«Сдай-ка мандат, пожалуйста, ты нас позоришь»

В новом выпуске подкаста «Жить не по лжи» It’s My City пообщался с депутатом Екатеринбургской городской думы Алексеем Холодаревым. Он публично критикует так называемую «спецоперацию» с самого начала военных действий в Украине. Более того, на Алексея составили уже два протокола о дискредитации армии, а еще исключили из партии. Тем не менее Алексей продолжает работать депутатом, поскольку мандат у него забрать не могут. 

Для тех, кому удобнее воспринимать информацию текстом, мы публикуем полную расшифровку интервью. Послушать же сам подкаст можно здесь.

— Алексей, расскажите, почему вообще вы решили стать депутатом и каких политических взглядов придерживаетесь?

 — Мое внимание к политике обратилось в 2003–2004 годах, когда я работал в Москве, тогда были первые дела ЮКОСа. Тогда я начал со своими друзьями обсуждать, что происходит что-то не то. Мое окружение говорило мне: «Да нет, все правильно, они (бизнесмены Ходорковский и Лебедев — прим. ред.) родину продают». Я отвечал: «Ну да, все понятно, а где суды нормальные, где все процедуры, которые вроде декларируются». Тогда мое окружение меня убедило в том, что так все и должно быть, потому что я работал в международной компании, там было очень много людей из России и ближнего зарубежья и они были все старше меня. Поэтому я закрыл этот вопрос для себя. 

Потом у нас был 2008 год, понятные события — «рокировочка», и мне стало сложнее молчать. Я уже работал в Екатеринбурге, мы выходили на первые митинги. В 2011 году уже точно нас публиковали с плакатами. Тогда выходило вообще мало людей, в отдельные дни было всего семь человек. А в 2013 году ко мне пришел мой хороший друг по институту Илья Лобов и предложил: «Алексей, давай твою энергию направим в мирное русло».

— А до этого было не в мирном русле?

— До этого все было как-то несистемно. Там же (на протестах — прим. ред.) мы все были сами по себе, а тут Илья говорит: «Вот „Справедливая Россия“, я буду избираться депутатом, давай с нами». Я ему говорю: «Да, я слышал. Иди избирайся». Это был февраль 2013 года, наверное.

— А почему вы так отреагировали? Не хотели присоединяться к какой-то партии?

— Уже тогда для меня было очевидно, что «Справедливая Россия» — это такой спойлер. Когда они создавались, они поглотили массу партий. Это и сейчас происходит (имеется в виду слияние СР с партиями «За правду» и «Патриоты России» в 2021 году — прим. ред.). Я ему это прямо и сказал: «Чем ваша партия отличается от правящей партии?» Мы разошлись. 

Потом спустя уже пару месяцев он пришел и говорит: «Ну, слушай, надо помочь просто. Давай ты технически поможешь, у тебя склад ума такой, мне надо упорядочить агитационные процессы. Дело-то у нас вроде хорошее — есть идея со справедливым ЖКХ, мы тебя сделаем куратором направления в нашем районе». Я сходил, послушал — все вроде логично. Они тогда хотели помочь людям квитанции пересчитать, установить границы домов, создать советы домов, упорядочить работу с управляющей компанией, создать ТСЖ, если это необходимо. 

Тогда мы провели неплохую кампанию, потому что смогли все существенно упорядочить. Посчитали все дома, занесли это все на карту. Приходили в каждый дом, и у нас уже под рукой были карты с границами двора и отчеты управляющей компании. А если отчета не было, мы агитировали жителей, чтобы они его запросили.

— И так, получается, вы и стали причастным к «Справедливой России»?

— Много лет мы с ними сотрудничали очень плотно, в итоге мне предложили избираться. Несколько раз избирался на местных выборах, а в гордуму прошел уже в 2018 году.

— Давайте перейдем к последним событиям. Я про то, что происходило с 24 февраля. Именно в сам день, когда начались все эти события, что вы чувствовали, что вы сделали в первую очередь?

— До 24 февраля я убеждал всех, что этого не будет. Когда 24 февраля я все это увидел, сначала не поверил и взял паузу на какое-то время. Свою позицию я изложил уже после того, как мои соратники по партии начали публиковать посты в духе «Почему я голосовал за предоставление президенту права использовать войска за территорией России». 

Меня это немножечко вывело из себя, потому что я знаю этих людей, они вроде адекватные, мы столько лет с ними общались, и вдруг они несут вот эту информацию в массы. Для меня это было дикостью, буквально в тот же момент я написал им в личку. Потом понял, что это их позиция, и она есть у многих людей.

— То есть они вам прямо лично отвечали, что это действительно их позиция, их никто не просил, никто на них не давил? 

— Разные были, конечно, сообщения от них (улыбается — ред.). Но ключевая мысль у одного человека была такая: «Мы же понимаем, в какой стране живем, зачем предпринимать какие-то действия против». После этого я сразу написал свой пост, изложил свою позицию достаточно ясно. Конечно, начался жуткий хейт.

— Со стороны коллег, со стороны подписчиков, ботов или как вообще это было?

— Тогда мне о своей позиции писали люди, которые у меня были где-то там в друзьях. От некоторых друзей в социальных сетях я решил отписаться, чтобы не накалять обстановку. Понятно, что цель пропаганды — нас немного разделить, показать, что очень мало тех, кто что-то против говорит. 

Но много граждан мне писали и слова поддержки тогда, именно 24 февраля. Такие же люди, которые были шокированы тем, что это вообще произошло. 

А позже мне позвонил человек уже из аппарата партии, вполне корректно со мной пытался поговорить, свою позицию донести.

— В чем заключался его звонок, вам позвонили сказали: «Что ты там пишешь»?

— Да, была просьба в духе: «Даю вам сутки, чтобы изменить свою позицию». На что я сказал, что я в 45 лет сформировался как личность. Я могу относительно чего-то изменить позицию, если мне докажут, но доказательств нет, мне просто кидают обычный пропагандистский ролик в качестве обоснования того, что происходит. У меня тогда дважды два никак не получалось пять, как меня убеждали. У меня получалось все время четыре.

— Как развивались события именно после 24 февраля. Вы продолжали дальше высказываться публично о своем негативном отношении? Какой ответ вы получали? Почувствовали на себе какое-то давление?

— Давления никакого я не почувствовал. Ответы были, конечно же, разные, большая часть — это были слова поддержки. Но это, наверное, просто связано с кругом моего общения. Коллеги по работе, по думе никак не высказывались, это было понятно. Ну это вполне нормально, я считаю, что у нас с ними рабочие отношения сложились. 

Если говорить про партийную линию — да, мне звонил руководитель регионального отделения уже спустя несколько дней со словами: «Ты знаешь, ходят такие настроения, что тебя хотят исключить из партии, но я обязательно сделаю все, чтобы этого не произошло». Как как потом выяснилось, это уже было после того, как он лично продавил решение о моем исключении, документы были уже подписаны. Пусть это на его совести остается.

— В какой момент вы в целом приняли решение публично высказываться об этом, не просто сохранять эту позицию, не афишируя ее, а именно продолжать говорить об этом публично, несмотря на то, что вам уже звонили с такими вот предупреждениями?

— Насколько я помню, я в 2014 году ровно так же не молчал. Просто тогда, видимо, не было такого резонанса вокруг всех событий, хотя я считаю, что именно эти события являются основной причиной всего того, что мы сегодня видим. И тогда надо было всем реагировать так же, как сегодня мы реагируем. Большему числу людей, большему числу различных наших западных партнеров так называемых. 

Здесь же я отвечал людям открыто, если ко мне обращались с какими-то вопросами явными или провокациями. Последний раз это было, когда уже нарастала эта истерия с «победобесием», со всеми нашими майскими праздниками. Везде, я вижу, начинается расклейка этих букв Z. У нас Екатеринбурге на самом деле их не так много, как бывает местами. И это радует. Но тем не менее мероприятия такие проводятся, понятно, кто их проводит, понятно, как они финансируются. 

Это меня всегда напрягало, прямо злило, потому что моих родителей ровно так же убедили в том, что все, что происходит — это правильно. Они такие запутинцы. Это меня сильно расстраивает. Молодежь, я вижу, как одурманивают, причем понятны инструменты, это все такой бред. 

И тут мне начинают писать несколько подряд предложений «поучаствуйте в таком-то, таком-то мероприятии». Последнее предложение было по поводу акции 2 мая, в день памяти событий в Одессе. Понятно, трагедия, понятно, что первая реакция — надо поддержать. Читаю дальше: «И поэтому мы должны поддержать действия Владимира Владимировича Путина в его специальной военной операции». То есть первый абзац — трагедия, а во втором абзаце — мы должны поддержать того, кто в этой трагедии виноват. Я в личку людям подробно ответил, вынес еще и в паблик, без упоминания времени и даты события.

— Не страшно ли вам продолжать вот так публично высказываться против, учитывая, что есть риски потерять профессию, наверное, есть какой-то страх, возможно, за свою семью, друзей?

— Были некоторые угрозы, да: «Мы сообщили туда, сообщили сюда». Потом меня вызвали в полицию в 12-й участок, на Фрунзе, 76. Два протокола составили по статье, связанной с военными нашими. Это есть.

— Мне бы по-человечески было очень страшно открыто говорить что-то после давления на меня и сообщений от людей и коллег. 

— Ну кто-то же должен говорить. Я просто проанализировал окружение. У меня очень много людей, которые меня поддерживают. Огромное количество людей, которые за (позицию Алексея — прим. ред.).

— Именно публично?

— Не публично, но поддерживают. Каждый из них имеет, наверное, свои причины молчать. У нас многие бизнесы завязаны на бюджет. Это значит, что завтра тебе краник перекроют спокойно, и все. У многих большие бизнесы, которые можно отжать, отобрать, и у меня такое было однажды. Сейчас у меня бизнес маленький. Я занимаюсь разработкой информационных систем, автоматизацией предприятий коммерческих. Поэтому что у меня можно отобрать? В этом плане я не очень понимаю. Главное, это кто-то должен ведь сказать.

— Но при этом вы тоже перевели часть своего бизнеса в Грузию. Вы решили это сделать именно из-за страха или это такая стратегия развития?

— На данный момент я не перевел бизнес в Грузию. Я действительно там был, мы там открыли счета, рассматривали варианты релокации и решили все, что можно. Нам это нужно было, в первую очередь, потому что мы сразу столкнулись с тем, что не можем платить за сервисы, которыми мы пользуемся. К сожалению, российских сервисов пока мы не видим на горизонте, как бы нам ни говорили.

Плюс свою роль сыграла разница в курсе доллара, нам захотелось получать больше денег от наших европейских заказчиков. Больше именно в рублях, в долларах-то столько же. В этом и была цель поездки, чтобы подготовиться. Я не строительная компания, я не могу вывезти сам бизнес. Я могу вывезти часть людей, контракты там заключать.

— Просто сейчас, мне кажется, особенно на фоне того, что происходит с тем же Олегом Тиньковым (ему пришлось продать свою долю в «Тинькофф групп» — прим. ред.), для бизнеса складывается страшная ситуация, когда высказываться против означает определенные риски для компании.

— Видите, я не то чтобы налево и направо кричу. Меня спровоцировали, я ответил. У меня была конкретная мысль — уберечь как можно больше людей перед нашими замечательными праздниками, чтобы они не испачкались во всей этой идеологии. Мы видим, что у нас в городе проходят мероприятия (в честь Дня Победы — прим. ред.), и они нормально проходят, нет там какой-то явной поддержки происходящего в Украине. Может быть, на это в том числе повлияло то, что я высказался.

— Как вы думаете, какие в городе настроения по отношению ко всем событиям? Очень трудно сказать, что люди думают, когда ты идешь по улице, а у тебя буква Z на все здание университета. Почему-то возникает мысль, что все, наверное, поддерживают происходящее.

— Цель всей нашей госпропаганды — показать, что нет никого, кто против. А те единицы, кто есть, они какие-то неудачники, их очень мало и никто их не поддерживает. Я думаю, на самом деле все не так. У нас с утра было интересное обсуждение с депутатами гордумы, которые пытались меня убедить в том, что я не прав. Но в итоге мы сошлись на том, что все-таки есть часть горожан, которые даже, по их мнению, однозначно против того, что происходит в Украине, и они имеют право на представительство в городской думе. 

Мы сошлись на том, что действительно накал страстей в городе надо снижать всеми силами. Это меня очень сильно радует. Снижать — это значит, наверное, делать меньше жесткой агитации налево-направо. И наверное, да, снизить количество непарламентских выражений с моей стороны, как они это называют. Здесь я тоже, наверное, соглашусь. Это можно сделать.

А вообще на встрече с депутатами все крутилось вокруг фразы «Сдай-ка мандат, пожалуйста, ты нас позоришь». Это была тема встречи, так скажем. 

Или вот как раз пошли угрозы: «Есть у нас не только полиция, но и еще другие органы, на которые мы можем повлиять». Возможно, есть в этом какая-то коррупция. К этому я абсолютно спокойно на самом деле отношусь. В итоге решили, что будем разговаривать об этом, если увидим какие-то документы от прокуратуры, например.

— Расскажите вообще про ситуацию с вашим исключением из партии, про то, как все это было. Как я прочитала, решение об исключении было принято еще 26 февраля, буквально спустя два дня после вашего первого высказывания.

— Да, еще в марте меня спрашивали, буду ли я выходить из партии. Я говорил, что сам я не выйду, потому что, когда я вступал в нее, я знал, куда шел. И я делал конкретно положительные вещи для того, чтобы какие-то свои проекты реализовать. Конечно, можно часть моей работы обозвать легитимизацией нынешней власти. В этом тоже, наверное, есть немного правды. Но тем не менее такая была моя позиция. 

Официально (про исключение — прим. ред.) мне никто ничего не говорил. Мне писали люди, говорили, что собирают списки против моего исключения из партии.

— А кто именно собирал?

— Я не буду, наверное, говорить. Были такие попытки, это было в Москве. Для меня все это было немного непонятно, потому что я не считаю себя сильно значимой фигурой в партии. 

О своем исключении я случайно узнал от товарища, который побывал на местном съезде отделения партии, на который меня, как обычно, забыли позвать. Он сказал, что краем уха слышал, что, оказывается, меня исключили. Я позвонил Андрею Кузнецову (председателю совета регионального отделения «Справедливой России» — прим. ред.), он говорит: «Ну да, давно вроде уже». Я говорю: «Ну тогда дайте хотя бы решение». А мне отвечают: «Это надо в аппарате партии в Москве». 

— То есть вы прямо так узнали, что вас исключили?

— Да, совершенно через третьи руки. Когда я получил на руки это решение, я его опубликовал, там явно сказано «довести до Холодарева», дата 26 февраля. Ну это на самом деле нормальное дело для нашего регионального отделения. Может быть, просто бардак в документах, не знаю.

— Звучит очень странно, если честно. Очень странно, если это нормальное дело.

— Ну, видите, исключение произошло 26 февраля. А 27 февраля — был понедельник. Это [публичное оглашение решения] было бы опять жестким негативом для партии. Партия и так много людей потеряла нормальных, вменяемых за последнее время. Партия постоянно поглощает, как каннибал, какие-то мелкие и берет, мне кажется, все самое худшее, а все, в чем есть здравое зерно, выплевывает. В «Справедливой России», к сожалению, так.

— Очень грустно. Но при этом вы продолжаете оставаться в нашей городской думе. Расскажите про это подробнее. Возможна ли ситуация, что вас оттуда исключат? Как я понимаю, нет, но вы можете меня поправить.

— Ситуация возможна, если будет какое-то представление от прокуратуры, если будет какое-то уголовное дело. Могут исключить, таковы наши законы. А просто так взять и проголосовать 35 мандатами [за исключение] — нет, нельзя. Не они меня избирали. Мы можем проголосовать за то, что нас мэр не устраивает или спикер гордумы, но не друг друга исключать. 

Я точно так же сегодня объяснял людям: «Ну, ребят, если 5% тех, кто думает по-другому — это 1/20. А у нас в думе 36 депутатов, значит, должно быть двое как минимум от этих 5%. И они должны быть всегда, они должны представлять интересы людей. Почему все вдруг должны быть за какую-то одну линию?» 

Не я пошел против «Справедливой России», это «Справедливая Россия» немного изменила свой курс. Я напомню, в 2016 году мы пошли на выборы с лозунгом «Делай или уходи». И там была жесткая позиция против правительства — за его отставку. Пока Сергея Михайловича (Миронова, председателя СР — прим. ред.) не вызвали в «АПшечку» и не поправили его. После чего резко прекратилась избирательная кампания и партия потеряла примерно половину голосов.

— Мы уже упоминали, что на вас составили два протокола о дискредитации Вооруженных Сил Российской Федерации. Расскажите подробнее, за что конкретно эти протоколы, когда планируются суды, какая у вас стратегия защиты?

— Первый протокол составили за пост от 24 февраля, в день начала *нельзя называть*. А второй — от 26 апреля, я даже не знаю за что, непонятно, как они его привязали, но тем не менее они его составили. Два поста есть, пока суды не назначены. Когда их назначат, будет ясно, что и когда будет происходить. У них есть, по-моему, три месяца, чтобы его назначить. 

Потом у нас есть время на апелляцию — на одну, на вторую, понятно, что пойдем в ЕСПЧ в итоге. Ну, штрафы однозначно придется заплатить, когда их суд назначит. Я считаю, что штраф в 50 000 рублей — это очень небольшая плата за то, что сотни тысяч, уже даже миллионы, насколько я вижу из просмотров, узнали позицию одного из депутатов городской думы, которая не совпадает с генеральной линии партии *нельзя называть*.

— Как вы в целом относитесь к этому закону о фейках, о дискредитации Вооруженных Сил?

— Понимаете, у нас многие законы — нормальные на самом деле. Может быть, с небольшими какими-то корректировками и поправками. Другое дело, что у нас нет нормальных действующих судов, которые бы сами могли принимать решения, начиная от составления протокола. 

Приходишь, тебе говорят: «Ты извини, мы здесь вообще ни при чем, нам сверху спустили». Я иду выше, мне говорят: «Нам сверху спустили из главка, мы должны его оформить». То же самое в судах, я думаю. Там решения уже все приняты и нет суда, нет независимых ветвей власти. Соответственно, какие бы законы мы ни принимали, они все будут все плюс-минус с таким же результатом. 

Конечно, мы будем протестовать, конечно, у меня есть адвокат. Я позже уже скажу, когда суд назначат, как будем защищаться. Но, естественно, мы будем говорить, что нет здесь никаких фейков и оскорблений Вооруженных Сил. 

Я, наоборот, выступаю за то, чтобы спасти наших ребят, которые вовсе не виноваты. И срочники, и контрактники тоже. Мы же видим, кто погибает.

Это люди, которых довели до ручки сначала во всех деревнях, а потом они получают какой-то лучик надежды, не достижимый при любых других раскладах — только взять в руки оружие и пойти что-то там отстаивать. У них затмевает, наверное, сознание от этих перспектив. Этих людей тоже надо беречь и спасать. Не считая мирных жителей с другой стороны, не считая вооруженных сил другой стороны. Это безумие надо остановить.

— Вы считаете, что довольно многие поддерживают вашу позицию и в целом ее разделяют. Почему тогда так мало людей открыто и публично об этом высказываются? Чего именно они боятся? По вашему примеру не скажу, что ничего страшного не произойдет, но вы показываете, что с этим можно бороться, с этим можно что-то делать. В том числе с мерами, которые могут возникнуть.

— Последнее время вспоминаю поездку свою в Мюнхен, в концлагерь Дахау. Там на экскурсии подробно рассказывают историю, как все так сложилось, что в городе появился жуткий концлагерь, где людей сжигали в печах здесь, а рядом за забором в 20 метрах — жилые дома обычных граждан, немцев. Часть из них работали в концлагере, были обычными сотрудниками, стирали одежду, а часть из них вообще не работали там. Они считали это нормальным. И так во всей Германии.

Я понимаю, что тогда ключевую роль играл страх: «Мы уже оккупированы той властью. А если мы оккупированы, если мы уже в концлагере находимся, кто здесь будет активно выступать?» Я очень много людей знаю, которые катастрофически боятся даже поставить лайк. Мне человек ставит лайк, и ей уже звонит муж, говорит: «Срочно убери этот лайк, потому что…» Для меня это вообще смешно, когда я слышу эти истории. Но это страх. На страхе держится все.

— Наверное, многим горожанам не до конца понятно, как работают все эти новые законы. Я тоже не раз слышала истории о том, что страшно даже лайк поставить посту, потому что вдруг кто-то увидит и что-то случится с этим человеком. Но давайте поговорим и про публичных людей, почему они достаточно часто не могут так же высказаться против, так же публично проявить свою позицию. Когда заходишь в интернет, скорее, видишь другой пример. А голоса людей, которые выступают против, почти не слышны, и в основном высказываются те, кто уехал в другую страну, потому что они могут спокойно делиться этими мыслями.

— Да, совершенно точно. Большая часть тех, кто обвиняет, кричит и высказывается, это люди, которые уже за пределами Российской Федерации находятся. Но и здесь есть люди, которые открыто высказываются. Видите, я же не революционер, который готов взять и возглавить какую-то революцию. Я совершенно не придерживаюсь такого, но тем не менее хочу что-то изменить, поэтому говорю. Это мое личное мнение, и я нахожу поддержку людей, окружающих меня. Причем с каждым днем все больше поддержки. 

Конечно, я хочу, чтобы все, кто меня поддерживает, вышли и сказали. Вот мы недавно сидели с друзьями, например, они сами задаются вопросом — что должно случиться, до чего мы готовы дойти? Мы должны встать у края пропасти все, чтобы заглянуть в нее, и только тогда мы что-то сделаем? А что именно мы сделаем? И вот они приходят к выводу: «Если объявят мобилизацию, мы выйдем на улицы». Вот в этом случае. 

Это люди, которые вообще никуда бы не вышли совершенно точно. У них вот такой предел. Может быть, у многих такое же ощущение, что сейчас же можно перетерпеть, да и карточки мы перетерпели. Я тоже думаю, что с карточками наш народ справится и со многим справится. Но где-то все равно есть та черта, когда захочется что-то поменять.

— Мне вообще не нравятся эти разговоры про «переживем и справимся». Просто зачем выбирать это, если можно выбрать что-то другое?

— Ну, это ключевой момент, что мы уже давненько ничего не выбираем, лет 15 точно. И это то, что нужно вернуть — избирательное право, нормальное избирательное право. Я думаю, что это одна из основных вещей, которую мы должны вернуть, когда все это закончится.

— Не могли бы вы дать какой-нибудь совет тем, кто слушает этот подкаст, что делать в нынешней ситуации, как поступить, какое решение принять?

— Для себя я принял решение давно, в самом начале войны, когда стало ясно, что высказываться на самом деле опасненько, что я должен в первую очередь убедить свое ближайшее окружение полностью во всем. Доказать спокойно, многократно, тысячекратно, что я прав. Так, наверное, можно что-то изменить. Я знаю много молодых людей, которые против. А когда говоришь с ними о родителях, окружении, школе, оказывается, что там все не так просто. «Знаешь, у нас с родителями разногласия, мы даже не разговариваем», — говорят некоторые.

Вот эту проблему нужно каждому преодолеть, потому что это идет еще с советских времен у многих. Людям было комфортно жить в те времена, и сейчас вот тоже появился внешний враг, а мы все сплотились вокруг нашего царя очередного. Вот это надо менять. У себя дома.

— Название нашего подкаста — «Жить не по лжи». Можете ли вы со своей стороны рассказать, как жить не по лжи в России? И вообще, можно ли жить не по лжи сейчас?

— Это сложный сейчас вопрос. Конечно, нужно жить не по лжи. Я думал на эту тему с точки зрения моей депутатской деятельности. Я заместитель председателя комиссии по бюджету городской думы и постоянно смотрю, где мы можем что-то получить. Мы не можем напрямую влиять на доходы, но я смотрю, почему мы их получаем. 

Есть у меня очень больная тема, которую я поднимаю на разных встречах. Это налог на доходы физических лиц. Это налог, который получает местный бюджет, наш город. Большая, существенная часть бюджета — это именно эти деньги, если считать собственные доходы. 

Каждый предприниматель, который не платит людям белую зарплату, грабит свой город. И такие предприниматели, к сожалению, у нас есть, И есть достаточно крупные компании. Открываете отзывы о крупных работодателях и читаете, у одних белая зарплата, у других серая. 

Что значит серая зарплата? Во-первых, работник становится зависимым, его можно грузить в автобус и везти голосовать и так далее.

А во-вторых, серая зарплата — это черная наличность, а черная наличность — это всегда криминал, который приведет к оружию и наркотикам, и как мы видим, к войнам. Потому что рано или поздно такой бизнес начинается сращиваться с властью. 

Вот это нужно искоренять на всех уровнях — от малого бизнеса до верхнего бизнеса. Это мой совет всем предпринимателям. Это доходы нашего города, это благополучие наших улиц, потому что чем больше мы получаем — на каждый наш рубль мы получаем рубль из федерального бюджета. И это очень хорошо, мы можем что-то делать. Может, мы когда-нибудь сможем метро себе позволить построить. Как тот же Татарстан, который регулярно открывает новые станции. Мы же уже закопали пару веток на Кольцовском тракте. 100 млрд рублей у нас были, а могли бы стать веткой метро и не одной.

— Что тогда для вас значит «жить не по лжи»?

— Любить свою семью, уважать старших, это и есть жить не по лжи.

Поделись публикацией: