Многие из нас с улыбкой вспоминают музыку нулевых: нарочитая сексуальность в песнях «ВИА Гры» и «Винтажа», самобытный рэп от «АК-47» и «Триагрутрики», заводные треки «Руки вверх» и «Демо», взрывающие школьные дискотеки. Если пару лет назад над музыкой того времени часто иронизировали, то сейчас новые артисты без стеснений вплетают ее в свои треки.
Зачем современные рэперы-зумеры делают фиты с артистами того времени, почему хиты Сергея Жукова популярны уже более 20 лет, а также изменит ли новая цензура ход музыкальной истории России — на все эти вопросы в интервью It’s My City ответил музыкальный журналист Коля Редькин.
«В музыке девяностых нет флера быдло-дискотек»
— Коля, как ты для себя объясняешь нынешний тренд, когда многие современные артисты уходят в ностальгию по нулевым и записывают совместные фиты с артистами тех лет или каверы на известные хиты?
— Да, ностальгия действительно есть. Молодые группы примеряют на себя гламурный стиль нулевых. Lovv66 делает последние треки в стилистике «Казантипа-2007», Samaya Pervaya например. «Молодой Платон» выпустил альбом Teenland с кавером на песню Валерии и сэмплом Шуры, екатеринбургский рэпер Травма выпустил трек «Плохая девочка» с вокалисткой группы «Винтаж» Анной Плетневой.
Для нового поколения это прикольные и необычные композиции, для них в музыке нулевых нет флера быдло-дискотек. Это, наоборот, то, на что можно посмотреть свежим взглядом. Мне кажется, история с заимствованиями — это обычная ситуация. В 2010-е годы тоже все вдохновлялись девяностыми.
Тогда было все очень просто — есть свои и чужие. Иногда я очень люблю заходить в комментарии под старыми клипами звезд и мысленно погружаться в былые времена. Там люди с такой любовью вспоминают прошлое, есть подписи типа: «Под этот трек гонял по деревне на старом запорожце к девчонкам».
В поп-музыке того времени была энергия «по***, пляшем». Причем она — часть общего кода людей, рожденных в 1980-е и 1990-е.
У меня было поселковое детство в доинтернетной эпохе. Ты не сам тогда определял, что ты хочешь слушать, так или иначе музыка поступала из каких-то источников. Сейчас с этим сложнее, так как каждый в своем пузыре, у каждого свое представление о том, какая она — современная музыка.
«Руки вверх» — моя первая музыкальная любовь. Это было как в «Симпсонах»: прилетает тарелка и лучом пришельцы притягивают тебя. У меня было именно такое чувство, когда мой друг Леня Шишкин впервые поставил мне эту группу, меня просто пробило простотой, мелодичностью.
Еще я был влюблен в группу «Демо» и Сашу Звереву, она казалась воплощением всего женственного, я всегда смотрел на нее, открыв рот. Их лучший концерт — выступление на «Песне года — 1999».
Представьте, в зале сидят женщины лет 50, а тут выходит она, очень легкая, и поет: «Ты ко мне прикоснешься во сне, как дыхание звезд в тишине», играет поп-транс, похожий на современный Cream Soda.
У меня были очень странные ощущения, когда я узнал про группу «Король и шут». Впервые я услышал их песню в школе, ее под гитару пел мой одноклассник. Даже в таком исполнении мне она очень нравилась. Мне была близка эстетика группы — такой немецкий романтизм с русскими страшилками. Я тогда тоже был умненьким мальчиком, любил читать сказки Гофмана, у которого была похожая атмосфера в книгах.
— А чем композиционно отличается попса нулевых?
— Ту музыку делали люди, хорошо знакомые с андеграундной культурой. Тот же продюсер Игорь Матвиенко очень вдохновлялся всякими рейвовыми темами, когда писал песни для «Иванушек International». Сергей Жуков тоже был глубоко интегрирован в эту культуру. Юрий Усачев из «Гостей из Будущего» — рейвер второго поколения. Мало кто помнит, что сначала «Гости из будущего» играли немного джазовый драм-н-бейс. То есть это все равно были неодномерные песни, всегда был крутой контекст, который было интересно распутывать.
«Сдвиги в гендерной теме были лишь в нулевые»
— Многим ностальгирующим порой стыдно признаваться в любви к трекам того времени…
— Да, такое действительно есть, но не могу сказать, что сейчас это распространено. Такой снобизм исходит из желания быть избранным, но обычно это проходит с возрастом. Это раньше я не слушал «Руки Вверх», потому что это казалось чем-то простым и неэстетичным. Сейчас я спокойно могу включить их хоть в клубе, хоть на рыбалке.
Сергей Жуков до сих пор собирает полные стадионы. Я говорил на эту тему с репером Bahh Tee (исполнитель и основатель Lotus Media Group, занимается букингом и концертным менеджментом артистов — прим. ред.). Он сказал, что все те, кто раньше стеснялись ходить на его концерты, сейчас наконец-то дорвались, вспоминают эпоху молодости.
Те, кто вырос в 1990-е годы, воспринимают эту музыку как часть своей идентичности. Это как первый секс — даже если он был не очень, ты все равно его помнишь. Такой забавный опыт. При этом смешным он стал с годами, а в молодости казался тебе серьезным.
— Как стереотипы об отношениях мужчин и женщин, которые нередко звучат в текстах песен 1990-х и нулевых, влияют на поколение, на его нормы поведения? Можно ли сказать, что сейчас в этом плане музыка стала свободнее от стереотипов?
— Я бы не сказал, что оно существенно изменилось. Если взять Инстасамку и ее последние треки, к примеру «За деньги да», это же песня про то, что женщина, с одной стороны, независимая «манимейкерша», а с другой — ей все муж купил. Она как бы одной ногой в фем-повестке, а второй — в старом добром патриархальном мире. Так и с другими представителями поп-музыки.
Сдвиги в гендерной теме были лишь в нулевые. Первыми, кто заигрывал с ЛГБТ-повесткой, в голову приходят «Тату». Это известная история, как продюсер Иван Шаповалов придумал концепт группы: зашел на порносайт, посмотрел самую популярную категорию «лолиты» и запустил. В этом плане «Тату» породили целую волну групп, которые обращались к этой теме.
К примеру, группа «Рефлекс» — тоже две солистки, которые в кадре не целовались, но так или иначе намекали на то, что между ними есть влечение. Потом в нашей поп-музыке случился консервативный переход, а сейчас такие вещи даже опасны из-за новых законов.
«„АК-47“ — по-настоящему художественная музыка»
— В какой период наша поп-индустрия начала возвращаться в консервативное русло?
— В конце нулевых. Первым сигнальчиком для меня стал один случай. В 2007 году я был в санатории в Нижних Сергах (в 82 километрах к юго-западу от Екатеринбурга — прим. ред.). Как и везде, в санатории были вечерние дискотеки. Там всегда играла попса, но однажды девушка протянула диджею диск с дородным мужчиной, у которого был крест и расстегнутая рубашка. Это был Стас Михайлов. Тогда я понял, что шансон победил, появилась целая волна «державных» поп-исполнителей. Именно тогда застыла радийная и телевизионная поп-музыка.
— На твой взгляд, это был естественный процесс или решение свыше?
— Сложно сказать. Люди устали от 1990-х, когда в блендере все было перемолото, они почувствовали стабильность, что можно спокойно пожить, купить себе тачку, отдохнуть в Турции. Стас Михайлов очень хорошо подошел к этой парадигме жизни: все просто — ты женщина, я мужчина, стоишь за моей спиной.
— Но в этот же период появились и такие группы, как «АК-47»…
— Для меня «АК-47» — это пацанский рэп с большой буквы. Тогда было время, когда ребята стыдились самих себя. В рэпе было принято иметь претензию на интеллектуальность и первыми такими стала группа «Каста». Казалось бы, простые пацаны из Ростова, но они все равно вплетали в тексты цитаты из книг.
Группа Krec тоже была такой, но при этом тексты были очень нежными. «АК-47» исполняли очень просто и доходчиво. Они читали о реальной жизни простых пацанов с района, которые гоняют на тачках, веселятся с девчонками, играют в автоматы и раскумариваются.
Грустно, когда рэперы считают «АК-47» низким жанром. Это по-настоящему художественная музыка. Их простота происходит не от недостатка воображения, а от особой формы описания. Их отличие — достоверная репрезентация жизни в провинции: Екатеринбурге, Березовском. Эти декорации мог примерить на себя любой подросток.
Мне очень приятно, что последние пять лет происходит ревайвал (оживление в памяти — ред.) группы, когда артисты типа Моргенштерна* или Инстасамки рассказывают о том, как слушали их треки в школе.
«Вайб „Курары“ напоминает культовые группы Манчестера»
— Какие еще современные уральские музыкальные проекты тебе нравятся?
— Я фанат всех проектов Саши Ситникова — «Четыре позиции Бруно», «Порез на собаке», «Птицу емъ». Эти группы и так уже находятся на почетном месте, у них есть большой фанатский костяк, который увеличивается с каждым годом. Саша большой талант и творец, делает музыку не потому, что хочет денег и признания, а потому, что просто не умеет по-другому.
Многие говорят, что их мрачную музыку тяжело слушать. Я в целом согласен, но вкупе с волшебной музыкой все это обретает другое звучание. Он может спеть про ребенка больного раком, но так красиво, что просто завораживает. Им совершенно все равно на ожидания фанатов, именно это делает их вне времени.
Люблю группу «Сова». Это очень нежный инди-рок. Года два назад им хорошо удалось выстрелить в «Тик-Токе». «Сансара» — тоже великая группа. Когда я ходил на концерты у нас в Екатеринбурге в 2000-х, они были такими фрешменами, а сейчас уже состоявшиеся артисты.
«Курара» — это саундтрек моего студенчества. Очень нравится их шероховатость, да и по вайбу напоминают культовые группы Манчестера (The Smiths, Joy Division, Oasis — прим. ред.). Интересно, что и Екатеринбург похож на Манчестер — такой же промышленный и музыкальный город.
«Мизулина — мамка в вакууме, которая не дает подростку слушать песни про алкоголь»
— В одном из интервью ты говорил, что у молодого поколения точно будет «прививка от цензуры». Почему ты так уверен в этом?
— Я думаю, что сейчас идет тот самый конфликт отцов и детей. Екатерина Мизулина (глава Лиги безопасного интернета, по требованию которой в России отменяют концерты популярных артистов — прим. ред.) — такая мамка в вакууме, которая не дает подростку слушать песни про алкоголь, наркотики и всякие другие вещи. А ребенку хочется слушать все запретное. Очевидно, что любая цензура — это плохо и так быть не должно.
С точки зрения поколений, мне кажется, это может принести свой эффект: дети поймут, что это такое, когда какие-то взрослые дяди не дают слушать то, что нравится. Не знаю, уместно ли это сравнивать, но в русском роке в 1980-х была во многом похожая ситуация. Сначала им не давали развиваться, а потом они стали настоящими звездами — Виктор Цой, «Аквариум» и другие. Да и в целом тогда даже поп-музыка после всех ограничений стала совсем другой, более яркой и утонченной.
— Как ты думаешь, «нежелательных» артистов ждет такое же будущее? C одной стороны, им сейчас нельзя выступать в России, при этом некоторые исполнители, такие как Монеточка*, едут в мировой тур и завоевывают другую аудиторию.
— Мне кажется, что сейчас у нас параллельно будут существовать две сцены. Первая — сцена, которая в России и которая делает вид, что ничего не происходит, чтобы себя обезопасить. Вторая — эмигрантская, ездящая по другим странам и менее озабоченная новыми ограничениями в России, готовая поднимать сложные темы. У них очевидно будут разные темы и векторы. Интересно, во что это выльется и какие традиции разовьются в каждой из сцен.
Всегда после спадов бывает подъем. Сейчас мы находимся в переходной фазе, когда непонятно, что происходит, немного темные времена для всей музыкальной индустрии. Мне кажется, когда станет чуточку проще, сразу что-то новое будет пробиваться и расти.
На ум приходит ситуация 2014 года. При всем том плохом, что было тогда — вырос доллар, Россия попала под санкции — это простимулировало развитие местной сцены. Условно говоря, промоутерам стало дорого платить за выступления заграничных инди-артистов, они стали больше обращать внимание на отечественных исполнителей. Спустя пару лет, когда ситуация нормализовалась, российская инди-сцена расцвела. Думаю, что все пойдет по такому же сценарию.
*Власти считают их «иностранными агентами»
Нам нужна ваша помощь! It’s My City работает благодаря донатам читателей. Оформить регулярное или разовое пожертвование можно через сервис Friendly по этой ссылке. Это законно и безопасно.