Юлия Савиновских — бывшая жительница Екатеринбурга, которую четыре года назад лишили двух маленьких приемных детей из-за подозрений на смену пола. История стала резонансной, СМИ называли Юлию «самым известным трансгендером России». В конце 2018 года после угроз властей она уехала в Испанию, совершила трансгендерный переход и стала Фрэнсисом.
It’s My City узнал, как сложилась его жизнь в эмиграции и поговорил о том, что ему пришлось пережить в России. Как говорит сам Фрэнсис, он впервые за несколько лет согласился дать подробное интервью журналисту.
Часть 1. Испания
«У меня всегда получалось выглядеть симпатичной девкой»
Фрэнсису 44 года. Внешне это уже не тот человек, что три года назад сидел в студии шоу «Пусть говорят». Черты лица заострились, тело покрылось растительностью, голос стал ниже. Это следствие гормональной терапии, которую он начал два с половиной года назад. Как говорит Фрэнсис, в его возрасте метаболизм уже не такой быстрый, как в юности, поэтому во время терапии он был одновременно в двух состояниях: «женского климакса» и «мальчишеского пубертата». С началом процедуры у него появились прыщи, лишний вес, расплылось лицо. Сейчас это позади: его смарт-часы показывают, что для «идеального веса» ему осталось скинуть 200 граммов.
«Вот сколько себя помню, у меня всегда получалось выглядеть симпатичной девкой и ничего себе такой женщиной. Но после терапии появился комфорт, пропала дисфория.
Я испытываю удовольствие при созерцании себя в зеркале, даже когда помятый после трудной рабочей недели. Во всей этой гребаной жизни мое состояние устраивает меня сейчас как никогда раньше», — рассказывает Фрэнсис.
Дисфория — это чувство дискомфорта из-за несовпадения гендерной идентичности приписанному при рождении полу. Зачастую она создает желание привести в соответствие внутренние ощущения с внешним видом и документами. Чтобы справиться с этим чувством, Фрэнсису достаточно было начать гормональную терапию и удалить грудь — шрамы на теле, кстати, почти зажили. Операцию на половых органах он решил не делать.
«У меня муж. У меня п***** была всю жизнь. Я ей детей рожал. Смысл менять свой орган на что-то другое? Всего 10–15% трансгендеров, которые делают переход из женщины в мужчину, проводят нижнюю операцию. Это люди, у которых очень сильная дисфория. Как правило, они планируют жениться. И однозначно хотят уходить в „стелс“, когда никто не знает, что ты когда-то был девочкой. То есть это полное погружение. Мне оно зачем? Когда ты на гормональной терапии, либидо просто о******. Тебе хочется секса постоянно. А когда меняешь половой орган на другой, все очень долго заживает, болезненно, работает плохо и все становится менее чувствительным. То есть ты выкидываешь свою сексуальную жизнь на помойку. А меня мои половые органы устраивают и радуют».
Как говорит Фрэнсис, это не значит, что он не сменил пол. При первой возможности он собирается изменить в документах имя и гендер. Хотя, по его мнению, в Испании в этом нет большой необходимости. Лишь при трудоустройстве бухгалтерия регистрирует сотрудника по имени в паспорте. После этого работникам и начальству можно представиться так, как сам желает человек. Для коллег он Фрэнсис или просто Франс. Даже участковые врачи называют его Фрэнсисом: в медицинской системе отражено, как он просит к себе обращаться. Он не любит, когда в СМИ его называют Юлией Савиновских. Обращение к человеку по старому имени считается дэднеймингом.
«Когда сказали, что соседями будут сирийцы, у меня что-то в голове стрельнуло»
Когда Фрэнсис с тремя своими детьми только переехал в Испанию, он жил в маленькой комнате хостела небольшого города Жирона. Это было первоначальное жилье — его дают людям, у которых нет денег. Как говорит Фрэнсис, все средства он и его муж Евгений вложили в недвижимость в Екатеринбурге. Они жили в недешевой квартире от «Брусники» в квартале «Новаторов» на Уралмаше. После они построили в России двухэтажный загородный дом, где Фрэнсис и Евгений хотели проводить время с детьми. Из-за этого они не могли оплатить даже авиабилеты в Испанию, пришлось занимать.
«Денег хватало буквально на одну неделю в Испании. Нам предоставили комнату в хостеле, хлебные карточки — это бумажки, по которым нам выдавали пищу в столовой. Еда была горячей, вкусной. Однако большой минус состоял в том, что мы не могли даже гостей привести».
После этого Фрэнсису предварительно одобрили статус беженца и власти предоставили ему жилье в городе Манреса. Здесь тоже действовали строгие правила: посещать квартиру могли лишь те, кто включен в его программу беженства – в квартиру не получилось бы заехать даже мужу Фрэнсиса. Но в целом условия были лучше. Жилье состояло из трех комнат. Две из них занимали Фрэнсис с детьми, еще одну — пожилая пара граждан Сирии.
«Когда нам сказали, что соседями будут сирийцы, у меня что-то в голове стрельнуло. Во-первых, потому что Россия вела боевые действия в поддержку режима. А они ведь могли быть беженцами, которые уехали от этого режима. И как нам уживаться? Они нас будут ненавидеть. А я плюс к тому трансгендер. К счастью, все обошлось. Они оказались продвинутыми стариками. Женщине 74 года, она всю жизнь преподавала английский в Сирии. Никаких хиджабов, ничего. Оба каждый день сидели и учили английский и испанский. Очень приветливые, доброжелательные. Мы еще долго с ними общались, даже после того, как разъехались».
Через полгода, летом 2019 года, Фрэнсис нашел новое жилье в Жироне. К тому моменту государство уже перестало выплачивать ему пособие, он стал независимым. Постоянный контроль со стороны властей прекратился. В Испанию переехал муж Евгений, оформлять документы на воссоединение с семьей не пришлось — супруга включили в программу беженства Фрэнсиса. До этого он оставался в Екатеринбурге и присматривал за домашними животными.
«Мы больше никого не бросаем. Они ехали на машине через всю Европу. Кошку, кстати, чуть не потеряли в Германии».
«Муж работает на этой же фабрике, мы с ним оба взъ*****щики»
Фрэнсис вместе с мужем и детьми снимает большой дом с бассейном, палисадником и видом на парк. Аренду оплачивают сами. Деньги зарабатывают на текстильной фабрике.
«Это физический труд, минимум общения. То, что мне сейчас нужно. Я поддерживаю работу станков, которые производят нитки. Устаю, прихожу грязным, могу пораниться. Бегаю там по 15-20 тысяч шагов за смену, потому что постоянно таскаю материалы. Смены по 12 часов, обычно ночные. Работаю я четыре дня в неделю. Один день нужен, чтобы прийти в себя и днем функционировать. Я получаю 1 тыс. евро в месяц и могу зарабатывать еще 400–500 евро сверху, что и делаю. Деньги нужны сейчас, я хочу выйти на тот финансовый уровень, который был у меня до переезда. Муж работает на этой же фабрике, мы с ним оба взъ*****щики».
В России Фрэнсис метался из профессии в профессию, в том числе недолгое время работал парикмахером. Он планировал стричь людей и в Испании. Даже брал с собой инструменты, хотел получить лицензию на эту деятельность. Помимо этого, он искал работу в других сферах, к примеру, официантом. Однако выяснилось, что ему тяжело находиться рядом с незнакомыми людьми. Виной тому — посттравматический синдром, который диагностировали у Фрэнсиса после событий с изъятием детей.
«Мамкают, да! Я ничего с этим поделать не могу»
Фрэнсис живет с тремя родными детьми. Старшей дочери Диане 21 год. Она тоже работает на фабрике, но на другой — колбасной. «Мы из буржуазии превратились в пролетариат», — говорит Фрэнсис. У Дианы это первая в жизни работа. Сложившаяся с Фрэнсисом ситуация, включая переезд в Испанию, стала для нее стрессом. В российской школе Диану гнобили из-за позиции матери, называли семью девушки неблагополучной. Ее вызывали к директору, где говорили: «Не будь, как она», имея в виду мать. В Испании же, по словам Фрэнсиса, все наладилось — Диане впервые за долгое время предоставили свободу.
Еще у Фрэнсиса есть двое маленьких детей. Девочке Саше девять лет, сыну Максиму исполнилось восемь. Как говорит Фрэнсис, в сложившейся обстановке им пришлось рано стать самостоятельными и сообразительными.
«Когда на их глазах забирают братьев и сестер, когда в доме нервозная обстановка, когда приходится в этом всем жить, они начинают все быстрее понимать. Дети рано повзрослели. Я бы, конечно, предпочел, чтобы все происходило по-другому. Вот эта опека, которая кричит, что я мог нанести им травму. Ничто не сравнится с тем, что они сделали с детьми, которые оказались в детдоме. Может, они и знают, какое зло совершают, но им по-хре-ну».
Он говорит, что никогда специально не начинал разговор с маленькими детьми на тему своей трансгендерности. Однако всегда отвечает на их вопросы, если они возникают. А еще, в шутку жалуется Фрэнсис, они «мамкают».
«Мамкают, да! Я ничего с этим поделать не могу. Здесь, в Испании, это распространенное явление, когда бабушек или родителей более взрослые дети называют по имени. Может, родителям приятно. Возможно, я бы сам хотел, чтобы со временем и они меня звали по имени, потому что… Было бы здорово. Но не буду их волю ломать — мамкают и ладно», — говорит Фрэнсис.
Саша и Максим учатся в школе в Жироне. Еда в испанских школах, как подмечает Фрэнсис, несравнима с тем, что дают детям в России. В меню фрукты, йогурты, лосось, овощи на пару и другие продукты, недоступные в российских государственных школах. А один раз в месяц детям для разнообразия даже дают гамбургеры, мороженое и другую «вредную хрень».
«Тут все по-другому. Если ребенок не наедается, нет проблем сказать: «Хочу еще». Нет того ужаса с бесплатными обедами в школах России, которые нужно, *****, конституционно закреплять. А потом эти фото в интернете — то ли какавушка в стакане, то ли грязной воды после мытья посуды разлили по кружкам, макароны слипшиеся… Потом удивляются, что у детей гастрит. Страна, вставшая с колен, называется».
Часть 2. Россия
«А вы бы себя Гитлером не назвали, если вас шантажируют вашими детьми?»
Летом 2017 года органы опеки во главе с бывшим начальником управления социальной политики Орджоникидзевского района Екатеринбурга Натальей Болотовой забрали из семьи Фрэнсиса (тогда еще Юлии Савиновских) двух малолетних приемных детей — Диму и Костю. Суд не нашел в этом нарушений закона. Решение было мотивировано тем, что Юлия вела аккаунт в инстаграме от имени трансгендера и сделала операцию по удалению груди. Каминг-аут она на тот момент не совершила. Блог в соцсети назвала просто творческим. А удаление груди объяснила желаем устранить дискомфорт. На шоу «Пусть говорят» Фрэнсис появился в привычном женском образе.
«Я не врал тогда, ребятки, я до конца не понимал, как лучше. Представь, ты всю жизнь испытываешь дисфорию, но у тебя она не вяжется со словом „трансгендерность“ из „Википедии“. Ну вот простите, такой я „слоупок“ — не догнал сразу. Потом оказалось, что в интернете куча информации на эту тему. Я сказал тогда себе: я могу сделать легче, мне нужно убрать эти огромные шары. Был ли я уверен в своем статусе или не был, что мне с ним делать?
Мне говорили со всех сторон: „Скажи, что ты девочка, тогда тебе детей помогут вернуть“. А вы бы себя Гитлером не назвали? Не взяли бы на себя убийство Кеннеди, если бы вас шантажировали вашими детьми?
Сейчас происходит аналогичная история с Романом Протасевичем (белорусский оппозиционный журналист, который после задержания решил сотрудничать со следствием. Есть сомнения, что он делает это добровольно). Обязан ли я был тогда на всю страну объявить: „Да, я трансгендер“? Наверное. Но на тот момент я не был в этом уверен. Мне было страшно. Я — ссыкло. Должен ли я был поставить в известность тех, кто сидел на диванах в программе „Пусть говорят“? Не уверен. Да, я пришел в платье, но меня вынудили: я хотел сохранить детей!»
При этом Фрэнсис не скрывал от тех, кто его поддерживал или делал вид, что поддерживает, что он трансгендер. Более того, ситуацию понимали свердловский омбудсмен Татьяна Мерзлякова, региональный министр социальной политики Андрей Злоказов, а также прокуратура и Следственный комитет.
«Позвонили сверху»
Фрэнсис с ужасом вспоминает процесс в Орджоникидзевском районном суде Екатеринбурга, отказавшем в возвращении ему детей. По его словам, адвокат Алексей Бушмаков тогда попытался сделать все возможное: он просил Фрэнсиса не заявлять о трансгендерности открыто и пытался убедить судью в том, что Юлия якобы просто заигравшийся человек, который имеет право на прощение. Фрэнсис доверился защитнику, у него даже замаячила надежда, что план сработает. Сейчас, переосмысливая события прошлого, он понимает — надежды не было.
«До сих пор перед глазами этот суд. Эти представители опеки — козьи морды. Даже Бушмаков говорил: „Она – девчонка, давайте ее простим“. Мне еще тогда хотелось пнуть его, сказать: „Давай за права!“ Наверно, это была его тактика, он хотел вернуть детей. Но сейчас я понимаю, что это было невозможно. Это линия партии, которую нельзя было сломить таким способом.
Потом даже нашлись люди из аппарата суда, которые сказали мне, что решение принималось по звонку».
Как говорит Фрэнсис, он был в прострации и не понимал, что делать дальше. Чувствовал страх за мрачное прошлое и туманное будущее. Приходилось принимать решения каждую минуту. Он постоянно думал, рассказывать ли про свою трансгендерность или, как ему советовали многие, «надеть платьишко, чтобы вернуть детей». При этом нашлись довольно влиятельные люди, которые его тогда поддержали. Некоторым он благодарен и сейчас, например, бывшему мэру Екатеринбурга Евгению Ройзману или депутату Госдумы Андрею Альшевских, который сейчас «пропихивает людоедские законы», говорит Фрэнсис. Были и обычные люди из разных государственных структур, которые встали на его сторону.
«В то время дорогого стоило, когда тебя выслушивали. Ройзман звонил, писал бумажки, решал что-то, выступал на „Эхе Москвы“. У меня зародилась надежда. Сейчас я понимаю, что дело не могло раскачаться. Ройзман сам был в уязвимом положении. Были и другие, кто встал на мою сторону, люди из опеки и работники суда в том числе. В полиции мне говорили: „Я же вижу, что вы нормальный человек. Наверно, детям с вами будет лучше, давайте попробуем что-то сделать“.
Были силовики, которые не ходили три раза по подъездам, спрашивая, не бухаю ли я, не деремся ли мы с мужем. Были люди, которые приезжали с проверками и говорили: „Мы вас понимаем, но наша страна сейчас не готова“. Но зачем раскрывать их личности?»
В депутате Госдумы Оксане Пушкиной, которая называла «несправедливостью» изъятие детей и поддерживала Фрэнсиса, он разочаровался, хотя изначально доверился чиновнице, выступавшей за равные права. По словам Фрэнсиса, Пушкина в итоге встала на сторону опеки, отказавшись ему помогать. При этом депутат на политической трибуне продолжает выступать против дискриминации. Так, годом ранее Пушкина раскритиковала предложение сенатора Елены Мизулиной запретить трансгендерным людям вступать в брак и усыновлять детей. Она заявила, что это противоречит Конституции. Фрэнсис считает это просто политической игрой и видимостью конфронтации. «Это иллюзия того, что какие-то разные политические силы могут влиять на принятие законов. Пушкиной ничто не мешало мне помочь, когда она узнала, что я трансгендер».
В России с серьгой в ухе ты рискуешь быть избитым
По мнению Фрэнсиса, на федеральном уровне сейчас не осталось ни одного политика, который поддерживал бы представителей ЛГБТ. Он объясняет, что таким образом у них есть риск растерять будущий электорат: «Даже Алексей Навальный такого себе не позволял!» При этом он отмечает, что журналистка Мария Певчих, сторонница Навального, высказывалась в поддержку ЛГБТ. Хотя из инструментов влияния у нее лишь аккаунт в Twitter, а не трибуна для выступлений в парламенте.
Фрэнсис считает, что в Европе ситуация обстоит несколько иначе. Там тоже есть гомофобия и трансфобия, но в других пропорциях. При этом, как говорит Фрэнсис, повсюду висят объявления о том, куда следует обратиться, если твои права нарушаются. В этом ключевая разница с Россией, по его мнению.
«В России ты рискуешь быть избитым просто с серьгой в ухе, а нападавшие за это не понесут ответственности. В России мужчины, которые убивают и мучают своих жен, получают минимальные сроки. Люди, которые из шелтера вытаскивают девушку, бежавшую от насилия, вообще ничего не получат, даже если ее убьют. Просто выставят ее психически больной. В Испании точно бы наказали за подобное».
Фрэнсис считает, что закон должен распространяться в России на всех. Это, по его мнению, касается и регионов, в которых исторически сформировалось особое отношение к ролям мужчины и женщины, семье.
«Все привыкли, что Чечня — отдельная тема. У них смелости не хватает признать существование геев. Зато есть смелость их убивать. Есть смелость надавить на слабую девушку. Но никакие внутренние силы не могут сдержать их от наглого вранья».
В период, пока продолжались судебные тяжбы из-за изъятия детей, на самого Фрэнсиса не раз заводили, а затем прекращали уголовное дело. Статью он точно не помнит, однако речь идет о жестоком обращении с детьми (вероятно, это статья 156 УК РФ «Неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего» — прим. ред.). Фрэнсис считает, что реальных оснований для возбуждения дела не было — это, как он предполагает, лишь повод, чтобы его контролировать.
При этом проверку в отношении него устраивала даже Общественная палата РФ. По итогам мероприятия Фрэнсиса признали хорошим родителем и порекомендовали опеке вернуть детей. Однако доводы Общественной палаты были проигнорированы. «Нет пункта в законе, запрещающего трансгендеру быть приемным родителем. Все должно было решиться в мою пользу. При этом в суде мне даже задавали нормальные вопросы: в каком состоянии поступил ребенок в семью, в каком его забрали, откуда вы знаете, что нужно детям? А потом без ссылок на юридические нормы признали меня мужчиной. Почему? Потому что я одеваюсь и стригусь как мужчина?»
«Был бы человек, а статья найдется»
Фрэнсис понял, что нужно уезжать из России после угроз от главы министерства социальной политики Андрея Злоказова, по одобрению которого у Фрэнсиса забрали детей. Тогда, по словам Фрэнсиса, чиновник сказал ему: «Был бы человек, а статья найдется». Фрэнсис рассказал об этом Татьяне Мерзляковой.
«Мерзлякова мне ответила тогда: „Ой, ну он такой резкий, мог так сказать“. И это реакция уполномоченного по правам человека. Более того, она мне еще говорила: „Ну вы же девочка! Какой же вы трансгендер? Перестаньте раскачивать все это“.
У нас должность омбудсмена нужна не для того, чтобы защищать права, а для того, чтобы снизить градус людей, которых в правах ущемили».
После этого адвокат Алексей Бушмаков посоветовал Фрэнсису уезжать из России, если он хочет сохранить родных детей. И он уехал. В России у него остались приемные дети Дима и Костя, которых Фрэнсис называет своими, сестра и родители. Последние не хотят с ним общаться. Однако старшая дочь Диана продолжает поддерживать связь с бабушкой.
«Женщина, которая меня родила, говорит, как она будет соседям в глаза смотреть. Она сказала, что ей стыдно соседям в глаза смотреть. Зато не стыдно поддерживать Владимира Путина и Рамзана Кадырова, она их большой фанат. Нам с этим человеком не по пути».
Отец Фрэнсиса, со слов последнего, воспитанием детей никогда не занимался. Фрэнсис говорит, что может по пальцам пересчитать случаи, когда он общался с папой. И это было уже в сознательном возрасте — во время их знакомства со старшей дочерью Дианой. Мнение отца о нем ему неизвестно. Фрэнсис не знает, может ли измениться ситуация и реально ли наладить с родителями контакт. Однако отмечает, что если бы родители сами хотели, то могли бы выйти на связь — он открыт к диалогу.
На вопрос о том, как сложилась судьба его приемных детей, Фрэнсису отвечать тяжело. В этом году Диме и Косте должно исполниться восемь и девять лет соответственно. Эта тема остается для него болезненной. Он нервничает, когда речь заходит о мальчиках, делает продолжительные паузы перед ответом на вопрос.
«Давай не будем вытаскивать это. Я просто скажу: их усыновили… Я с ними не поддерживаю никакой связи… Хотел бы отпустить это: начать жить самому и дать нормально жить им».
Фрэнсис, следуя примеру Ройзмана, тоже советует людям уезжать из России. По его словам, надежда на хорошую жизнь в стране зарождалась в 1990-х, однако сейчас ее нет. Как, по его мнению, нет в стране медицины, образования и других сфер жизни. «Классные преподаватели пачками увольняются из ведущих вузов страны, которые оккупированы „Единой Россией“. Если ты замечен в поддержке оппозиционеров, тебя вышвыривают из института. Чтобы получить зачет, тебе нужно сходить на митинг в поддержку Путина».
По его наблюдениям, бороться за свои права в России становится все сложнее из-за давления властей. Он в том числе говорит о возбуждении уголовных дел за попытку выразить свое мнение, увольнениях людей с работы и отчислениях студентов из вузов. При этом он видит в России массу людей, поддерживающих действующий режим. Он считает, что гомофобия в стране расцветает, а страна «превращается в Иран» (одна из немногих существующих теократий в мире. Вся власть находится под контролем высшего руководителя — религиозного лидера — прим. ред.).
В то же время он соглашается, что силы сопротивления в стране еще не иссякли, хоть люди постепенно сдаются. По мнению Фрэнсиса, волна репрессий в стране не прекратится — будет хуже. Он считает, что через два-три года в России не будет свободного интернета.
«Я представляю, какая самоотверженность у людей, которые защищают Юлию Цветкову, у женщин, подвергшихся домашнему насилию, феминисток, которые образовывают людей. Образование масс, видимо, и есть главный враг государства. Я вижу, что им достается больше, чем в свое время досталось мне. Но все бесполезно.
Этой системе нужны рабы, которые будут поддакивать шуткам о том, какие мы, русские, великие и можем уничтожить новейшими гиперзвуковыми ракетами весь мир».
Сейчас в Европейском суде по правам человека рассматривается его жалоба на решения российских государственных структур об изъятии детей. Также недавно стало известно, что Фрэнсис получил политическое убежище в Испании. Это значит, что в стране официально признали его статус беженца. Если бы ему отказали, власти попросили бы Фрэнсиса покинуть страну. По его словам, депортации на родину не было бы, Фрэнсис с семьей просто стали бы нелегалами. В таком положении в Испании живут многие. И способов легализовать свое пребывание достаточно. Один из них, который подходит самому Фрэнсису, связан с нахождением в стране более двух лет с заключением рабочего контракта более чем на полгода.
Сейчас основная цель в жизни Фрэнсиса — дать все возможное детям. Ведь, как он говорит, они еще ничего не успели повидать в жизни. Недавно Фрэнсис с детьми ездил отдохнуть в Барселону. Он показывает фотографии. Вот они с детьми едят мороженое у храма Саграда Фамилия, вот дурачатся вместе в Big Fun Museum. Кажется, жизнь потихоньку стала налаживаться.
***
Под конец разговора Фрэнсис показывает свой дом. Из окна открывается вид на парк, рядом садик с бассейном, кругом зелень. Вокруг бегают собаки семьи Фрэнсиса — Кира и Васка да Гама, которого в семье ласково зовут Васей. На доме вывешен радужный флаг — на момент записи интервью в Испании проходил месяц прайда в поддержку ЛГБТ.
«Для меня вывесить флаг на месяц прайда — это поступок. У нас они везде висят — на детской библиотеке, здании администрации. Я чувствую, что тоже должен это сделать. А Джек приходит с работы и затаскивает его обратно домой. Он говорит, что это фанатизм, демонстрация. Когда я его вывешивал, я сам делал это с сомнениями. Эта внутренняя рыба во мне сидит глубоко и говорит: „Тебе мало было что ли? Тебе не хватило? Может быть, все же не надо ничего афишировать, выпячивать вот это все?“ А потом ты принимаешь волевое решение: надо афишировать, надо выпячивать, пока у всех не будут равные права».
Нам нужна ваша помощь! It’s My City работает благодаря донатам читателей. Оформить регулярное или разовое пожертвование можно через сервис Friendly по этой ссылке. Это законно и безопасно.