В Екатеринбурге живет немало этнических украинцев. Как минимум, по данным Росстата, их около 13 тысяч человек. Это не беженцы, а давно ассимилировавшиеся горожане: кто-то здесь родился, а кто-то переехал с семьей. Есть и украинцы, чьи предки оказались на Урале в результате нескольких волн переселений украинцев (они шли с ХIХ века).
Мы спросили трех украинцев из Екатеринбурга, как они живут в стране, которая напала на их историческую родину, что происходит с их родственниками в Украине и насколько изменился градус ксенофобии с начала так называемой «спецоперации».
Саша, сталкивался с ксенофобией и преодолел комплекс национального меньшинства
«Для большинства русских сказать „хохол“ — это как „с добрым утром“»
— Мои родители-украинцы еще до моего рождения проживали в Свердловской области, но специально в конце 1980-х поехали в Украину, чтобы меня родить там. Каждые летние каникулы я проводил у бабушек в Украине и приезжал на праздники. А учился в Свердловской области, потом поездил по России и вернулся в Екатеринбург. Сейчас мои родители в России, есть родственники, в том числе пожилого возраста, на временно оккупированных территориях на прифронтовых линиях и есть родственники, которые эвакуировались из Украины в Европу как беженцы.
В детстве в России мне прививался комплекс нацменьшинства. Я сталкивался с тем, когда после слов, что ты украинец, тебе в ответ говорят про сало и смешной язык. Анекдотов про недалеких хохлов я наслушался… Для большинства русских сказать «хохол» — это как «с добрым утром». Всегда есть история с намеком, что ты не такой: если бы боженька еще пять минут над тобой поработал — ты бы был такой, как мы, русский, а так, конечно, такой себе. Люди не понимают, что такое бытовой расизм: для них это прикольно и такими вещами они якобы принимают тебя, но это совсем не так воспринимается.
В 16 лет я попал в мультикультурную университетскую тусовку, где были ребята из Молдовы, Грузии, Армении и других стран. На фоне этого у меня появилось четкое понимание, что я украинец и это для меня важно. Я понял, что своей идентичностью можно гордиться и это нормально встраивать в мировосприятие.
Считаю, что у человека есть набор призм, через которые он смотрит на мир. Моя дополнительная призма — то, что я украинец. Я понимаю менталитет и то, что там происходит, понимаю язык и читаю на украинском. Понимаю место, где я родился, его культуру, его важность для меня. Понимаю важные культурные пласты, которые не передать. Например, «кравчучка» — сумка на колесиках, с которыми ходят бабушки по всему миру вместо авосек. Но бум популярности этих сумок у украинских бабушек пришелся на президентство Леонида Кравчука. И вот такие шутки — это культурный код, он у меня встроен внутри.
«Люди в Украине под бомбежками переживали, когда в России меня арестовали за пикет»
До 2014 года я спокойно ходил по Екатеринбургу в вышиванке и иногда приходил в ней на работу, после 2014 перестал. Но элементы айдентики я сохраняю в себе, ношу прическу айдар (зализанный чуб — прим. ред.). Сегодня один дед сказал, что я зализанный, как Гитлер, но я не стал объяснять, а то дедушку еще хватит удар.
24 февраля я бурно отреагировал на события, неплохо проревелся. Позвонил маме, сказал, что началась война, она не очень поверила. Реакция была на грани паники, меня рвало во все стороны. Я решил, что либо выйду на протест, либо буду с позором жить до конца своих дней. Если ты взял эту идентичность, то должен нести за это ответственность.
Мне дали десяток суток за одиночный пикет в первые дни войны. Для меня было невероятной поддержкой, что люди в Украине — родственники и знакомые — меня поддерживали во время ареста и переживали за меня. Это было колоссально: людей бомбят, а они спрашивают, что они могут для меня сделать. Трогательно до слез. Я вышел из спецприемника с ощущением нужности и важности.
А большим ударом для меня стало, когда друг семьи, человек, которого я воспринимал старшим наставником, напился и стал писать мне гадости, крыть матом. Разговор закончился тем, что я предложил ему записаться добровольцем в российскую армию и скинул ссылку на службу по контракту, после этого он добавил меня в черный список. Клево, когда ты красиво лежишь на диване в сторону фронта. Но как ты можешь рассказывать кому-либо, как жить, если не соблюдаешь свои принципы?
Надо сказать, что люди довольно быстро перестали выходить на антивоенные акции. На навальнические митинги выходили по 5 тысяч человек [в Екатеринбурге]. А в пике антивоенного протеста по самым оптимистичным подсчетам выходило человек 500 — это большое разочарование. Многие знакомые, которые ходили на митинги Навального, но не ходили на антивоенные, честно сказали, что зассали. Но я их за это не виню, это же не их война.
Странно, что молодежь оказалась такой пассивной. Уход брендов воспринимался более трагично, чем военные действия. Я часто сталкиваюсь с мнением на Урале, что война, Украина и украинцы — это где-то очень далеко и нас не коснется. Даже слышал от человека: «Ну до нас-то точно не достреляют, так что все равно». Хочется, чтобы у людей в России появилось понимание, что украинцы отстаивают свой дом.
Украина — не Россия
Люди, которые считают, что российских солдат встречают с цветами, вне контекста. Молодое поколение украинцев уже ездило в Россию, Польшу и Чехию на заработки и поняло, что хочет в Европу, потому что коррупция за*****а (надоела — прим. ред.). И это было триггером Майдана.
В Украине есть свое понимание демократии, и Майдан — это квинтэссенция. Гетман (титул правителя Украины — прим. ред.) — это избирательная должность. Как только он переставал нравиться, собирались атаманы или появлялся другой человек, который становился гетманом. Это понимание свободы записалось в украинский код, поэтому протесты и 1990, и 2004, и 2014 — это нормально для Украины, хоть и пугает русских.
В 2014 году, когда начали объявлять народные республики, я очень переживал, что появится Харьковская Народная Республика. И я так обрадовался, что «Гепа» (экс-мэр Харькова Геннадий Кернес) и «Допа» (Михаил Добкин, экс-губернатор Харьковской области) не сдали область, хотя считались более пророссийскими. Они выступили и сказали, что никакой ХНР быть не может, и там все заглохло за неделю.
Основной чувак, который двигал эту движуху ХНР, получил срок за госизмену. Люди в массе тоже не поддержали идею отсоединения от Украины. Кстати, не могу сказать, что война стала неожиданностью. Все события накапливались постепенно и война стала последней точкой, когда понимаешь: а, вот зачем это все было.
До осознания моей идентичности я считал, что Россия и Украина — братские народы. Но постепенно понимал, что на словах это все прикольно, но по факту ты видишь одну н**** (обман — прим. ред.), вторую н****, третью. Часто вспоминаю цитату украинского пост-модерниста Леся Подеревянского, который сформулировал украинскую национальную идею. В переводе на русский: «Отъ****** (отвалите — прм. ред.) от нас». В какой-то момент доходит, что Россия постоянно лезет к Украине и Беларуси с идеями объединения, «братскости», но ты эту братскость по факту не чувствуешь. Это не объятия брата, это объятия человека, который хочет тебя сожрать. Поцелуй Иуды.
«В культурной войне Украина уже победила»
В России не принято говорить о плохом, а украинцы очень плотно вписаны в историю ГУЛАГа. Украинское национальное движение составляло активную часть среди политических в ГУЛАГах. Голодомор, гражданская война и другие агрессивные вещи в Украине со стороны России всегда старались стирать. В украинских школах все обязаны читать Пушкина, Толстого, Достоевского на уроках литературы. Гоголя проходили как русского писателя. Это странная экспроприация, что Россия имеет право на культуру Украины, Казахстана, Беларуси и других республик. Причем плохое — «только ваше», а хорошее — это наше общее.
Украина — двигатель культуры. Культурная экспансия была мощной, я всегда от нее балдел. Нет российских артистов, способных выдавать музыку на уровне Ивана Дорна. Долго хитом была песня группы Kazka, люди не понимают, о чем там поют, но все равно слушают из каждого утюга, для меня это было очень важно.
В культурной войне экспансия Украины победила безусловно: украинские треш-шоу, музыка, юмор. Кстати, украинский юмор менее злобный, чем российский. Конечно, в украинских анекдотах подстебывают русских, но в них меньше унижения.
Свое будущее я уже с Россией не связываю по этическим соображениям, но желаю России становиться лучше. Для меня Екатеринбург — маркер того, что в России еще не все потеряно: это и история со сквером в 2018 году, Ресурсный центр для ЛГБТ, драг-квин Бомба Киберсиси — контуженный участник чеченской кампании, просто герой города. Екатеринбург — это показатель, какой Россия может быть: яркой, самодостаточной, не агрессивной, где важно мнение людей, которые здесь живут.
Дима, украинец, переехавший на Урал из ДНР
«Мои родители из Донецка уверены, что все происходящее — хорошо»
— В Россию я переехал 5 лет назад из Донецка. Там окончил школу с аттестатом ДНР, который не котировался в Украине. Проучился год на культуролога в Донецке, понял, что совсем грустно. Вариантов поступить куда-либо еще, кроме России, нет, и относительно случайно поступил в Екатеринбург. Закончил бакалавриат и сейчас учусь на первом курсе магистратуры.
Я жил почти в центре Донецка, обстрелы меня не очень задевали. Но один раз снаряд попал в соседний дом. На самом деле ты очень быстро к этому привыкаешь — засыпаешь, а где-то вдалеке стреляют. Сейчас у меня отец и мать в Донецке, и они присылают ужастики. В центре города, где живет мать, плюс-минус окей. Отец живет на окраине, типа местного Химмаша, и от него до линии фронта метра три-четыре.
При этом оба моих родителя уверены, что все происходящее — хорошо. С отцом я обсуждал эвакуацию, но уезжать он не хочет: в Донецке квартира и его родители (мои бабушка и дедушка), которым много лет. Они никуда не хотят ехать, а отец не хочет их бросать. Отец на пенсии. Последний раз я был у него в 2020 году и видел его основное занятие: он тусуется дома и смотрит Соловьева. Понятно, в какую кашу превращается его мозг.
«До сих пор живу с паспортом Украины»
До 2014 года Донецк был похож на Екатеринбург — околопромышленный развивающийся миллионник, но, к сожалению, больше не развивающийся. Сейчас в Донецке большая часть людей с пророссийскими взглядами, все проукраинские оттуда уехали. Мне кажется, люди там ассимилировались: там давно в ходу рубли, а не гривны, и раздают российские паспорта.
После 24 февраля некоторые знакомые мужского пола не выходят на улицы в Донецке — мужчин забирают в большой военный грузовик и везут воевать. Так у моего товарища забрали отца несколько месяцев назад, и он до сих пор не выходит на связь.
Я — украинец с паспортом Украины, не получал российского гражданства и не собираюсь. После 24 февраля странно оставаться в России. Думал уехать, но я нищий студент: зарплата по МРОТ + стипендия 6 тысяч. Наверное, после законченной магистратуры буду уезжать.
Проснулись национальные чувства: желание идентифицироваться с происхождением, национальностью и всем вот этим выросло. В конце февраля достал огромный пятитомник Шевченко на украинском и читаю.
В повседневности я, скорее, не сталкивался с ксенофобией из-за национальности, но я сам придерживаюсь левых взглядов и не общаюсь с околоимперцами. Конечно, когда покупаю сигареты в «Красном и Белом», продавцы в шоке от паспорта. Приходится объяснять, что это паспорт другой страны.
Недавно была странная ситуация. Я начал распродавать свою библиотеку — раз буду уезжать из России, то все с собой не заберу — и постоянно ходил отправлять книжки в «Боксберри». Там нужно давать паспорт оператору. В отделении сидел парень в толстовке партии «Новые люди». После того, как я показал ему паспорт, он начал убеждать меня ехать в Украину, мобилизироваться. Затянул рассказы на 10 минут, а я просто стоял, думал: «Забери мои книжки уже».
«В марте полицейские обходили квартиры людей с украинским гражданством»
В начале марта в пол-одиннадцатого ко мне домой пришли трое полицейских. Насколько я понял, они обходили всех людей с украинским гражданством: я состою в чате миграционного центра, там несколько украинцев писали, что к ним тоже приходили участковые. Полицейские сказали, что им нужно со мной поговорить. А я заявил, что не буду с ними говорить, если они не объяснят, что они от меня хотят. И они ушли, не найдя формальной причины для диалога.
Моя подружка с украинским гражданством с ними поговорила: под запись ее спрашивали, что она делает в России, чем занимается, где учится, где работает, ходит ли на митинги, как относится к происходящему сейчас.
У меня есть странное ощущение от своего положения: я человек с украинским паспортом в России, при этом не беженец, живу тут достаточно давно и социально более защищен, чем люди в ПВР (пунктах временного размещения, где живут эвакуированные от войны украинцы — прим. ред.). Сложно понять, как себя можно идентифицировать, расположить себя в системе координат и привилегий. Если я уеду из России — насколько этично попросить статус беженца? Кто я и что с этим делать?
Хочется дальше жить академической жизнью. Придется заново поступать на магистратуру (российская наверняка не будет котироваться в мире) и есть вариант поступать туда, куда получится. Больше всего хотелось бы во Францию — я занимаюсь французской философией и знаю язык. А если совсем все будет плохо, то возьму велосипед и уеду в Грузию работать курьером пару лет.
После окончания войны я бы хотел вернуться в Украину, а вот возвращаться в Донецк — сомнительное занятие. Даже если ДНР и ЛНР получится вернуть военным путем, то придется проводить сложную работу с пророссийскими людьми. Грустно и плохо после 24 февраля. Любая война, кроме классовой, не нужна.
Егор, украинец, большую часть жизни прожил в России
«Мои русскоязычные родственники в Украине стали более патриотичными украинцами после 24 февраля»
— Я 100% украинец, но своей родиной все равно считал Россию, поскольку большую часть жизни прожил в ней. Мои родители с северо-востока Украины из Черниговской области. Там я родился, а потом мама и папа по работе переехали на север Тюменской области. Учился в Тюмени и приехал работать в Екатеринбург.
В семье разговаривали всегда на русском. Я базово понимаю украинский, но говорить на нем не могу, как и многие украинцы. В Черниговской области до последнего времени тоже все говорили на русском.
В Украине сейчас находятся младшие брат и сестра моей мамы, а также моя племянница. Они оказались в области вторжения российских войск. Первое время были проблемы со связью, мы не понимали, что происходит с родственниками. А тетя с мужем выбиралась из Чернигова, который бомбили, через несколько блокпостов: они давали взятки и российским, и украинским военным, чтобы добраться до города в области, где живут их родители. Прошли целый квест.
Сейчас родственники стали еще более патриотичными украинцами, чем до 24 февраля. Раньше Россия для них была экономически интересным соседом, но никак не старшим братом. Но Запад в плане заработка был еще интереснее. Они чувствовали себя в абсолютно независимой стране, говорили на русском (с говором «шо» и «х»), никто не заставлял говорить на украинском. Сейчас мы с родственниками обсуждаем их положение и обстановку: есть ли свет, газ, еда, работа и не говорим о политике.
«В России знаю украинцев, которые топят за Z»
Находиться в России мне сейчас тяжело. Большинство людей, как бы кто ни писал, поддерживают эту тему, даже украинцы в России. Я по работе знаю российских украинцев, которые топят за Z, причем это люди образованные и с хорошим достатком.
Со многими знакомыми я прекратил общение, потому что как со стеной говоришь. Всегда в ответ: «Я — стена». И ты не можешь привести никаких доводов, что не стена. Понятно, что это психологическая защита. Но даже когда рассказываешь, как общаешься с родственниками в моменте войны, человек просто отгораживается. А любимые слова таких людей — брехня, ерунда и фейк.
По части национальности проблем нет. В начале войны, когда я что-то пытался людям доказать, летели оскорбления: «Ты фашист, а твои родственники нацисты». А так в принципе все знают, что я украинец и ксенофобии нет. Может быть, потому что Екатеринбург — большой город, а в деревне возникли бы проблемы. Хотя многие украинцы не ассоциируют себя с украинцами, потому что ассимилировались.
Сейчас многие вспоминают, что они украинцы. Я сам начал учить украинский язык. Думаю, что если ты не можешь уехать из страны или выйти на улицу, то будешь протестовать по-другому, например, вспомнишь о корнях. Понятно, что есть национальные регионы, где не забывали, что они не русские. У них надо поучиться всем остальным.
Война дала мне понять, что я хочу быть украинцем. Я уеду в другую страну и буду позиционировать себя украинцем, ходить в места, где есть другие украинцы, посещать украинские церкви и места, где собирается община. Сейчас я в процессе переезда из России. План уехать возник в 2014, теперь сомнений никаких не остается. Планирую переехать на другой материк.
Хочется жить в стране, где, как говорится, у людей скучная жизнь. Где можно подумать о базовых вещах, заняться бизнесом и не думать, что через месяц тебя могут посадить.
Хочется, чтобы Россия была большой Швейцарией, которой плевать на весь мир, а люди сосредотачиваются на внутренних событиях. А все Zшники говорят: справимся, потерпим и т. д.
«Путин называл развал СССР „геополитической катастрофой“, а сам устроил катастрофу для русского языка»
Война положила конец русскому языку как языку возможностей. Путин больше всех навредил русскому языку в Украине. Те, кто говорил на русском, начали учить украинский. Думаю, что в Казахстане тоже скоро не будет русского языка. С учетом того, какие заявления делают наши министры, люди начнут самоидентифицироваться и отстраняться от русского.
Советский Союз окончательно закончился в наши дни. Путин называл развал СССР «геополитической катастрофой», а сам устроил катастрофу для русского языка и так называемого «русского мира». Через десяток лет в Украине все будут говорить на украинском, в Казахстане — на казахском, в Молдове — на молдавском.
Сейчас по городу вешают баннеры с погибшими в Украине. Висят ветераны ВОВ и эти ребята. Причем не пишут, что с ними произошло, просто «сержант такой-то». Никто не говорит, что молодые ребята погибают. Их женам дают по 500 тысяч рублей и забывают через месяц. Наверное, когда солдаты возвращаются из Украины и пытаются что-то сказать, всем тоже по барабану — воевал, ну и живи дальше с этим.
Я не хочу, чтобы убивали российских солдат. Хочу, чтобы все люди вернулись. Они молодые и должны работать на Россию. А не погибать и ездить на инвалидной коляске в стране, где инвалид — это не человек. Солдаты, которые пройдут через эту войну, закончат травмами и стрессом. У меня есть знакомые, которые воевали в чеченскую, и с ними нельзя обсуждать те события. Спрашиваешь человека: «За что ты воевал?», а у человека срывает крышу, потому что он не может объяснить, за что. Со всеми ветеранами этой войны будет так же.
Когда Путина не станет и путинская эйфория кончится, то к этим военным будет уже другое отношение, не как к героям. Мы напали на страну, а не поехали кого-то спасать. Зачем мы это сделали, никто не знает. Мы убивали русскоязычное население, и они убивали наших.
Обсуждали с мамой, как потом ехать в Украину и людям в глаза смотреть, особенно родственникам. Но, конечно, хочется поехать, когда все закончится. Пока вопрос о прощении я не задавал, но умные люди в Украине понимают, что есть россияне, а есть сумасшедшие: и те, кому приказали, и наемники, которые получают удовольствие. Со временем все прощается. Евреи простили немцев, мы простили немцев. Думаю, что время пройдет и все устаканится. И все изменится, когда меняется политический строй.
Нам нужна ваша помощь! It’s My City работает благодаря донатам читателей. Оформить регулярное или разовое пожертвование можно через сервис Friendly по этой ссылке. Это законно и безопасно.