В Екатеринбурге стартовал новый театральный сезон. Театры пережили два года ограничений и полупустых залов, а теперь вынуждены подстраиваться под новую эру военной цензуры и плавного сокращения доходов населения. Несмотря на это, они по-прежнему входят в сезон с яркими премьерами, не исключение и камерный Центр современной драматургии (ЦСД) на границе Втузгородка и ЖБИ.
Команда ЦСД уже семь лет ставит злободневные постановки на темы русской хтони и маленьких трагедий. Теперь же в репертуаре появится драма об апокалипсисе внутри человека «Любовь людей», абсурдная комедия «Изображая жертву», а также спектакль об эмиграции «Сергей Довлатов. Тетрадь с голубем».
It’s My City поговорил с художественным руководителем ЦСД Антоном Бутаковым о том, как частный театр сегодня может противостоять цензуре, что потеряла театральная среда с закрытием московского «Гоголь-центра» и возможно ли еще настоящее творчество в зашоренных государственных театрах.
— Антон, за всю свою карьеру вы в основном работали в частных театрах, но в последние годы вам также удалось поработать в государственном молодежном театре в Нижнем Тагиле. Насколько я понимаю, сейчас вы уже оттуда ушли. В интервью «Эху» этим летом вы сказали, что счастливы посвятить жизнь театру, а не министерству культуры. С чем связан ваш уход из Нового молодежного театра?
— В моем решении нет никакого политического подтекста, потому что я объявил об уходе еще в январе, до начала «спецоперации». Так или иначе, я официально там работал до 1 мая. После того как я сообщил об уходе, я доделал еще один спектакль — детскую сказку.
По поводу той фразы из моего интервью, ну, слушайте, это действительно правда. Я воспитан «Коляда-театром», я не понимаю связь государства и театра. Точнее, я ее понимаю, только не хочу быть полностью в этом. Мы все абсолютно системные люди, не нужно тут строить из себя каких-то героев. Я взаимодействую с государством. Например, у нас начался фестиваль современной еврейской культуры, и министерство культуры там принимает активное участие.
То есть я ни в каком случае не встаю ни на какие рога и не говорю, что не буду работать с государством. Это государство работает со мной. Я уже не раз заявлял в лицо чиновникам от всех деятелей культуры, что это не мы в их время живем, а они в наше. При всем моем уважении к Светлане Николаевне (Учайкиной, министр культуры Свердловской области — прим. ред.) и Сергею Владимировичу (Радченко, замминистра культуры — прим. ред.) — это не мое начальство. И оно не было бы моим начальством, даже если бы я продолжал работать в гостеатре.
Чиновники отвечают за то, чтобы мне как, прости господи, творцу было комфортно существовать. Делают это они или нет? Это не мне судить.
Мне комфортно с ними общаться — не так, что я там со всеми на короткой ноге, но если нужно позвонить, я позвоню, и это не будет никого смущать.
— Вы как-то сказали, что в ЦСД у вас 80% творчества, а в любом государственном театре только 20%.
— Частный театр и государственный — это две разные религии, и у каждой есть свои правила. Я считаю, что частный театр более правильная история, потому что в основном здесь люди работают за идею. В государственном театре в основном идеи нет. Что бы там ни делали, каждый месяц им падает котлета денег и они спокойно живут.
Мы как частный театр не имеем права делать плохо, потому что завтра к нам не придет зритель, денег не будет, аренду и зарплату нам будет платить нечем. Гостеатру насрать, я в этом убедился, как никто другой. Я не тот человек, который что-то делает плохо. Я интенсивно вкладываюсь, а там людям это не так интересно.
Я говорю не про Новый молодежный театр конкретно, хотя там тоже были странные моменты. Скорее, про структуру в целом. Просто когда я пришел туда, там была похожая история. Пришел к ним со своим уставом, а ничего. Мой устав — он все-таки оказался действенен, и за два года работы я выпустил четыре спектакля, они все были хитовыми. Я сам как актер работал, мы даже успели съездить на гастроли, скоро там выйдет одна из спродюсированных мною премьер. Видите, я просто привык взять и за месяц сделать спектакль. Это был шок для Нового молодежного театра, но актеры кайфовали, были классные репетиции.
Говоря, о структурных процессах государственных театров, я х** знает (не знаю — прим. ред.), как это все не закрывается. Там работает 50 человек, которых я абсолютно не знаю, у многих почти нулевой КПД.
Удивлялся, когда узнавал зарплаты у актеров. У них есть определенные надбавки за разряды «актер первой категории», «актер второй категории». А кто это решает, какая у тебя категория? Никто не знает. И актеры первой категории на сцене часто не могут ничего сделать, но получают тысячу рублей надбавки, взятой из наших налогов.
Я вчера прочитал пост про смены руководителей ведущих театров из-за их политических позиций, автор там спрашивал, мол, почему сотрудники ничего с этим не делают. А никто не понимает, что делать. Гостеатр — это огромная и неповоротливая машина. Это можно заметить даже на примере пандемии и онлайн-мероприятий. Гостеатры стали выходить в интернет уже после снятия коронавирусных ограничений. В ЦСД онлайн-программа была готова уже на следующий день после объявления самоизоляции. Я на самом деле за любой театр, просто, к сожалению, в большинстве своем гостеатры не работают так, как нужно.
— Раз уж вы заговорили про времена ковида. Последние два года были для ЦСД и всех независимых театров не самыми простыми. Ограничения сказались на посещаемости, у вас были проблемы с оплатой аренды. В июле 2021 года вы обращались к губернатору Свердловской области и президенту с просьбой о передаче в безвозмездное пользование какого-нибудь пустующего здания. В итоге помещение не дали, но и у вас все закончилось хорошо. Конечно же, не дай бог, но если бы подобная ситуация повторилась сейчас, вы бы попросили помощи у власти?
— Сейчас я понимаю, что все обернулось лучшим образом, и мы не зависим даже с точки зрения здания. Я бы, конечно же, попросил, ничего я такого здесь не вижу. Я считаю, что ЦСД — это один из лучших театров Екатеринбурга. Эта наша «лучшесть» показывается тем, что у нас есть деньги на оплату аренды, зарплату 19 штатным сотрудникам, костюмы, реквизит, декорации и прочее. Классно, что у нас в городе целых два частных театра — «Коляда-театр» и мы. Но в других регионах такого нет, поэтому мы и называемся театром, а не просто проектом. Думаю, что нам должны помочь, если что-то пойдет не так.
— Если в 2020 и 2021 году посещаемость снизилась из-за пандемии, то сейчас, когда, казалось бы, все должно вернуться в прежнее русло, началась «спецоперация». Люди стали экономить, и становится труднее тратить деньги на развлечения. Отразилось ли это на посещаемости театра?
— Вот честно, очень сложно говорить о данной ситуации в стране и в мире без оценок. Я не знаю, правда. В прошлом году у нас было 13 тысяч зрителей, а это 70% заполняемости зала за год. Это очень хороший показатель.
Я был бы рад, если бы зрители приходили к нам и забывали о проблемах. Я знаю, что наш зритель думающий. Потому что наш театр не авторский или государственный, он концептуальный и сложный. Мне нравится, что у нас в театре люди слушают музыку на виниле, читают книги. Что у нас в фойе не какие-то тупые журналы или же реклама себя любимых. 30% от суммы билета они платят только за спектакль, а остальное за атмосферу. Когда мы выходим на сцену, мы становимся главными. Они платят нам за право присутствия. Это пафосно звучит, но ведь и мы говорим про искусство.
Мы сейчас репетируем «Любовь людей». Это сильное произведение об апокалипсисе, но не снаружи, а внутри. И вот когда люди будут приходить на спектакль, я хочу, чтобы они понимали, что весь ужас начинается не от летящей бомбы, а лишь от мысли человека совершить убийство. Казалось бы, это тяжелый спектакль, какой зритель на это пойдет, но наш зритель идет. Поэтому говорить о каких-то финансовых изменениях странно.
— В середине лета в Москве закрылся известнейший «Гоголь-центр». Точнее, ему назначили новых руководителей, а после бывший худрук и основатель Кирилл Серебренников заявил, что театр в прежнем виде существовать не будет. Как вы встретили эту новость, какое значение для вас и для уральской школы имел «Гоголь-центр»?
— Я очень люблю это место. Последний раз был там в мае этого года на спектакле «Машина Мюллер». Весь кайф был в том, что тебе там приятно просто находиться. «Гоголь-центр» создан настоящим гением — Кириллом Серебренниковым. К нему можно относиться по-разному, я тоже не фанат некоторых его спектаклей, но то, что он гениален — это факт. Говорят, что Серебренников вредит русской культуре. Да сильнее Соловьева культуре не вредил никто! Кстати, изначально ведь это тоже был гостеатр, Кирилл Серебренников там тоже был наемным рабочим.
Если честно, когда я только узнал о закрытии, я о**** (очень удивился — прим. ред.). Это, конечно же, можно было предугадать, даже несмотря на то, что после Серебренникова в театр пришел Алексей Агранович (возглавил «Гоголь-центр» в феврале 2021 года — прим. ред.). Он тоже прекрасный актер и шикарный режиссер, оставалась надежда, что все это сохранится. В итоге убрали всех и назначили хрен пойми кого.
Но все-таки, как сказал Кирилл, театр — это люди. Это полностью совпадает с моей позицией. Надеюсь, у них все сложится хорошо. При этом если актеры нового театра не будут играть на костях, я думаю даже Серебренников порадуется. Потому что любое искусство прекрасно, если оно качественно. Конечно же, это был удар по театральному искусству всей России. «Гоголь-центр» был лучшим театром страны в плане совмещения какого-то андеграунда и популярности.
Есть классические театры, например, театр Вахтангова, на мой взгляд, лучший в этом стиле. Однако «Гоголь-центр» — мой любимый театр. Я много раз там был, для меня это все равно что лишиться места, которое ты очень любишь. Каждый раз, приезжая в Москву, я думал: «Вот будет свободный вечер, точно схожу».
— Насколько я знаю, в новом сезоне вы планируете ставить несколько характерных для нашего времени постановок. Например, в пьесе запрещенного на родине белорусского драматурга Дмитрия Богославского «Любовь людей» поднимается тема счастья, построенного на несчастье другого, в спектакле «Изображая жертву» царит абсурд с характерными расследованиями для галочки, «Сергей Довлатов. Тетрадь с голубем» посвящен судьбе эмигрировавшего писателя. Повлияли ли все те процессы, происходящие в стране, на выбор спектаклей для нового сезона?
— Перед началом спецоперации, 22 февраля, мы репетировали «Трудно быть богом» Стругацких, сделали 40 минут спектакля, чуть меньше половины. 23 февраля был праздник, и мы запланировали большую репетицию на 24 февраля, чтобы собрать все сцены воедино. И 24 утром мы репетируем, я смотрю на это и у меня просто ужасное состояние, я смотрю и понимаю, что спектакль совсем не такой, каким я представлял его ранее. Вышло в какой-то степени предсказание.
В постановке ничего не поменялось, просто из-за обстоятельств я посмотрел на него под другим углом. Это еще раз подтверждает, что театр — это всегда о сегодняшнем дне. Мы сделали спектакль о том, что мы потеряли сказку, стали взрослыми. Нам всем до 30 или чуть больше, мы баловались, сражались в театре на световых мечах, у нас были прекрасные принцессы. А вышло все куда печальнее. «Трудно быть богом» — это о том, что мы потеряли. Следующий спектакль — «Когти в печень». Тоже очень острая постановка о системе и обмане, несмотря на то, что действие происходит в школе.
Я долго думал, а что мне делать дальше? Обычно ты на 3–4 года вперед знаешь, какие спектакли будешь делать. Но в этом году все вышло по-другому. И совершенно случайно листал посты в Telegram и увидел пьесу «Любовь людей». Пьесе больше 12 лет. Если «Трудно быть богом» — это какая-то глобальная история, то «Любовь людей» — это про маленькое несчастье людей, про апокалипсис внутри.
Как у Триера в «Меланхолии» — мы смотрим частную маленькую историю, и в конце понимаем, что не так страшен этот метеорит, как страшна маленькая история человека. Твое счастье заканчивается тогда, когда начинается несчастье другого. Так устроена жизнь. В любой религии есть несколько заповедей, но самая главная — не убий. И все. Но, видимо, это не работает.
Говоря про «Изображая жертву» — сначала я хотел ставить другую пьесу братьев Пресняковых «Половое покрытие», очень смешную комедию. Но потом подумал, что лучше уж возьму «Изображая жертву». Она жестковатая, да и со всем этим абсурдом довольно актуальная.
В марте 2023 года мы планируем показать спектакль «Сергей Довлатов. Тетрадь с голубем». Довлатова, кстати, будет играть один известный московский артист. Здесь поднимается важная тема эмиграции. Да и тема мастерства тоже.
Довлатова в свое время никто не понимал в СССР, человек всю жизнь мучался. Ходил такой здоровый красивый мужик как неприкаянный, писал какие-то жалкие статьи при всем своем таланте. Уехал в Америку, начал творить и тут же всем стал нужен.
К сожалению, ситуация повторяется снова с рядом других людей. Тот же Серебренников творил, а теперь оказался нахер никому не нужен. Хочу, чтобы у него все сложилось хорошо в Европе. Знаете, когда Пугачева уехала, мне очень понравился текст, в котором была одна фраза: «Это не Пугачева уехала из России, это Россия осталась без Пугачевой». При всем этом Пугачева — легенда и личность, ее невозможно не уважать. Я очень рад, что она вернулась. Надеюсь, закроет рот всем несчастным соловьевым.
— ЦСД всегда был известен злободневными постановками, которые кому-то могут не зайти, мягко говоря, особенно в наше время жалоб и доносов. Не боитесь ли вы, что кто-то из зрителей может написать донос или же придет какое-то распоряжение свыше и театр будут ждать санкции?
— Знаете, это как у Кафки в «Процессе»: если взять человека и запереть его на сутки в тюрьму, он будет знать, за что он сидит. Глаза боятся, а руки делают. Если честно, мне страшнее за мобилизацию. Мы ничего не нарушаем, какие доносы на нас писать? Мы занимаемся искусством, театр не может не отражать действительность, даже самые классические постановки. Любая постановка отражает мысли, которые находятся внутри меня, внутри актеров.
Мне кажется, что сейчас ЦСД — это островок творческой свободы. Но при этом я не хочу никого подставлять, ни труппу, ни чиновников, потому что у нас, скажем так, особые отношения. Я не хочу подставлять театр. Обманывать своего зрителя, говорить одно, а делать другое я тоже не буду. Мы не зависим ни от кого, нам не перекрыть денежный кислород, пока к нам будут ходить люди — мы будем живы.
Если придется играть на улице — будем играть на улице. Жить и бояться, делать непонятно что — не наш выход. Да, мы ничего такого не делаем, ничего такого не делал и «Гоголь-центр», это были просто смелые новаторские постановки. Ни один профессиональный театр не делает ничего специально, никаких провокаций. Ты делаешь то, что у тебя лежит на душе.
Я не могу сейчас делать счастье. Я не могу делать комедию про раздольную жизнь. Потому что внутри меня такого нет.
Может, потом смогу, может, в «Изображая жертву» получится. Но понимаете, нам важнее сейчас самим перестроиться и отрефлексировать. Прошлый сезон был рок-н-рол. Возможно, этот будет спокойнее, потому что важно собраться этой компанией из 60 зрителей и нескольких артистов и поговорить. Возможно, на разных языках, но театр этим и прекрасен. Ты можешь не знать языка, но у тебя есть другие органы чувств, на которые направлено искусство. И здесь если человек считывает, то хорошо. Еще лучше даже, когда человек понимает что-то свое.
Какой-то классик сказал, что когда начинается спектакль, то идет не одна постановка, а вот столько, сколько зрителей есть в зале. У меня была похожая история с комедией «Сережа очень тупой». Читал отзывы, и некоторые люди написали что-то вроде «в начале было смешно, а в конце душу сжало». Хотя в 2020 году все писали только как о комедии.
— В августе в Екатеринбурге судили ведущего актера «Коляда-театра» Олега Ягодина, который в том числе и у вас играет иногда. Судили за антимилитаристское высказывание на «Ночи музыки». В итоге его оштрафовали по статье о «дискредитации армии». Что вы думаете об этом поступке Олега — все-таки это достаточно смело для творческого человека сегодня так выйти и публично выступить против?
— Олег крутой — это безусловно. Мы с ним знакомы около 16 лет, более того, мы учились в одной школе, несмотря на то, что это было в разное время. Мне кажется, будет некорректно говорить об этом с моей стороны. Я не буду отвечать на этот вопрос.
— Часть театральных режиссеров и актеров, выступающих против военных действий в Украине, сейчас уехали из России. И продолжают как-то творить за границей, что-то ставить, снимать. Вы после 24 февраля чувствовали внутри себя желание уехать? Может ли гипотетически наступить ситуация, когда вам придется уехать и что вас может побудить к этому?
— Если я скажу, что не думал, то я совру, если я скажу, что думал — тоже совру. Наверное, это произошло у всех людей, занимающихся независимым творчеством. Да, я скорее думал об этом, но если начнется что-то страшное. Я могу сделать второе гражданство, так как я родился в Казахстане. Я глобалист в большей степени, очень люблю весь мир, в любом месте я с удовольствием бы работал и жил. Однако это моя страна, и государство не равно моей стране.
Я люблю Екатеринбург и рад, что это один из редких адекватных городов. Государство меняется, а родина неизменна. Все пройдет. Единственная причина, по которой я бы уехал — это если бы моей жизни что-либо угрожало. Еще хуже, если бы моим близким что-то угрожало. Даже мне, честно говоря, не очень-то страшно, дети 90-х — нам п**** (все равно — прим. ред.).
Мне кажется, я пока точно никуда не уеду, буду здесь продолжать заниматься тем, чем занимаюсь, если это будет приносить людям пользу, если они будут радоваться от того, что я делаю. Если я могу помогать своей стране, а страна — это часть мира, то, мне кажется, я помогаю всему миру.
— Что будет с театральным искусством в России? На ваш взгляд, сильно ли отразятся все эти репрессивные законы на театре?
— Есть такая группа Anacondaz, у них есть песня «Всем п*****». Вот мой прогноз. Знаете, в чем прикол? Если бы вы задали этот вопрос два или три года назад, ответ многих деятелей культуры бы не изменился. В итоге мы все так пессимистически настроены, но все равно продолжаем работать, организовывать фестивали, появляются шикарные премьеры, артисты, среда.
Выходит, что жизнь продолжается, несмотря на очевидный п***** [ужас]. Мы все умрем, но это не плохо. Для меня это стимул. Все умрут, но что мы с собой возьмем? Военные победы? Парад? Золотую маску? Нет, мы умрем одни, кого-то сожгут, кого-то закопают. Останутся только наши дела.
— Как оставаться честным с собой и со зрителем?
— Я не знаю, но надеюсь, что у меня получается. Это тоже как в другой песне: «Если надо объяснять, то не надо объяснять». Я очень верю в то, что я делаю.
Нам нужна ваша помощь! It’s My City работает благодаря донатам читателей. Оформить регулярное или разовое пожертвование можно через сервис Friendly по этой ссылке. Это законно и безопасно.