«Мы стараемся в это не втягиваться»

Когда государство ведет боевые действия и ищет врагов внутри и снаружи, идеи инклюзии — как стремления представить в обществе людей с инвалидностью, людей разного пола, возраста и тем более сексуальной ориентации — невольно отходят на второй план. Важные инклюзивные проекты, которые последние 20 лет развивались по инициативе снизу, оказались в реальности, где от всех и каждого требуют занять «правильную» сторону. И занимая ее, они рискуют потерять себя.

Например, екатеринбургский театр Ora, в котором играли люди с нарушениями опорно-двигательного аппарата, просто перестал существовать после того, как его режиссер занялась помощью российской армии. В арендуемом помещении, где находился проект, развернули пункт для сбора помощи военным и плетения маскировочных сетей, а режиссер отправилась волонтером на Донбасс и больше не может посвящать себя репетициям и постановкам.

Другие похожие проекты переформатируются, но все же продолжают работать — в мастерской «Город мастеров» люди с ментальной и физической инвалидностью по-прежнему производят экотовары на продажу, а в Ельцин Центре остаются театральные студии, где люди с расстройствами аутистического спектра или другой ментальной инвалидностью могут раскрыть свои таланты.

Журналисты It’s My City поговорили с руководителями и участниками инклюзивных театров и мастерских Екатеринбурга, чтобы узнать, как они живут и какие проблемы решают, когда приоритеты государства полностью противоречат инклюзивным ценностям.

Переход на военные рельсы

Инклюзивный театр Ora работал в Екатеринбурге с 2015 года на основе театра «Шарманка» под руководством режиссера Ларисы Абашевой. В основном здесь играли люди с инвалидностью первой-третьей группы и заболеваниями опорно-двигательного аппарата. Ora занимался творческой реабилитацией, которая помогала людям найти работу, поступить в университет или создать семью.

— На языке маори Ora — значит «жизнь», а на итальянском — «час». Получился такой слоган «Жизнь за час», — объясняла концепцию режиссер.

Одной из самых ярких постановок театра был спектакль «Цирк Принтинпрам имени Даниила Хармса», в котором актеры Ora рассказывали историю писателя-абсурдиста Даниила Хармса через его дневниковые записи. В 2017 спектакль вошел в лонг-лист фестиваля «Золотая маска». В 2021 году актеры «Шарманки» и Ora поставили совместный спектакль «Я убил царя» — постдок-исследование о фактах и выдумках об убийстве семьи Романовых, деньги на который выделил Фонд президентских грантов. Постановка стала одной из последних крупных премьер театра.

Оба театра возникли в небольшом подвальном помещении на улице Малышева, 40. Однако много лет у них не было своего дома, а режиссер Лариса Абашева долго обивала пороги и писала письма в областное министерство культуры с просьбой найти для них помещение.

— Нас больше 80 человек (только актеров) и скоро настанет момент, когда наш любимый город Екатеринбург не сможет делать вид, что нас не существует. Потому что талант, упорство, настойчивость, смелость все равно сделают свое дело. Мы нереально крутые ребята, потому что человек в инвалидной коляске становится настоящим актером, а зрители перестают видеть колеса. Они не боятся смотреть на них, они влюбляются в их голос, потому что это голос души, они смотрят в глаза, видят и слышат качественную работу. Шлите нам на почту письма поддержки, а я отнесу их в министерство культуры, и нам дадут большой дом для двух наших бездомных театров, — призывала Абашева в 2018 году.

На некоторое время оба театра приютил драматург Николай Коляда в бывшем помещении «Коляда-театра» на улице Тургенева. Но окончательно они обрели дом лишь в июле 2022 года — тогда «Шарманке», Ora и независимому театру «ТУТ» разрешили делать постановки на цокольном этаже Краеведческого музея в Городке чекистов. Поскольку подвал с лестницами — не самое удобное место для артистов на колясках, спустя несколько месяцев театру подарили мобильные пандусы, чтобы актеры могли спускаться на цокольный этаж. Но к этому моменту они уже были не нужны.

С июня 2022 года в группе «Шарманки» во «ВКонтакте» начали появляться посты о пошиве носилок для раненых в боевых действиях. С тех пор театр начал существовать в симбиозе с проектом «Дыхание Родины», но афиши с премьерами новых постановок больше не публиковались. Позже Лариса Абашева опубликовала пост о наборе новых актеров. 

— Мой театр не будет больше прежним! Откололись те, кто отворачивает голову от происходящих событий в нашей стране, кто делает вид, что войны нет и наши парни не гибнут. Кто не способен помогать ближнему своему в самые кровавые минуты истории нашей Родины. Этих людей больше не будет в моей жизни. И хорошо. Надо найти в себе новые силы возродить новый театр, новую «Шарманку», новую инклюзивную студию Ora, — писала Лариса.

Но набрать новую группу актеров, судя по всему, не получилось. Репетиций в театре больше не было. Сотрудница театра Ora Оксана рассказала It’s My City, что после прекращения занятий менеджер Яна Колмогорова постаралась собрать актеров снова вместе, но театральные практики прекратились и сменились на другую деятельность. Из-за этого некоторые актеры ощутили дискомфорт, который отразился на их личной жизни.

— Яна Колмогорова постаралась собрать большую часть ребят с ОВЗ в мастерскую, там они работают с лазером. Может, сейчас что-то новое появилось. Но для тех, кого изначально привлекла история с актерской работой, драматургией и театром, это была не лучшая альтернатива. У некоторых участников труппы потерялся смысл выходить из дома, других занятий, кроме репетиций вне дома, у них не было, — расстраивается Оксана.

В августе 2022 года Лариса Абашева дала интервью «Российской газете». В нем она рассказала, что с начала войны театр для нее ушел на второй план. В помещении «Шарманки» и Ora, которое было арендовано у Краеведческого музея, Абашева разместила штаб волонтерского проекта «Дыхание Родины», где собирали гуманитарную помощь для жителей Донбасса и бойцов народного ополчения. Помимо этого она предложила артистам города выступать с концертами для раненых солдат.

— С 24 февраля я ночами спать не могла, думала: «Ну какой тут театр, когда такое происходит? Нет. Надо что-то сделать. Что-то сделать…» И придумала: я же театрал, а у нас госпитали есть военные. Мы можем выступать там с концертами. Написала пост в соцсетях: «Хэй, ребята, кто со мной?» Я еще не знала, пускают ли туда вообще. Стали присоединяться люди, в том числе и опытные волонтеры, которые с 2014 года занимались сбором гуманитарной помощи для Донбасса. Так родилась наша гражданская инициатива «Дыхание Родины», — рассказывала режиссер в интервью.

В арендуемом помещении вместе с театром появился склад. Однако помимо гуманитарной помощи и предметов медицины, в нем стали хранить колеса для КамАЗов и газовые баллоны, которые предназначались для военных. Из-за нарушений техники пожарной безопасности летом 2023 года Краеведческий музей не продлил договор аренды, поэтому спустя год работы в новом помещении театрам «Шарманка» и Ora пришлось съехать.

— В соответствии с правилами противопожарного режима на объектах защиты запрещается хранить и применять в подвальных, цокольных и подземных этажах легковоспламеняющиеся и горючие жидкости, порох, взрывчатые вещества, пиротехнические изделия, баллоны с горючими газами, товары в аэрозольной упаковке, — говорилось в ответе министерства культуры Свердловской области на запрос театра.

Муж Ларисы Абашевой скульптор Дмитрий Бородин интерпретировал выселение театров как «саботаж СВО». Вместе с тем он рассказал, что какое-то время в театре не только собирали помощь для гражданских и военных, но и изготавливали маскировку для российской военной техники. Однако сотрудники музея, по его словам, это пресекли.

«Масксети плелись волонтерами на базе театра по 5 штук в день (этого достаточно, чтобы замаскировать 1 танк), пока сотрудники музея не решили препятствовать доступу волонтеров в помещение путем невыдачи ключей, причем даже и. о. директора театра „Шарманка“ Александре Толмачёвой.

Очень хочется надеяться, что руководство министерства культуры Свердловской области и руководство Свердловского областного краеведческого музея разберется, с чьих приказов и распоряжений происходит саботаж СВО, накажет виновного сотрудника (или виновных), и поспособствует беспрепятственному доступу к вещам», — писал Бородин у себя во «ВКонтакте».

Подробнее «переход на военные рельсы» показан в документальном фильме про театр Ora «Жизнь за час», который вышел в ноябре 2023 года, когда театр уже, по сути, перестал существовать. Режиссер Марина Чувайлова работала над фильмом около года и застала переломный для театра момент.

В первой части фильм знакомит зрителей с жизнью коллектива, рассказывает об актерах, о роли театра в их жизни и о профессиональных подходах режиссера театра. Во второй части все резко меняется, и главной героиней становится Абашева, которая занимается своим волонтерским проектом, отодвинув театр на второй план.

Лариса в соцсетях с 2022 года собирает деньги на технику и топливо для российских военных — на ее странице во «ВКонтакте» можно увидеть сотни постов с отчетами о сборах на дроны, спутниковые тарелки, штыковые лопаты, горюче-смазочные материалы, КамАЗы, автомобили для пехоты, генераторы и прочее. Режиссер регулярно ездит на Донбасс.

«Мы должны выиграть эту войну, зная, что все против нас. Но мы простой народ! Преодолеем все вражеские препоны и внутри страны, и вне ее!» — пишет она в посте про один из сборов.

Мы запросили у Абашевой комментарий по поводу того, в каком состоянии сейчас находится театр. Режиссер ответила: «Я на Донбассе», и проигнорировала последующие сообщения журналиста. На момент публикации материала Абашева сообщила, что вернулась домой.

Представительница проекта «Дыхания Родины» Алла рассказала, что на сегодняшний день театры «Шарманка» и Ora не существуют. Режиссер Лариса Абашева часто уезжает в «Луганскую и Донецкую Народные Республики», поэтому не может полноценно заниматься постановкой спектаклей. А после того, как договор аренды не продлили, новое помещение для работы с актерами найти не получилось.

— Аренду не продлили, аргументируя тем, что спектакли не ставятся, репетиции не проводятся, а на предоставляемой площади располагался центр помощи СВО. Еще недавно Лариса ездила с гуманитарными грузами на не очень длинный срок. На сегодняшний день она в Луганске с ноября. Ну и то, что не все одобряют и понимают ее позицию по помощи СВО, тоже имеет большое значение, — рассказала It’s My City Алла.

Волонтерская организация нашла новое помещение, но театра там уже нет. Так организаторы, отдав приоритет волонтерской деятельности, которая сосредоточена на помощи военным, окончательно потеряли свои инклюзивные театральные проекты.

«Если начнутся гонения на инклюзию, мы просто уйдем в подполье»

«Город мастеров» — инклюзивное швейное производство в Екатеринбурге, где работают люди с ментальной и физической инвалидностью. Сейчас они производят многоразовые бахилы, а выручка с их продажи полностью покрывает расходы мастерской и зарплаты сотрудников.

Заходим в мастерскую, здесь уже вовсю кипит работа. С небольшими перерывами шумят швейные машинки, а от утюга, разглаживающего лоскутки оранжевой ткани, доносится шипение.

 — Это многоразовые бахилы — экотовар, он очень хорошо расходится. Сейчас ребята как раз заканчивают большой заказ — нужно сделать 100 пар. Конкретно эта партия отправится в батутный парк в Ханты-Мансийский округ. Розничная продажа у нас идет через Ozon, просто люди себе заказывают, — рассказывает руководительница мастерской Анна Клещева.

У сотрудницы Оли вторая нерабочая группа инвалидности. Свой точный диагноз она назвать не может. «Когда одна сторона меньше другой», — описывает она. В швейном цехе она работает с самого основания помощником мастера. До этого окончила техникум и довольно долго не могла найти работу, потому что из-за инвалидности ей отказывали. 

Однако у Оли насыщенная творческая жизнь — она занимается танцами, несколько лет была участницей театрального проекта «ЗАживое», а в прошлом году успела сняться в короткометражном фильме «Внутри себя я танцую» с участием актеров с инвалидностью и без нее екатеринбургского режиссера Дмитрия Зимина и продюсера Елены Возмищевой.

Мастерская работает уже пять лет. По словам Анны Клещевой, это полноценное производство, на котором также обучают новых сотрудников. У штатных сотрудников семичасовой рабочий день, а люди, приходящие на практику, занимаются по часу в день.

Руководители «Города мастеров» стараются не афишировать в соцсетях, что в их мастерской работают люди с инвалидностью. Анна объясняет это негативной реакцией со стороны людей, которые говорят, что проект эксплуатирует «бедных, несчастных инвалидов». К тому же, если продукцию произвели люди с инвалидностью, для многих это означает, что она плохая и некачественная.

— Мы говорили об этом в старых постах, но я заметила, что отрицательная реакция людей негативно отражается на нас. Нам это не нужно, нам нужно спокойствие. Ребята у нас тоже эту группу читают и расстраиваются, зачем нам это? — переживает Анна.

Анна работает в инклюзивной сфере уже 10 лет и не скрывает, что у нее есть личные мотивы — у ее сына расстройство аутистического спектра. Инклюзию она воспринимает как естественное состояние общества, к которому оно должно прийти в будущем.

— Люди очень разные, и если широко рассматривать инклюзию, нет никакого смысла отсеивать людей по каким-то признакам. Наши проекты всегда инклюзивные, и у нас всегда как минимум 50 на 50 сотрудников с инвалидностью и здоровых работников. У нас так распределено, что администрирование за здоровыми людьми, а производство за ребятами с инвалидностью, — объясняет руководительница.

На вопрос о том, не кажется ли ей, что сейчас государство ставит задачи, противоположные идеи инклюзии, она замечает, что за последние два года «инклюзия» будто бы стала ругательным словом.

— Меня это жутко беспокоит, потому что это суть нашей работы. Если начнутся гонения на инклюзию, то мы просто уйдем в подполье. Работать мы не прекратим, потому что у всех сотрудников кроме профессиональной заинтересованности есть еще и личная. У меня ребенок с инвалидностью, у всех моих здоровых сотрудников дети или братья-сестры с инвалидностью, — отвечает Клещева.

Все больше инклюзивных инициатив в городе закрываются или переформатируются, сетует руководитель «Города мастеров». По ее словам, если еще три года назад в Екатеринбурге работали пять инклюзивных театров, сейчас остался только театр в Ельцин Центре, театральную платформу «Инклюзион» она в счет не берет, потому что это федеральный проект, из-за чего он стоит особняком. Закрылась и ее студия арт-практики «Открытый город», в которой люди с РАС занимались хореографией.

— Театр Ora фактически закрылся. Лариса ушла в совсем другую сферу. Ребята, которые в театре занимались, разошлись по другим проектам. Нужно понимать, что в ее волонтерской деятельности сейчас не люди с инвалидностью, это отдельная история.

Мы стараемся в это не втягиваться. Наши ребята окончили школы для людей с нарушением интеллекта, в этих школах очень сильное патриотическое воспитание, и наши ребята патриоты России в хорошем смысле этого слова. Но, например, от оборонных заказов мы всегда отказываемся.

Обычно я говорила, что мы не справимся, для нас это сложно. Нужно понимать, что даже наш несложный ассортимент мы три года тренировались шить. Мы просто не сможем военные заказы выполнять, не потянем ни по качеству, ни по скорости, — говорит руководитель мастерской.

В этот момент наш разговор с Анной прерывается. В мастерскую входят ребята-стажеры, которые приходят в швейный цех на обучающую программу. Ребята рассаживаются за большой стол, на котором лежат уже почти готовые бахилы. Им остается только вставить в них шнурок, чтобы бахилы можно было затягивать на обуви. Мы уходим и продолжаем разговор в другом помещении.

Анна рассказывает, что отцы некоторых работников мастерской попали под мобилизацию, хотя должны были получить отсрочку из-за опеки над человеком с инвалидностью.

— В одиночку нереально воспитывать такого ребенка. Теперь мы с коллегами следим, если надо, помогаем маме, которая одна осталась. Ей больше всего нужна помощь, на фронте мы ничего сделать не можем. Единственное, несколько человек вернули благодаря обращениям к уполномоченной по правам человека в Свердловской области Татьяне Георгиевне Мерзляковой.

Непосредственно нашу мастерскую это не коснулось. На наших мальчиков мы сразу подали сведения в военкомат, потому что с нас их сразу запросили. Парни у нас, понятно, негодные, но все равно запросили, — рассказывает Анна.

«Живем в такое время, что не знаем, что с нами будет через неделю»

Занятие в театральной студии Ельцин Центра начинается по традиции с хорошей новости, когда каждый актер рассказывает, что интересного с ним произошло за неделю. Этот ритуал придумали для уже несуществующего инклюзивного проекта «ЗАживое» театральный режиссер Дмитрий Зимин, который покинул студию в прошлом году.

Из-за метели на занятие приехало мало людей, но проходит оно как обычно. После хорошей новости ведущий проводит разминку, а потом начинаются упражнения, сегодня ребята осваивают цирковые практики и учатся жонглировать.

Один из актеров Марк — парень под два метра ростом. Он занимается в театре почти четыре года, у него расстройство аутистического спектра. В техникуме молодой человек изучает швейное дело, но планирует поступить на столяра, чтобы у него был выбор между работами. За повесткой почти не следит, как и другим актерам, ему это не сильно интересно. Иногда запоминает какие-то новости, но не углубляется в них.

— Месяц назад я понял, что мэр Екатеринбурга — Куйвашев, услышал где-то. Новости я не смотрю, мне больше фильмы нравятся, «Человек-Паук» например. Увлекаюсь фильмами Marvel, на многие ходил в кино, в последний раз ходил на «Доктора Стрэнджа», — делится Марк.

С 2016 года в Ельцин Центре начали проводить экскурсии на жестовом языке, появились мероприятия с тифлокомментарием для незрячих людей и мероприятия, адаптированные для людей с ментальными особенностями. С 2018 года здесь появилась должность куратора инклюзивных программ, которую на протяжении пяти лет занимала Елена Возмищева. В это время Ельцин Центр запустил много инклюзивных инициатив, в том числе «ЗАживое» и «Зарисовки».

После увольнения в 2022 году Елена некоторое время продолжала вести занятия как волонтер в инклюзивных проектах «ЗАживое» и «Зарисовки» и готовила команду к переменам. Но сама она отмечает, что контекст, в котором сейчас существуют инклюзивные программы в России, изменился.

— Инклюзия — это про необходимость перераспределения власти. Признания преимуществ и уязвимостей, которые есть у представителей разных комьюнити, социальных и культурных групп. Все остальные подходы, даже благотворительность, в которой самой по себе нет ничего плохого, иерархичны, и всегда рассматривают «другого» как объект, а не субъект.

Мне кажется, сейчас в России в целом, не только в Ельцин Центре, тяжело делать публичные программы, в основе которых лежал бы такой подход. Он упирается в становление агентности и эмансипацию. Многие специалисты из поля инклюзии сейчас вынуждены уйти в область «нейтрального». Но надо понимать, что и это решение тоже политическое, и оно приведет к своим последствиям, — объясняла Елена.

Дмитрий Зимин был режиссером «ЗАживого» — он вел занятия и ставил с актерами театральной студии постановки, последнюю они показали на сцене ТЮЗа в мае прошлого года в рамках фестиваля социального театра «Особый взгляд». Кроме «ЗАживого» Зимин был режиссером в Екатеринбургском театре драмы. В кассах все еще можно купить билеты на поставленные им спектакли «Пролетая над гнездом кукушки», «Головлевы», «Летят журавли» и «Мороз».

С уходом основателей проект «ЗАживое» переживает ребрендинг, и теперь он полностью перешел в управление Ельцин Центра.

— Мы живем в такое время, что не знаем, что с нами будет через неделю или через месяц. А если взять институцию, то кажется, что она более-менее стабильная и надежная. Поэтому отдать это институции кажется более логичным решением, потому что тут есть ресурсы, которые помогают давать жизнь проекту, — говорят о переходе проекта сотрудницы инклюзивного отдела Центра Полина Анисимова и Анастасия Перевозчикова.

— Сейчас все черное и белое. А когда все черное и белое, цветовые маленькие сегменты будто бы размываются и на них не обращают внимание. И да, это неправильно. Мне действительно кажется, что все будет развиваться с помощью низовых инициатив, как это и было раньше. Потому что работа образовательных и культурных учреждений держится на людях. 

«ЗАживое» возникло благодаря Лене, которая вытянула это на такой уровень. Есть Ельцин Центр, который готов финансировать и поддерживать это все, но это действительно больше зависит от людей, — добавляет Полина.

Главной задачей кураторы ставят сохранить то, что уже наработано, и поддерживать это, чтобы дожить до времен, когда получится говорить на более острые для общественности темы.

«В любой изменившейся ситуации ты не должен изменять себе»

Лучше всего дела обстоят у екатеринбургского «Инклюзиона» — театральной студии для людей с физической и ментальной инвалидностью. Она открылась в 2017 году, в ее занятиях участвуют студенты кафедры «Театр кукол» Екатеринбургского театрального института. Здесь нет никакого кастинга для участников — студия открыта для новых актеров, чтобы помочь им реализоваться в театральной сфере и стать более самостоятельными в личной жизни.

Филиалы «Инклюзиона» есть в разных городах России, в том числе в Москве, но региональные отделения независимы от московского. Между студиями выстроена горизонтальная связь, поэтому они свободны в своей творческой деятельности. Если, конечно, это не очередная запретная тема и они могут сами выбирать спонсоров для финансирования.

— У московского «Инклюзиона» всегда была такая позиция, что все региональные представительства должны быть финансово независимы. Нас с самого начала поддержал Сбербанк. Нам ежегодно выделяют благотворительную помощь, сумма которой покрывает работу педагогов, текущие скромные расходы и средства для постановки спектаклей. Это дает нам возможность существовать в формате творческой студии, в которой важен не столько результат, а театральный процесс, — объясняет куратор студии Наталья Киселева.

В екатеринбургском «Инклюзионе» занимаются разные люди: у них отличаются диагнозы, взгляды на происходящее и жизненный опыт. Но поскольку большинство актеров уже взрослые, они обсуждают между собой происходящее в стране. В большинстве своем участники, которых иногда затрагивает новостная повестка, поддерживают государственную точку зрения. Для них военные действия — что-то абстрактное, что показывают, как сериал по телевизору. 

На занятия ходит и бывший военный, сейчас в зоне «спецоперации» находится его брат. Наталья говорит, что старается не вести с ним разговоры о политической ситуации в стране.

— Время от времени наш студийный чат превращается в не очень приятное выяснение отношений. Выплескивается агрессия, мы ведь все живем в довольно агрессивном мире. Договариваться — очень непростая наука, а в нашей студии многое построено на доверии и попытке поддержать друг друга в преодолении себя.

Когда все случилось, у многих была растерянность, мы напрямую об этом не говорили. Но поскольку через театральные практики можно прорабатывать многие болевые ситуации, мы мучительные вопросы перевели в творчество. У нас в этот момент как раз шла работа над спектаклем «Марьино поле» про женщин, которые вечно ждут своих мужчин, ушедших далеко воевать.

Потом мы ставили «Страну слепых», где важной темой становится желание преодолеть заведенный порядок жизни, который кто-то сверху считает единственно правильным. Кто-то смиряется со своей участью, устав от «слепоты зрячих и глухоты слышащих», и лишается зрения. Но заканчивается спектакль верой в то, что мир может быть другим, и мыслью, что не стоит этого другого мира бояться. Театр всегда рассказывает не столько про идеи, а про человека со всеми его сомнениями, ошибками и желанием жить.

Происходящее на каждом из нас отражается, хотим мы того или нет. Но мне кажется, важно сохранять в себе какой-то нравственный императив, сохранять всеми силами хрупкое человеческое. Это одна из задач искусства, театральной педагогики — отстаивание гуманитарных основ, которые попираются, что уж говорить, — считает куратор.

Киселева отмечает, что людям с инвалидностью сложнее пересматривать свои позиции и взгляды на жизнь. Зачастую они лишены субъектности, а мнение по многим поводам они перенимают от опекунов, принимая его за свое личное. Не может же человек, который тебе всегда помогал, ошибаться.  

— Мне кажется, что это не сильно осознанное мнение [актеров поддержавших действия российских властей]. Все-таки у них у всех есть семьи, и зачем им раздор? — предполагает Киселева.

Но и семьи людей с инвалидностью входят в уязвимую группу и зачастую лишены права голоса. Они понимают, что если с ними что-то произойдет (заключение под стражу или другое преследование), их ребенок или опекаемый ими человек, за которого они в ответе, может оказаться в психоневрологическом интернате или в интернате для людей с физической инвалидностью.

— Если ты не можешь публично высказать свою позицию, это не мешает тебе работать над собой как над человеком. Все всегда меняется. В любой изменившейся ситуации ты не должен изменять себе. Все когда-то закончится, мы все это будем когда-то разгребать. Вернутся эти люди, искалеченные войной, и мы не сможем их отвергать. Но неизвестно, захотят ли эти люди этим заниматься, — заключает Наталья.

Поделись публикацией: