характерно для конструктивизма?

Кубенский: Та же самая открытость общественных пространств. В конце 1920-х годов в Москве был проект с очень современным названием — «Зеленый Город». Видимо, в будущем он реализовался в городе Зеленоград, «советском Сколково». Одна из ярких градостроительных концепций того времени называлась «линейный город». Её можно найти и на Урале — в Дегтярске. Суть в том, что город выстраивается вокруг одной магистрали, с одной стороны от которой находится производство, а с другой — жилье. В Дегтярске с одной стороны — жилые кварталы, с другой — шахты.

Поселок Дегтярск строился по принципу «линейного города»

Похожим образом спланирован и район Уралмаш, где роль этой главной линии играет проспект Машиностроителей. Подразумевалось, что люди по гудку в шесть утра будут вставать и по улицам-каналам идти на проходную завода. А после работы они попадали в открытые скверы и парки, где должны были отдыхать и общаться между собой. Одновременно такое решение позволяло лучше контролировать людей. Открытые пространства — это возможность лучше видеть, где какие замыслы происходят.

Колезев: Архитектура влияет на психологию людей, которые в ней живут, которые попадают в здания и общественные пространства. Какое влияние на людей оказывал конструктивизм?

Кубенский: Любое общественное пространство, конечно, влияет на людей. Любое наше окружение влияет на нас. Если вы постоянно находитесь в божьем храме, у вас одно представление о мире, а если вы целыми днями сидите в общественном туалете и продаете билеты, то другое. Конструктивисты прекрасно это понимали и пытались выстраивать нового человека.

Колезев: Кстати — про храм божий — а есть ли примеры конструктивистских церквей? Ну, не в Советском Союзе, конечно, а в мире?

Кубенский: Вы удивитесь, но даже в Екатеринбурге есть конструктивистская церковь. Я наткнулся на ее описание в одной книге. Это церковь на Уралмаше, она представляет из себя пристрой к конструктивистскому зданию.

Конечно, сочетание храма и конструктивистской архитектуры — редкость, конструктивисты преимущественно были атеистами. Но у того же Миса ван дер Роэ есть прекрасная церковь: это обычный ангар, у него кирпичные стены, в плане он прямоугольник, входная сторона полностью стеклянная, потом идут скамьи, а на противоположной стороне от входа большой крест. В России таких примеров нет, но неким подобием советской церкви можно считать ЗАГСы. Там есть место, где сидят музыканты, там есть женщина, которая читает установленные речи, там есть нечто вроде алтаря.

Колезев: Как быстро строились здания в период расцвета конструктивизма, как быстро менялся облик города?

Кубенский: Мгновенно. Все строилось очень быстро. Золотая эпоха конструктивизма — с 1925 по 1935 год, всего десять лет. И почти все, что мы имеем ценного в архитектуре нашего города, было в основном построено в эти годы. Конечно, многое еще достраивалось, многое переделывалось — как Окружной дом офицеров, например. В основе своей это конструктивистское здание, но потом его обвесили разнообразной бутафорией (это называется «обогащенный конструктивизм»). За 1920-1930 годы в Свердловске, по данным Уральской палаты недвижимости, было построено более 500 зданий.

После работы трудящиеся должны были выходить с предприятий и отдыхать, общаться на широких бульварах и площадях. В том числе, так их легче контролировать

Колезев: Это даже по нынешним меркам — сумасшедший темп.

Кубенский: Сюда, конечно, входят и различные бараки, которые стоят до сих пор...

Колезев: И тем не менее, если смотришь фотографии Свердловска 1920-1930-х годов, видна колоссальная разница. В 1920-е годы это город, где на лошадях ездят по грунтовым дорогам в центре. А конце 1930-х — это уже узнаваемый нами Свердловск.

Кубенкий: Для меня парадокс заключается в том, что за эти десять лет город получил огромное количество памятников архитектуры. А сегодня за тридцать лет, прошедшие с начала перестройки, мы не может похвастаться, что построили шедевры. Может, как раз потому, что нет идеологической нагрузки?

Колезев: А тогда было ощущение, что строят шедевры? Вы же сами говорите: строили временные здания, чтобы потом снести их и построить дворцы... Может быть, и наша архитектура лет через 50-70 кому-то покажется шедевром?

Кубенский: Возможно, но я с трудом себе представляю, что потомки скажут: «Алатырь» — это шедевр.

Колезев: Хотя что-то супрематистское в его фасаде есть.

Кубенский: Конструктивисты действительно не строили на века, они строили, чтобы снести. И эта технология заложена также в современной архитектуре. Вся современная архитектура это в какой-то степени временное сооружение. Вот возьмите комплекс «Мега» — думаю, через несколько десятилетий эта вещь не будет подлежать ремонту, ее проще снести и за вырученные деньги построить новое.

А конструкции навесных фасадов тоже подразумевают возможность замены. Строится бетонная этажерка, на нее навешивается фасад, а потом его ведь можно заменить на что-то другое. И не будет в этом особой трагедии. При тех же строительных объемах Екатеринбург через 50 лет может выглядеть совсем иначе.

Колезев: Просто потому что поменяются фасады. Наверное, поменяется и назначение зданий. С развитием интернет-торговли такое количество торговых центров через какое-то время явно будет не нужно, во что они тогда превратятся?

Кубенский: Свободные планировки дают возможность сделать на их месте что угодно — офисы, рестораны, жилье. Я называю это явление «текучестью архитектуры».

Колезев: Новые здания часто критикуют. А конструктивистов критиковали? Я, конечно, понимаю, что советская печать была не так свободна в свои оценках, как нынешние масс-медиа...

Дом Техучебы, Уралмаш

Кубенский: Конечно, много спорили. Ведь изначально конструктивизмом занимались архитекторы, которые до революции закончили классические архитектурные школы. Их учили проектировать палладианскую архитектуру — с колоннами, брутальную, тяжелую. Потом, когда общество поставило новые задачи, они применяли свои знания для современной архитектуры. Многие архитекторы были востребованы и после конструктивизма. Были архитекторы, которые умудрились поработать и до революции, и в стиле конструктивизма, и после него. Например, тот же Константин Трофимович Бабыкин, который построил здание УПИ. Он в одно и то же время построил здания Свердловской железной дороги и ДК Железнодорожников — это совершенно разные здания! Или возьмите архитектора Алексея Щусева, автора Мавзолея. До революции он строил церкви.

Колезев: УПИ можно считать конструктивистским зданием, несмотря на его классицистические колонны?

Кубенский: В основе, в планировочном решении это конструктивистский комплекс. Его автором является московский архитектор, а Бабыкин занимался строительством на месте и вносил коррективы. Сама постановка этого объекта на горе, сам срез горы, говорит о влиянии классической школы. Но в планировочном решении это конструктивистское здание, принято считать, что в плане оно напоминает самолет.

Кстати, слово «самолет» придумал один из «конструктивистов в литературе», поэт-футурист Василий Каменский, наш земляк, который родился в Перми. До этого использовалось слово «аэроплан».

УПИ — не типичное конструктивистское здание, но его проект также попал под воздействие архитектуры модернизма

Колезев: Когда завершился конструктивизм в Свердловске? И почему на смену конструктивизму приходит именно сталинский ампир? Потому что мы всех победили и, как самая великая нация в мире, начали строительство дворцов?

Кубенский: Сталинский ампир появился еще до войны, во второй половине 1930-х. С войной он не был связан. Ампир — это строительство империи, тоталитарного государства. Должна была появиться архитектура, которая давит на индивидуума. И до войны ампир в первую очередь давил, а после войны он действительно праздновал победу.

Колезев: Были ли конструктивистские проекты, которые не были воплощены в Свердловске?

Кубенский: У нас огромное количество нереализованных конструктивистских и постконструктивистских проектов. Один из ярких проектов — Вознесенская горка. Церковь на горе должна была превратиться в огромный дворец культуры. Усадьбу Харитоновых-Расторугевых собирались полностью откопировать по оси этой церкви направо (где сейчас сельскохозяйственный институт). Вниз к воде должна была спускаться лестничная эспланада, разрушая всю историческую часть. Там должны были появиться тяжелые многоэтажные жилые комплексы. Проект этот не был реализован. Наверное, в нем было желание власть имущих скрыть историю Ипатьевского дома...

Дом промышленности (ныне НПО Автоматики) должен был быть украшен самым высоким зданием в СССР. Но не получилось

Колезев: А проекты высотного конструктивистского строительства существовали?

Кубенский: Да. Вспомните дом промышленности (НПО Автоматики на улице Малышева — прим.). На момент строительства это было самое крупное конструктивистское здание. Строилось оно очень долго, начали в 1930-х, а полностью завершили его только в 1970-е годы. Архитектором был москвич Даниил Фридман (проводился конкурс, участвовали и местные архитекторы, но выиграли москвичи). Внутри этого квартала находится небольшая высотка. Это здание должно было быть в четыре раза выше и на момент проектирования было бы самым высоким зданием в Советской России. Сделать этого не получилось, так как во время строительства произошел пожар, стройку остановили, потом началась война, и в конце концов отказались от строительства высотки. Но фундамент этого здания наверняка рассчитан на куда более высокое сооружение.

А сегодня по диагонали от этой высотки у нас стоит «Высоцкий», то есть желание построить на этом месте что-то высокое существовало еще в 1920-30-е годы.

Колезев: Мы потеряли много памятников зодчества XVIII-XIX века. Вы много занимались этой темой. Есть ли у нас утерянные памятники конструктивизма?

Кубенский: Безвозвратно утерянных, наверное, нет. Но имеющиеся тают на глаза — возьмите хотя бы гастроном №5. Он не является памятником, но это средовой объект конструктивизма. Разрушается «Белая башня», и учитывая отсутствие у нее какой-либо функции, мы можем её потерять. Фабрика-кухня на Уралмаше сгорела два года назад, и с тех пор находится в руинированном состоянии. Есть объекты, удаленные от центра, которые мы рано или поздно потеряем. Например, на Большом Конном полуострове есть красивое жилое здание, на фронтоне которого написаны страшные цифры «1937». Туда мало кто доезжает, это далеко от глаз.

У нас огромный массив конструктивистской архитектуры — около 500 объектов, из которых 100-150 заслуживают внимания. Вряд ли все эти 150 удастся сохранить, как бы ужасно это не звучало. Есть особо яркие образцы, за которые мы как горожане должны стоять насмерть. Это «городок чекистов», «белая башня», медгородок, УПИ. Такие объекты увеличивают капитализацию города, из-за них приезжают в город.

Колезев: Один из способов сберечь памятники — это приспособить их под современные нужды. Насколько конструктивистские памятники приспособляемы? Вот, например, гостиница «Исеть» — наверное, ей непросто найти применение.

Кубенский: «Исеть» как раз легко перепрофилировать. Она построена в свободной планировке, и внутренние перегородки там не являются несущими, их легко перенести и сделать современную гостиницу.

Напротив «Исети» есть торговый центр «Сити-центр». Изначально это был клуб, дворец культуры с театральной коробкой, залом. Здание выполнено в камерных, формах и издалека напоминает какую-то дорогую виллу. Если представить, что это здание стоит в поле на два гектара, и к ней подъезжает Ferrari... Такой дом Билла Гейтса. Потом там была киностудия. Так вот, теперь это здание имеет уже третью функцию, торговую, что говорит о простоте перепрофилирования конструктивистских объектов.

Колезев: Существует ли неоконструктивизм?

Кубенский: Конечно, и многие наши архитекторы «болеют» конструктивизмом.

Колезев: Вот недавно был проект высотки на улице Челюскинцев, который напоминает «белую башню». Оправданы ли такие реминисценции? Ведь время-то изменилось, идеология другая, настроение в обществе другое.

«Современные архитекторы «болеют» конструктивизмом»

Кубенский: Я был на заседании градостроительного совета, где рассматривался этот проект, и был единственным, кто не считал образа «Белой башни» в нем. Но в целом моя рекомендация — найти какой-то новый образ, а не списывать его с имеющегося памятника. Все-таки это не водонапорная башня, а жилой дом. Лучше напрячься и создать новый шедевр, а не утыкивать город «белыми башнями» (а то и сама «Белая башня» потеряет значение). Кстати, сама «Белая башня», мне кажется, не требует функции, это такая «пирамида Хеопса».

Колезев: Нужно оставить её просто памятником?

Кубенский: Да, красивой руиной. Может быть, сделать в ней музей. Если придумывать ей функцию пивного бара, телестудии, планетария, то, хотя у башни появятся деньги, мы можем потерять ее как символ.

Колезев: Про «Белую башню» можно было бы сделать отдельный подкаст, я эту тему берегу для будущего. А достойные примеры неоконструктивизма есть?

Кубенский: Я очень критичен по отношению к современной архитектуре. В сегодняшней архитектуре, в отличие от конструктивистской, много компромиссов. Она обязана учитывать контекст, в отличие от конструктивистов, которые полностью сносили кварталы и строили новые. Современная архитектура — псевдоконструктивистская, она формальна, она малосодержательна, не несет идеологии. Из того, что мне нравится — это здание гостиницы напротив здания завод ОЦМ (работа архитектора Андрея Савченко, ныне живущего в Москве). А еще проекты Стаса Белых — комплекс «Малевич», комплекс «Кандинский» — сами имена отсылают к русскому авангарду. Я всё жду появления комплекса «Татлин».

Колезев: Последний вопрос — как раз про ваше издательство Tatlin. Что у вас можно почитать про конструктивизм?

Кубенский: В Свердловске долгое время никто не выпускал книг про авангардистскую архитектуру. Долгое время наш город был закрытым, и один из немногих исследователей, Селим Омарович Хан-Магомедов, который изучал наследие конструктивизма, в основном писал о центральных городах — Москва, Ленинград, Баку, Харьков, Киев. Свердловск для него был закрытой территорией, и ни в одном из его трудов не найти даже про наш шедевр — «Белую башню». Какое-то время назад мы поняли, что эту тему нужно поднимать, и начали издавать серию брошюр под названием Archive, каждая из которых посвящена архитектурному шедевру. Сначала это было только про Свердловск, теперь там уже есть Самара, по Каменску-Уральскому выходит книжка (про Красногорскую ТЭЦ). Мы также выпускаем плакаты-монографии, где на одном листе формата А1 в маленьких марочках представлены все работы того или иного архитектора-конструктивиста. Еще мы издали пятитомный репринт журнала «Современная архитектура», предисловие к которому написал известный французский искусствовед Жан-Луи Коэн (это брошюра на четырех языках). К 130-летию Владимира Татлина, которое будет 28 декабря этого года, мы готовим книгу, посвященную Башне III Интернационала. Это самый известный манифест конструктивизма — нереализованный проект 400-метровой башни, которую в 1920-е годы Владимир Татлин планировал построить в Ленинграде. Представляете, если бы он сейчас заявился с таким проектом (и спонсор — «Газпром»).

В год у нас выходит от пяти до десяти разных изданий на эту тему.

Колезев: Не назрела ли необходимость (и возможность) издать одну большую красочную книгу «Свердловский конструктивизм»? Мне бы хотелось иметь дома такой альбом на кофейном столике.

Кубенский: Назрело. Назрела и необходимость сделать монографии по нашим основным архитекторам. Есть еще идея, и уже этим летом она должна реализоваться, — сделать путеводитель по архитектуре 1920-30-х годов. Это будет маленькая книжечка, в которой расписаны восемь маршрутов от трех до пяти километров — по Уралмашу и центру. В выходные дни можно будет прогуляться и посмотреть. В первую очередь книга рассчитана на гостей города, но она будет интересна и горожанам. Ведь человек может годами жить в Екатеринбурге, а потом неожиданно для себя узнать, что ротонда в парке Дворца пионеров построена конструктивистским архитектором, который строил Окружной дом офицеров. И никакого отношения к промышленникам Харитоновым-Расторгуевым она не имеет.

Слушайте подкаст «Made in Ural» на PodFm.Ru.

Подписывайтесь в iTunes.

ТЕКСТЫ ПО ТЕМЕ:

Made in Ural: Свердловский рок-клуб