«Сейчас что-то выпало из кармана, а через столетия это станет находкой»

Профессия археолога, вопреки романтичному ореолу, это тяжелый труд на открытом воздухе, даже в самую плохую погоду, и одновременно обычная работа в офисе, когда нужно часами сидеть за компьютером. Десятки археологических разведок и раскопок проходят в уральской столице и в окрестностях города при участии Музея истории Екатеринбурга. Например, сейчас группа специалистов исследует территорию вокруг дома Миллера на улице Шейнкмана — заброшенного особняка, который в следующем году начнут реставрировать. 

It’s My City побывал вместе с археологами на раскопках и рассказывает, как они проходят, что интересного и старинного можно найти в земле в центре города и с какими проблемами сталкиваются исследователи в музеях из-за неповоротливого законодательства. 

«Это не картошку копать»

У двухэтажного каменного особняка на улице Шейнкмана заколочены окна. Проемы закрывают листы фанеры и металла. Здание, которое когда-то было роскошным особняком, огораживает разрисованный забор. Перед нами дом Миллера — статского советника, жившего в XIX веке.

Здание проектировал архитектор Александр Падучев, его возвели в 1820 году, а в 1850-х перестраивали. Статский советник Миллер был не первым, но самым известным владельцем усадьбы. С начала XX века зданием владела татарская община. Но вот уже несколько десятилетий дом Миллера стоит заброшенным.

В этом году у татарской общины появились планы восстановить особняк. За проектом восстановления стоит бизнесмен Олег Хабибулин, рассказывает директор Музея истории Екатеринбурга Игорь Пушкарев. После проведения всех работ особняк отдадут под нужды татарского представительства. Но прежде чем дождаться долгожданной реставрации и перезапуска пространства, территорию здания придется обследовать археологам, чтобы изучить культурный слой.

— На участках, где планируют земляные работы, мы обязаны провести раскопки по действующему законодательству. Они нужны для того, чтобы, с одной стороны, исследовать культурный слой, а с другой — расчистить место строителям, — объясняет Игорь Пушкарев. 

Технику для раскопок вообще не используют — ни перфоратор, ни (не дай бог) экскаватор. Раскопки — это ручной скрупулезный труд. 

Сначала археологам предстоит небольшими слоями по 20 сантиметров снимать грунт. В руки можно взять только лопаты. Когда специалисты ощутили, что наткнулись на находки, берут в руки небольшие совки и сантиметр за сантиметром расчищают пространство. 

— Все зависит от того, что археолог встречает на своем пути. Если речь идет о сооружении или скоплении находок, то процедура разбора становится еще более тщательной. Это не как картошку копать, все очень медленно и методично, — добавляет директор музея, который тоже участвует в раскопках. 

Черепки, кости и «бархатные тяги»

Каждый найденный предмет, будь он большой или крошечный, археологу необходимо зафиксировать в трех плоскостях (вспоминаем оси координат из школьного курса), сфотографировать со всех сторон, а уже после раскопок отрисовать его 3D-модель. 

По каждому этапу составляют многотомный отчет, где описывают, как проходили раскопки, что и в каком положении нашли, прописывают научную интерпретацию, с чем столкнулись исследователи. Найденные черепки складывают в 3D-пазл, но происходит это уже после завершения сезона, зимой, когда археологам предстоит провести долгие часы за отчетом. 

Чаще всего на раскопках в центре Екатеринбурга находят небольшие предметы, связанные с человеческим бытом. 80% находок — фрагменты керамики. В основном попадаются артефакты прошлого века, но нередко находится и разбитая посуда XIX века. Целые изделия попадаются очень редко. 

Около 10% находок — стекло: бутылки, графины, стаканы. Определить, к какому периоду относятся осколки или целые предметы, можно по структуре стекла. Современный материал отличается от того, каким он был 200–300 лет назад. Если речь идет о посуде (в том числе керамической), то почти на каждом изделии есть клеймо завода-производителя. По нему и можно определить, где и в какой период выпускали найденные стакан или тарелку.

Еще 10% — изделия из металла. Это могут быть столовые приборы (ложки, ножи) и бытовые предметы (топоры, долота, скобели, ножницы, шилья). 

— Также в Екатеринбурге довольно часто встречаются изделия из камня: письменные приборы, чернильницы, все красивое и резное. Чаще всего попадается тальк, потому что недалеко от нас находится Тальков Камень, мрамор, известняк, — отмечает Игорь Пушкарев. 

У дома Миллера археологи успели обнаружить множество осколков керамики, стеклянные бутылки XX–XIX веков, фрагменты обуви, женскую манжету, металлические крепления, заслонку от печи. Одна из примечательных находок — это кожаный лапоть. 

— Наши герои раскопа прозвали этот лапоть «бархатными тягами», — смеется директор музея.

Все эти предметы, как ни странно, находят не внутри дома, а на улице. Причины у этого две: они просто стали мусором или их потеряли. 

— Редко сталкиваемся с вещами, которые целенаправленно закопали, то есть с кладами. Мы тоже часто что-то теряем. Сейчас что-то выпало у нас из кармана, а через столетия и тысячелетия это станет находкой для археолога, — добавил Пушкарев. 

Нередко археологам попадаются останки домашних питомцев. Довольно часто археологи находят кости, но не людей, а животных, которых употребляли в пищу: куриц, коров, свиней. По словам Игоря Пушкарев, у археологов есть такая шутка: лизни косточку, если прилипла, значит, древняя. Но, конечно, никто из исследователей так не делает. А прилипать кость может потому, что у нее осталась только пористая основа, а вся органика уже перегнила. 

Хотя кости могли быть обычными объедками, археологи ими не пренебрегают и отправляют в Институт экологии, растений и животных, где местные специалисты определяют, кому принадлежали кости и когда животное умерло (или было съедено). 

— Мы работаем, в основном, с историей повседневности и быта, это наша специализация. Каждый такой сюжет помогает глубже и многограннее раскрывать мир того или иного периода. Это не история каких-то крупных событий — истории правителей, великих битв. Мы работаем с историей человека. Поэтому в археологии мы задаемся вопросами: чем в то время люди пользовались, что они ели, как они выглядели, чем они болели? — рассказывает директор Музея истории Екатеринбурга. 

«Если моряки при виде суши кричат: «Земля!», то мы кричим: «Материк!»

Иногда на раскопках попадаются и крупные предметы, и даже подземные строения. Можно вспомнить раскопки у павильона «Цветы»: этим летом там нашли закопанный деревянный колодец или погреб. Игорь Пушкарев считает, что такие неожиданно большие находки и их дальнейшая судьба — это болезненная для Екатеринбурга тема:

— Такие цельные объекты в хорошей сохранности необходимо извлекать, консервировать и реставрировать, чтобы потом их можно было использовать для выставок. Сейчас в городе есть компетентные в реставрации люди, но, на мой взгляд, их мало.

На раскопках у дома Миллера археологи тоже нашли крупный объект — короб высотой 1 метр 40 сантиметров из толстых деревянных плах, а рядом с ним мощный фундамент. Точно установить, что это за сооружение, специалисты пока не могут. Есть предположения только насчет каменного фундамента: одна его часть была основанием для ограды вокруг дома, а вторая — для подсобного помещения. Оба сооружения упоминаются в исторических источниках. 

Несколько деревянных балок археологи МИЕ заберут для дальнейшего дендрохронологического анализа, чтобы выяснить, к какому периоду относятся эти объекты. Остальные образцы захоранивают на более низком уровне, куда не достанут рабочие и строительная техника.

— В археологии есть термин «минусовка»: это предметы, которые сейчас не представляют высокой ценности, но потом, при появлении новых технологий, с ними можно будет работать. Такие объекты захораниваются на этом же месте, но на той глубине, которая не будет потревожена, чтобы, если что, их можно было снова достать из-под земли, — говорит Пушкарев. 

Еще одна крупная находка — это тротуарные плиты предположительно XIX века. Похожие можно увидеть у усадьбы Железнова на улице Розы Люксембург. 

Фрагменты у дома Миллера покрыты несколькими слоями асфальта. Группа археологов нашла их на глубине 30–50 сантиметров, примерно на столько вырос здесь культурный слой за XX и начало XXI века. 

— А когда понимаете, что дальше копать бесполезно? — спрашиваю я. 

— Если моряки кричат, когда видят сушу: «Земля!», то мы кричим «Материк!», — шутит Игорь Пушкарев. 

Материковые слои, которые имеет в виду историк, это слои, не потревоженные деятельностью человека. На Урале это, как правило, плотная глина или скальник. По словам Пушкарева, где начнется материк предсказать трудно, но для Екатеринбурга характерна глубина 2,5–3 метра от поверхности, иногда встречаются отметки 5,6 и 5,9 метра. 

За городом материковый слой находится совсем близко — на 40–50 сантиметрах от поверхности. Это объясняется тем, что на Урале из-за небольшого количества растительности (в отличие, например, от тропиков) почва образуется очень медленно. Поэтому в «пироге» в 40 сантиметров можно найти очень много слоев — от мезолита до средневековья. 

«Черные копатели»

Большая проблема археологов — это так называемые черные копатели. Это частные исследователи, которые самостоятельно выкапывают артефакты. Чаще всего черные копатели охотятся за старинными металлическими предметами, из-за чего большинство из них можно заметить с металлоискателями. 

Легальные археологи не любят нелегальных из-за того, что последние разрушают культурный слой, так как просто выкапывают предмет из-под земли. 

— Нам же важна даже не конкретная находка, а слой почвы или уровень, где был обнаружен предмет, его связь с другими предметами. Только по такому набору характеристик мы можем сказать, что здесь происходило в прошлом. А для черных копателей важен сам предмет, — говорит Игорь Пушкарев.

Но среди черных копателей попадаются хорошие специалисты, которые сильны в части атрибуции предметов, но, увы, не в части контекста. 

Нелегальные раскопки уголовно преследуются. Однако Пушкарев считает, что во многом, несмотря на все минусы черных копателей, государству необходимо трансформировать и даже смягчить законодательство. 

— Нужно подумать о том, что тяга к своей истории неистребима и необходим какой-то инструмент, чтобы человек мог легально сдать какой-либо редкий предмет, который он случайно нашел. Помимо пути с наказаниями должен быть какой-то «пряник», когда осознанный гражданин имеет возможность внести вклад в сохранение истории, — сказал директор МИЕ. 

Сейчас все артефакты черных копателей скупают только частные коллекционеры, чьи коллекции зачастую могут гораздо богаче музейных. То, что попадает в частные руки, говорит Пушкарев, пропадает и недоступно для исследований. А музеи, согласно нынешнему законодательству, не имеют право брать находки у самостоятельных поисковиков: каждый предмет должен быть найден на официальных раскопках при наличии документов — открытого листа и научного отчета. И никак иначе. 

— Я считаю, что это проблема и ее рано или поздно надо решить. Например, включать частные коллекции в состав музейного фонда РФ, но находящиеся в частных руках, либо надо что-то придумывать, чтобы такие предметы могли выкупать не только частные лица, — утверждает Пушкарев.

Как стать археологом

Пока же мы живем в тех реалиях, где просто так начать искать древности нельзя, поэтому придется становиться в ряды легальных археологов. Научный сотрудник и археолог Музея истории Екатеринбурга Кристина пришла в профессию не классическим путем. За ее плечами работа в сфере продаж, но однажды она решила поступить в магистратуру исторического факультета и с тех пор начала ездить в экспедиции. 

По словам Кристины, лучше приходить в профессию с профильным образованием, так как оно дает общее представление о том, с чем потом придется столкнуться во время раскопок. За время учебы в бакалавриате или магистратуре студент проходит хотя бы одну археологическую практику. 

— Также археологическую практику получаешь в научных экспедициях. Там раскопки проходят не так быстро, более скрупулезно. Обычно это происходит в каких-то очень красивых местах — в полях, в степи, в лесу, а вокруг ничего нет. Короче, все очень романтично, при это добавляется научная составляющая, — говорит Кристина. 

Есть и те, кто увлекается археологией еще в школе. Правда, это зависит от учебных программ и возможностей в каждом учебном заведении. Бывают археологи, которые не имеют профильного образования. Они начинают с того, что ездят на раскопки в качестве волонтеров и просто помогают специалистам физически, то есть много копают. Так у будущих археологов появляются бесценные насмотренность и опыт. 

Кристина собирается поступать в аспирантуру. В прошлом году она участвовала в раскопках на 12-м километре Московского тракта, где в 1930-е годы был расстрельный полигон НКВД. Кристина хотела бы чаще заниматься исследованиями, связанными именно с человеческими останками.

Если вы тоже хотите попробовать себя в этой области, то можно попробовать записаться волонтером в Институт археологии РАН. Изучить варианты и форматы экспедиций можно по ссылке.

Поделись публикацией: