Осенью 1985 года волею Родины в наш стройбат прислали новобранцев из Казахстана. Среди ярко выраженных степняков, с трудом понимавших русский, выделялась странная группа парней — с европейскими, сейчас бы я сказал одухотворенными, лицами: чистоплотны, опрятны, с хорошим русским языком, с живыми умными глазами. Отчего-то к этим ребятам со стороны отцов-командиров ощущалось напряженное, с боязливой опаской, отношение, как будто от них ожидалось что-то из ряда вон выходящее: вроде, это только с виду они тихие да послушные, а не уследишь — будешь кровищу со стен отскребать…
Ну, конечно, когда они в казарму попали, посреди обыкновенных армейских шуточек да веселья мы их спрашиваем: «Чо это, мол, вдруг?» Они, немного помявшись, выдают: «Баптисты мы. Пятидесятники. Субботники». В основном — немцы…
Ну, в стройбате все равно, кто есть кто и откуда. Главное — бери больше, кидай дальше. С этим у них проблем не было. Первые несколько дней. В субботу обозначился нюанс: они отказались работать. Начали что-то бормотать о святом Христовом дне, о вере, начали молитвы читать… Как сейчас вижу: красный от ненависти командир отделения Тутадзе (турок) хреначит одного из них, со странной фамилией Роде, ломом по спине, защищенной лишь бушлатом, с криками:
— Я тебя заставлю, …! Ты у меня …!!! И …! Да я тебя …! — Роде не уклоняется, а, раз за разом выпрямляясь, пытается что-то петь прерывающимся голосом. Ну, сумасшедший.
Дежурный по смене сбегал за командиром роты и врачом. Роде увели со множественными ушибами мягких тканей, но целыми костями — Тутадзе бил умеючи, с целью сломить, напугать и заставить, а не убить.
Как потом оказалось, Роде пел псалмы. Чтобы его совсем не прибили, командир батальона взял его к себе водителем на служебный УАЗик. Жизнь баптиста наладилась. Божьим провидением, как он сказал мне позже.
Глядя на его стойкость, я еще, помню, подумал, что должен быть в нем какой-то стальной стерженек, позволяющий с несгибаемым мужеством воспринимать удары — пусть даже ломом от потного злобного турка. Что-то, заставляющее его в подобной ситуации не спасать свою жизнь, а выпрямиться, по возможности приняв удар стоя. Что-то, отличающее его от других солдат.
«Это — моя вера», — ответил Роде на прямой вопрос. И, видя интерес, достал из кармана потрепанное Евангелие и протянул мне: на, почитай. Я раньше тоже не верил и смеялся.
Начинаю читать. Забавно. События, описанные там почти без зазора, несмотря на прошедшие тысячелетия, накладывались на кальку нашей армейской жизни. «И что, — думал я удивленно, как недоучившийся экономист, — из-за этих сказок тратятся огромные средства (ха-ха, это в 1985-то году!) на возведение храмов, а некоторые люди, вместо того, чтобы работать над чем-то созидательным, рожать детей, учить их, посвящают жизнь «молитвам», «постам» и «радениям» и прочему иррациональному и столь же бессмысленному?» Мой мозг, взыскующий логики, отказывался это принимать: вся церковная инфраструктура, все многочисленные соборы, храмы, часовни, тысячи и тысячи во всех странах, выглядела построенной даже не на песке — на слове, на сказке, на выдумке, на никем не подтвержденной легенде. Но та книга все же ввергла меня во многие размышления, не закончившиеся даже сейчас, спустя 35 лет.
Евангелие у меня отобрал комбат. Религиозная пропаганда, знаете ли, в Советской Армии была запрещена. Хорошо хоть «на губу» не посадил.
Но заповеди я уже прочел. И был достаточно к тому времени начитан, чтобы сравнить их с Моральным кодексом строителя коммунизма и Уголовным Кодексом РСФСР — не сказать, чтобы они были одинаковые, но похожи — направлены на то, чтобы сделать человека лучше, чище, послушней. И, положа руку на сердце: чем Десять заповедей лучше Уголовного кодекса? В УК даже подробней все расписано. И да, я считаю, что можно быть человеком нравственным, но не религиозным. Просто соблюдая закон.
Я задавал самому себе вопросы: почему религия меня не цепляет? При том, что мне ее в нос тычут денно и нощно, вызывает отторжение на уровне рвотного рефлекса? Это со мной что-то не так? Или что-то не так с верующими?
Так случилось в моей жизни, что как встретишь людей, поминающих, воздев палец к небу, бога — жди беды. Либо попытаются обмануть, либо начнут пропаганду, либо денег попросят.
Опять же из детства. Летом послала Родина меня, тринадцатилетнего, в Чехословакию — учить тамошних ребятишек русскому языку с носителем великого и могучего. Прилагалась экскурсионная программа — по бесконечным костелам, соборам, замкам с обязательными часовенками. Почти в каждом костеле были изображения и статуи Иисуса — страдающего, окровавленного, прибитого к кресту. Чехи пытались на ломаном русском языке вести средь нас вялую пропаганду христианских ценностей — и опять никак. Помню, я ответил одному из них, что настоящий сильный бог такого бы с собой сделать не позволил: попробуй сунься к какому-нибудь Зевсу — долбанет молнией так, что от римских легионеров сандалик один останется! Да и тот порванный… Иисус Христос героем никак не выглядел. Он выглядел жертвой. А я быть жертвой не хотел. И к плакальщикам присоединяться не стремился. Поэтому — мимо.
Идеи христианства так или иначе (в смысле — с попами или без) завоевывают мир, способствуя умягчению нравов, всеобщей гуманизации и снижению взаимной агрессии. На арену выходит поколение, не готовое драться за место под солнцем — максимум, готовое под этим солнцем в безопасности греться. Ценности религиозного мировоззрения от них, согласно исследованиям социолога Инглхарта, все дальше и дальше. Скорее, в них, молодых, рулит снижение уровня тестостерона и, как следствие — агрессии.
Поэтому культ жертвы, культ слабости, умение договариваться вместо умения воевать набирают силу, как бы двусмысленно это ни звучало. В новом дивном мире жертвы не начинают, но — выигрывают.
Тут в дело вступают Махатма Ганди, Мартин Лютер и Генри Торо с их идеями ненасильственного сопротивления. На обывательском уровне эту идею можно свести к незатейливой формуле: кто первый начал (применять насилие) — тот проиграл. Выигрывает жертва, даже если она жертвой лишь прикидывается. Даже если какое-то время начавший первым объявляет себя победителем (как Лукашенко). Истоки подобного «культа жертвы» для советских людей «поколения Х», к коим я себя, безусловно, причисляю, лежат в детстве, частично в преподносимой нам истории Великой Отечественной войны. Вспомним: 22 июня, вероломно, без объявления войны… То есть первыми начали — они. А значит — правда за нами! Враг будет разбит! И мы — в роли жертвы, обернувшейся победителем.
В советском детстве нас тянули в разные стороны, уча героизму и жертвенности в одном флаконе, в смысле — уча нас быть пушечным мясом, безропотно погибая за Родину, за Генерального Секретаря. Но были и безусловные победительные герои, не жертвы, а охотники, громившие врага. Кожедуб с Покрышкиным — первые, пришедшие мне в голову. Большинство же героев, чьи портреты висели в красных уголках — явные жертвы. Начиная с Зои Космодемьянской. Может, оттого и наиболее религиозная группа у нас в стране — дети совка, те, кому сейчас больше пятидесяти? Им, что называется, жертвенность «зашла», а я и подобные мне — скорее логически мыслящее исключение из правил.
Чем дальше движется человечество по шкале времени, тем чаще жертвы (в христианских странах, оговорюсь) выигрывают, используя свою изначально слабую позицию. К примеру, сухая статистика, приведенная в книге Эрики Ченовет и Марии Стефан под названием «Why Civil Resistance Works» в 2011 году, говорит нам, что насильственные методы смены власти срабатывают в 26% случаев, ненасильственные же протесты успешны в 53% случаев. Проанализированы 323 вооруженных и 323 мирных протеста в разных странах с 1900 по 2006 годы.
Получается, начинать жертвой — в два раза эффективней.
Я пишу эти строки, когда Навальный еще не приехал в Россию. Но вижу, как из него — смелого и сильного человека, прошедшего свой путь на свою Голгофу и почти так же чудесным образом (не отмолили, а вылечили научными методами) воскресшего, умеющего, как никто, вывернуться из привычной колеи – делают жертву. И одновременно — победительного героя.
А значит, он победит. Так или иначе.
Публикации рубрики «Мнение» выражают точку зрения их авторов.
Нам нужна ваша помощь! It’s My City работает благодаря донатам читателей. Оформить регулярное или разовое пожертвование можно через сервис Friendly по этой ссылке. Это законно и безопасно.