«Нужно работать не нагайками, как казаки, а дать людям возможность проявлять себя»

Уже четвертый год на улицах Екатеринбурга и в его окрестностях появляются арт-объекты фестиваля «ЧО». Они не только украшают городскую среду, но и помогают нам изучать город и его районы. В ушедшем году на берегу ВИЗа родился «Индустриальный младенец», возле ГЦСИ загорелось послание поэта-концептуалиста Дмитрия Пригова, а на затопленном карьере Тальков Камень расцвел каменный цветок. 

Незаурядные арт-объекты не всегда удается с первого раза согласовать с властями, а иногда уже после установки они вызывают гнев горожан или становятся жертвами вандализма. В прошлом году из-за сопротивления властей «ЧО» оказался под угрозой закрытия — его руководитель Никита Харисов отчаялся и чуть было не отказался от продолжения паблик-арт-программы. Но все же в 2024 году нам обещают новые арты.

Как развивать микрорайоны, чтобы оттуда не уезжали люди, что делать с недовольством жителей по отношению к арт-объектам и как бороться с субъективностью властей, согласующих установку работ на улицах, обо всем этом мы поговорили с Никитой.

«Не нужно, чтобы люди переезжали в центр, он и так перенасыщен и уплотнен»

— Ваш топ-5 работ «ЧО» в этом году?

— Это как дети: не бывает нелюбимых. У меня по отношению ко всем объектам послеродовая депрессия. Я на самом деле завидую горожанам, когда они видят впервые объект на презентации. Но у меня к этому моменту уже нет трепета, потому что с этим долго живешь, много готовишься. Каждый объект — это финишная прямая на марафоне. Ну, пробежал, а что дальше? Видимо, бежать дальше.

Поэтому самых любимых объектов нет, все уникальные и особенные. В этом сезоне благодаря куратору Наиле Аллахвердиевой получилась максимально большая и разнообразная палитра работ с точки зрения работы со средой, инструментария, практик.

Если говорить не про объекты, а про проекты, то мой любимый — это районная школа паблик-арта. Мы хотим развивать его и дальше. Это вовлечение горожан, в этом году юных горожан, в работу с городской средой.

Я вижу в этом большой потенциал воспитания нового поколения людей, которые потом могли бы реализовать что-то в родном городе, районе. Громко сказано, что это влияние на судьбы людей, но если один, два или три человека из школы останутся «на районе» и продолжат что-то делать, это уже успех.

Вообще каждый район — это кладезь историй. Взять, например, работу Кати Червонных и Степы Пантелеева «1/6.mp3». Вроде бы аудиоспектакль по обычному двору на Луначарского, но открылось столько историй. Сколько историй в одном городе, сколько всего можно создать. 

Например, Уралмаш: раскопка всех этих историй, работа активистов, в том числе Podelniki, которые занимаются Белой башней, позволяет понять, что история рядом с тобой. Большинство людей живет в этих районах, а не в центре, поэтому нужно развивать микролокальный патриотизм. Не нужно стремиться к тому, чтобы люди переезжали в центр, он и так перенасыщен и уплотнен. 

Интересно, что в районах живут поколениями, интересно, что закладывали в них архитекторы и что из этого получилось. Открывать необычное в обычном — это самое интересное. Развивать место, где ты живешь — это логически правильный процесс.

— Получается, что интересны районы постарше, а что тогда делать с новыми? Как развивать микролокальный патриотизм у их жителей?

— Из новых районов у нас Солнечный и Академический. Мне кажется, что им нужно уже сейчас закладывать какой-то фундамент для истории. Как создавать идентичность — вопрос открытый. Чтобы в итоге районы не стали новыми «спальниками», потому что там не предусмотрели рабочие места, не было культурной жизни. 

Поэтому нужно создавать культурные центры, культурную повестку. Возможно, копать не с точки зрения истории, а жизни. Что мешает вовлекать горожан в создание каких-то объектов в парке в Академическом? Нужно создавать новые смыслы.

«Вот вы опять пришли со своим искусством»

— Какие районы собираетесь осваивать дальше?

— Хочется поработать с Химмашем. Уралмаш и Эльмаш — достаточно большие районы, а Химмаш более замкнутый и закрытый, при этом там есть большой исторический пласт, который можно раскопать. Хочется взять более компактный район и посмотреть, как паблик-арт повлиял на пешеходные потоки, восприятие горожанами своего района, мотивирует ли людей паблик-арт не уезжать из города.

Думаем и над ВИЗом. У нас там есть «Индустриальный младенец», которого часть горожан восприняла негативно. Мы с этим негативом потом работали в формате аудиоспектакля, на котором сам младенец рассказывал о себе горожанам. Может быть такое: «Вот вы опять пришли со своим искусством». Поэтому пока не знаем.

Мы проповедуем осознанный подход к искусству в городской среде, когда каждый объект является продолжением с исторической точки зрения или какой-то проблематики, а не когда поставил какую-то яркую фигулину, с которой, возможно, будут фоткаться. Ну, а дальше что?

У нас нет цели делать искусство ради искусства. Лично для меня искусство — это инструмент, чтобы горожане узнавали об истории района, больше ценили место, где они живут. 

«Нужно работать не нагайками, как казаки, а дать людям возможность проявлять себя»

— Пока далеко не ушли от ВИЗа: после того, как вы сделали спектакль об «Индустриальном младенце», изменилось ли мнение негативно настроенных горожан о нем? Были ли отзывы, где люди признавались, что стали лучше к нему относиться?  

— Идея аудиоспектакля принадлежит Олегу Таратухину, и там же был QR-код, с помощью которого можно было написать младенцу. И были ответы, где люди писали, что они сначала были негативно расположены, но когда послушали, поменяли свою точку зрения. То есть людей тронуло.

Когда были новости о застройке частного сектора на берегу пруда, младенец, грубо говоря, пикетировал вместе с жителями. Получается, что горожане уже начали его принимать. Конечно, нужно время. Мне даже кто-то скидывал скриншот сторис с младенцем, где было написано: «Ну, вроде как, уже и наш». Это стандартные фазы: торг, гнев, отрицание, а теперь принятие.

— «Младенца» уже не раз вандалили. Вы не воспринимаете это как форму протеста? То есть людям не нравится, и они поэтому приходят что-то пишут на нем.

— Конечно, есть жесткий вандализм. Например, если бы «младенца» распилили бы, тут было бы все понятно. Но надо понимать, зачем занимаются вандализмом. Зачастую это просто стремление оставить свой след, но человек не знает, как сделать это по-другому. Поэтому тегают тут, тегают там. Конечно, с этим надо работать. 

Но нужно работать не нагайками, как казаки, а попробовать дать людям возможность проявлять себя, может быть, выделять площадки для этого. Иначе это будет проявляться там, где это кого-то будет не устраивать.

— Теги и граффити — это все-таки отдельная культура. Но если взять те случаи, когда что-то ломают или пишут матерные слова?

— У мишки возле «Салюта» оторвали лапу, такое чувство, что в него самокат врезался. Отпилили часть идола Наташи Пастуховой на Уктусе. Кто-то прямо шел с бензопилой и решил вот так сделать. Но с этим ничего не поделаешь, это вопрос культуры и времени. Нужно просто ждать, водить на экскурсии, показывать и рассказывать, как объекты связаны с местами, где они находятся.

«У нас нет задачи быть скандальными»

— Что самое сложное в работе с художниками? Например, на ходу могут поменять внешний вид будущего объекта, не соблюдают сроки? Были ли конфликты из-за этого?

— Сроки — это в принципе больное место всей сферы культуры. Проблемы со сроками могут быть и при разработке концепции, и при производстве, так как мы часто делаем вещи новые и необычные.

Так, чтобы художники переобувались, не припомню. На моей памяти не было такого, чтобы что-то резко меняли. Менялось по причине того, что объект было сложно или слишком дорого произвести. Тот же «Индустриальный младенец» должен был быть 3 или даже 5 метров высотой. Мы понимали, что это плюс несколько миллионов.

Но конфликтов с художниками не было, мы за экологичный подход к ним, мы даем им свободу. Я не помню, чтобы я говорил, что мы не будем делать объект по каким-то причинам. Поэтому у нас и получаются интересные проекты, мы даем свободу художникам и кураторам.

— То есть у вас нет каких-то запретов на определенных художников, форм реализации, идей? 

— Нет, у нас свобода выбора. Но все, конечно, понимают контекст. Художники и кураторы тоже понимают, что какие-то объекты будет невозможно реализовать в городской среде. Хотя каждый год какой-нибудь объект вызывает скандал, у нас нет задачи быть скандальными. Наша задача — гармонично работать с художественным и городским сообществами, чтобы люди принимали объекты и воспринимали их как часть городской среды.

— То есть шокировать искусством лучше не надо?

— В принципе, почему бы и нет, но не в рамках «ЧО». Мы лучше поднимем какую-нибудь около-острую тему, но не будем шокировать. 

«Когда нет смысла в объекте, то все сразу уходят в „красиво — некрасиво“»

— С кем сложнее согласовывать — с властями или с бизнесом?

— Со всеми сложно. С бизнесом мы только начинаем работать. «ЧО» — это и есть инициатива бизнеса, «Атома». В этом году нам помогали краски DUFА, вот запускаем небольшой проект в «Жизньмарте». Но зачастую бизнес не видит разницы между художественным проектом и дизайнерским.

Девелоперы сейчас хотят у себя арт-объекты. Но проблема в том, что они делают их сами или заказывают дизайнерам. Возможно, получится хороший декоративный объект, но это не будет объект искусства. Декор не несет в себе никакого смысла. Вопрос о красоте я вообще не поднимаю, потому что красота — вещь абсолютно субъективная, так же, как «вкусно или невкусно». Когда нет смысла в объекте, то все сразу уходят в «красиво — некрасиво», а когда есть смысл, высказывание художника, проблематика, история, это искусство.

С властями, а именно с районными администрациями, в этом году шло тяжело. Конечно, включается вкусовщина. Надо решать проблему более глобально: возможно, должен быть какой-то совет, орган, который бы согласовывал работы. У нас очень много искусства появляется на улицах, это же надо как-то следить, чтобы все не превратилось в цыганщину.

— Не приведет ли это к очередной бюрократизации и волоките?

— В Нью-Йорке же есть департамент паблик-арта. Это вопрос подхода. Можно сделать так, чтобы все забюрократизировать, а можно улучшить ситуацию. Как может глава района определять, подходит объект или не подходит? Поэтому нужно доверяться профессионалам.

У нас есть совет по общественным пространствам. Но кто нас ограничит от того, чтобы девелоперы на уличном фронте на разместили что-то на свой вкус? А если так каждый начнет делать? Это как с вывесками: их же нужно стандартизировать, иначе все это превращается в визуальный мусор.

Нужен кто-то, кто будет аккуратно говорить, что делать, а лучше не делать на улицах. Но это нужно проработать, чтобы согласование с новым органом не стало очередной бюрократической процедурой.

С другой стороны, есть художники, которые хотели бы реализовать свои идеи, но они даже не знают, куда обратиться. В комитет благоустройства, департамент архитектуры, районную администрацию? 

— Поэтому у нас в основном либо фестивальное, либо нелегальное искусство.

— Да, поэтому надо поддерживать самостоятельных художников, потому что у них тоже есть хорошие идеи.

— В этом году у вас случилась неприятная ситуация с размещением объектов, которые сделали дети во время районной школы паблик-арта. Их поставили возле кинотеатра «Заря», а позже коммунальные службы просто сдвинули их в сторону.

— Мы не смогли найти взаимопонимание с администрацией Орджоникидзевского района. У них было свое видение, а мы не могли заранее показать эскизы объектов. Наверное, мы могли прийти к какому-то общему знаменателю, но не получилось, в этом виноваты обе стороны. В итоге мы вместе пришли к решению, что установим арт-объекты в сквере за ДК Лаврова, если все пойдет хорошо.

В этом году мы также хотели поставить цитату Пригова в Академическом, но нам отказали. Когда так получается раз за разом, это сильно демотивирует. Но надо эту демотивацию направить в позитивное русло. Мы, например, наладили отношения с департаментом архитектуры администрации Екатеринбурга, они даже иногда нам помогают с согласованием объектов на уровне района.

— Получается, что ваш пост о том, что есть планы завершить «ЧО» из-за сложностей согласования, был написан на эмоциях? Больше нет намерений сворачивать работу?

— Да, он был эмоциональным. Возможно, это была еще и усталость. Но когда все подходит к концу, думаешь: блин, а что еще делать? Надо ведь что-то делать в городе и для города.

«Цель — стать более самостоятельными и независимыми от грантов»

— Какие у «ЧО» планы на ближайший год или два?

— Есть ощущение, что нам уже тесно в формате даже паблик-арт-программы. Мы хотим работать с городским слоем. Даже если взять ВИЗ: мы включились в проработку концепции развития для конкурса преображения набережной пруда, это интереснее. 

Нам нравится идея создания центра наследия на ВИЗе. Это классная история, потому что люди приезжают в район, да даже живут тут и не знают кроме каких-то поверхностных вещей. Было бы хорошо, чтобы в городе были такие центры, где вели бы экскурсии по районам, где были бы мастерские местных художников.

В этом году мы не сумели реализовать проект с ледовым городком. Возможно, в следующем году или через год получится. Была еще идея сделать культурное шествие или парад. Например, провести его на 1 мая, отметить день «культурно» трудящихся. 

Мы будем и дальше заниматься проектом районных школ. Сейчас мы ведем переговоры с некоторыми бизнесами, институциями, чтобы сделать сразу несколько школ в 2024 году. Также они могут стать не только для детей, а для семейных людей, людей третьего возраста.

Хочется пойти в сторону устойчивости. Например, хотим выпустить линейку сувенирки, чтобы люди приезжали в Екатеринбург и могли купить не только малахит или что-то с надписью «Урал». Наверное, цель следующего года — стать более самостоятельными, устойчивыми и независимыми от грантов.

Поделись публикацией: