Осень архитектуры

На очередной встрече «Горсовета» мы обсуждали архитектуру советского модернизма: чем она интересна, почему ее нужно беречь и как привлечь внимание к этой проблеме.

Дмитрий Колезев: Здравствуйте! Меня зовут Дмитрий Колезев. Сегодня мы поговорим о том, как Екатеринбург теряет наследие советского модернизма. За последние годы был полностью или частично утерян вид многих зданий, построенных в советский период. С этим нужно что-то делать.

Возможно, не все с этим согласятся, может, кто-нибудь поспорит, может, кто-нибудь скажет, что мы его не теряем, может, кто-нибудь скажет, что делать с этим ничего не нужно, есть и такие мнения. Но, тем не менее, мы все видели, что случилось с Драмтеатром и Театром эстрады. Некоторое время назад обновили фасад Цирка (не кардинально, но, тем не менее, он изменился), есть и другие здания, преобразившиеся в последнее время. Они, наверное, перестали называться советским модернизмом, потому что теперь уже на него не похожи.

Я представлю наших гостей, спикеров. У нас сегодня лекционный «Горсовет», наши гости выступят, практически, с маленькими лекциями.

Полина Иванова, член арх-группы «Подельники», человек, который хорошо вам известен как хранительница Белой Башни. Полина сегодня расскажет про советский модернизм.

Николай Курилов, главный редактор «Московского комсомольца-Урал», журналист, человек, который интересуется темой советского модернизма, пишет о нем и довольно активно защищает это явление в публичном пространстве. 

Екатерина Спирина, директор по проектированию компании «Атомстройкомплекс». Наше мероприятие, как обычно, проходит при поддержке «Атомстройкомплекса», за что ему спасибо. Екатерина, как мы рассчитываем, сегодня расскажет о советском модернизме с точки зрения не отдельных зданий, а градостроительства, в целом, градостроительного планирования.

И рад приветствовать наконец-то добравшегося до «Горсовета» Эдуарда Кубенского, архитектора, издателя, человека, который тоже много пишет и публикует о советском модернизме. Мы рассчитываем, что Эдуард расскажет про советский модернизм не только в Екатеринбурге, но и в других городах нашей страны и не только.

Не буду затягивать это вступление, оно и так уже затянулось. Передаю микрофон Полине и прошу выключить свет, чтобы нам лучше был видно презентацию.

Полина Иванова: Здравствуйте, меня зовут Полина. Я, действительно, занимаюсь Белой Башней, я также занимаюсь различными исследованиями города и популяризацией его архитектуры. Мы обращали много внимания на разную дореволюционную архитектуру, архитектуру конструктивизма, но некоторое время назад пришла пора советского модернизма.

Сейчас я не могу сказать, что возбудило интерес к этому стилю. В нашем городе о нем стали говорить в последнее время, хотя в России этот стиль начали рефлексировать уже несколько лет назад. Я принесла с собой пару книг. Это путеводитель по архитектуре модернизма Москвы — книга такой толщины была выпущена уже два года назад, в ней собраны здания и рассказы о них. И вот еще одна книга, посмотрите на ее толщину, на ее обложку, она называется «Оттепель», это каталог выставки, которая прошла в Москве тоже два года назад. Выставка была посвящена  только 60-м годам, на ней была представлена не только архитектура, но и живопись, разные социальные и культурные явления той эпохи. В Москве все это давно и активно рефлексируют. Давайте попробуем поговорить о том, что есть у нас.

Я расскажу немного о том, что такое советский модернизм. Я вижу здесь довольно много архитекторов, которые, наверное, это и без меня знают, но все-таки повторюсь. Также покажу несколько основных ансамблей советского модернизма, которые сохранились в нашем городе.

Итак, что такое советский модернизм? Прежде всего, это повторно возникший, вернувшийся в Советский Союз стиль. Здесь — два конкурсных проекта Дворца Советов, сделанные в 30-х годах. Это еще эпоха конструктивизма, но на этом проекте произошел слом.

Это проект Ле Корбюзье — очень функциональный, рациональный и аскетичный стиль. В начале 30-х у нас в государстве меняется политика, появляется необходимость уйти в имперский стиль, и в итоге был принят вот такой Дом Советов, он даже какое-то время строился.

Это «сталинский ампир», показывающий, что Советский Союз — очень богатая и успешная страна, в которой все здорово и хорошо. Основное внимание концентрируется не на функцию, не на то, что будет происходить внутри, не на то, из чего это будет построено, а на то, какой образ будет создан.  

На достаточно долгое время «советский ампир» занял нишу архитектурного стиля в Советском Союзе и оставался нашим официальным государственным стилем. Конструктивизм, можно сказать, был запрещен. Его постановили забыть, но на Западе он остался, пустил корни и развивался, в то время как у нас строили нечто подобное.

У «сталинского ампира» было несколько очень важных моментов, которые делали его сложным архитектурным стилем. Во-первых, он не сильно соответствовал экономической ситуации в стране, которая была до Второй Мировой войны, а после нее вообще перестал соответствовать экономическим реалиям. Нужно было строить дешевле и быстрее, а строили долго, медленно и дорого.

И второй момент — это ОЧЕНЬ большое использование прямых символов в архитектуре. Мы здесь возвращаемся к статуям и какой-то лепнине, а все эти вещи требует многочисленных согласований. Например, здесь у нас стоит скульптура Ленина, но этот Ленин к чему-то повернут лицом, а к чему-то — спиной, значит, нужно решить, в Азию он смотрит или в Европу, на юг или на запад. Архитекторы с трудом решают такие задачи, потому что в 30-е годы за неправильные решения можно поплатиться в лучшем случае карьерой. Поэтому архитекторы рисуют несколько вариантов, где Ленин смотрит в разные стороны. Чиновники тоже не хотят принимать этого решения, они предлагают нарисовать еще несколько вариантов и вообще сделать Ленина вращающимся. Все эти решения очень сильно затягиваются, очень сложно принимаются, и проекты начинают повисать в воздухе.

В итоге уже после войны, в 50-е годы в Советском Союзе строят вот такие сталинские высотки, а на Западе архитекторы, «укушенные» еще советским авангардом, уже уходят в другую архитектуру — современную, фантастическую. Все эти здания построены в одни и те же годы, но в разных странах. Это очень большая разница, как вы видите.

Что происходит дальше? В 1955 году, уже после смерти Сталина, при Хрущеве объявляется борьба с культом личности Сталина и архитектурными излишествами. К этому моменту уже налицо и жилой кризис, и кризис инфраструктурных объектов. За 20 лет строилось очень мало. Нужно строить больше, поэтому принимается решение строить быстрее и дешевле. Отказываются от архитектурных излишеств: от скульптур, лепнины. Начинают строить технологично.

Здесь два проекта гостиницы «Свердловск». Изначально она проектировалась таким образом (слева).Но была построена, как вы помните, в таком виде (справа).

Этот стиль как раз и является советским модернизмом. «Советский ампир» к тому моменту был отменен, и архитекторам ничего не оставалось, как вернуться к конструктивизму, посмотреть на Запад, где конструктивизм все это время рос и развивался. Какие-то формы и вдохновение были заимствованы как раз оттуда.

Термин «советский модернизм», я думаю, устоялся благодаря этой книге. До этого все спорили о том, как назвать эту архитектуру: «архитектура развитого социализма», например, были и другие термины. Но возник термин «советский модернизм». Он относится к архитектуре периода от 50-х годов, когда началась борьба с архитектурными излишествами, и до 1991 года.

Что происходит в Свердловске в эти переломные годы? Нужно понимать, что Свердловск в 50–60-е годы — это послевоенный город. Сюда эвакуировали кучу людей и промышленность, которая вытеснила многие культурные институции из своих зданий. Огромный дефицит жилья и инфраструктурных объектов, и нужно срочно строить много всего.

Здесь перечислены некоторые важные события, но нужно понимать, что до 60-х Свердловск — это город без газа: это значит, что если у вас квартира с кухней, то в ней — дровяная печь. Это город, в котором только начинает вещать телевидение, люди особо телевизор и не смотрят. Только появляется аэропорт и тому подобные вещи, которые для нас сейчас кажутся неотъемлемой частью города.

Хочу обратить ваше внимание на карту 1956 года. Здесь вы видите кварталы от Ленина до Малышева, застройка, в основном, 30-х годов и немного периода с 30-х до 50-х годов. Все, что севернее улицы Ленина и южнее Малышева — это частный сектор, городские усадьбы, дома.

Выделены три зоны: будущая Октябрьская площадь, будущая площадь Мельковской слободы и Исторический сквер. Вы видите, что на их месте была индивидуальная застройка, и эти места были совершенно не похожи на то, что мы видим сейчас.

Город сильно меняется в 70-е годы, он меняется не просто так, а, как мы любим это и сейчас, в связи с важными событиями. Для Екатеринбурга было два таких основных события. Первое — 1973 год, юбилей города, 250 лет. И второе — 1977, юбилей революции. Эти две даты — как ЭКСПО и Чемпионат мира для современного Екатеринбурга. К этим датам старались либо все запроектировать и начать строить, либо уже все построить и открыть. Традиция строить для каких-то глобальных событий у нас крепка еще с тех времен. 

Покажу вам несколько территорий, которые в эти годы, к этим событиям, были сильно переделаны. Исторический сквер.

Это фотография до изменений. Здесь вы видите большой город Свердловск, с театрами, учебными заведениями, с трамваями, которые давно катаются по улицам, но в центре этого Свердловска стоит маленький заводик XVIII века, который многим казался уже неуместным. Было принято решение к юбилею города вынести его и сделать на этой территории Исторический сквер.

Все здания, которые мы видим на этой фотографии, были по большей части уничтожены.

Появился совершенно новый проект Исторического сквера. Тут хочется сказать, что символом эпохи может быть не только само здание, но и то, как мы обращаемся с памятниками истории и архитектуры. В 60-е был довольно интересный подход, с одной стороны убирали много исторических зданий, но с другой — оставляли несколько. В частности, оставили три корпуса завода, в которых были сделаны музеи. Остальное стало огромным открытым пространством. Гуляя там теперь, мы можем найти много разных деталей, типа этого красного камня, сердца города или барельефов, сделанных в конце 60-х, новые достопримечательности этого места. Но также в небольшом количестве остались исторические здания и ворота, стоявшие здесь все это время. 

Я бы хотела обратить отдельное внимание на проект и реализацию Музея ИЗО. Мне кажется, это очень удачный для того времени (и для нашего времени тоже) способ работы с памятниками архитектуры. Изначально это была заводская богадельня, госпиталь завода — П-образное здание с внутренним двором. Внутренний двор сверху был перекрыт такой структурной плитой. В солнечный день вы можете увидеть, что крыша как будто и не опирается ни на что, висит над домом. Все окна видны на просвет. Внутри здания стоит Каслинский павильон. Здание как бы является витриной, которая демонстрирует нам этот павильон. 

Такое решение мне кажется очень успешным. Здесь мы видим исторические здания, вот они заканчиваются, а здесь начинается новая часть. Это жесткое разделение, а не попытка подражать старой архитектуре, кажется мне очень интересным и не заслуживающим внимание.

Октябрьская площадь. Наверное, самая горячая точка в нашем городе сейчас. Она была разбита в 1977 году, там заложили Драматический театр и чуть позже, если я не ошибаюсь, был заложен Дом Советов.

Здесь фотография до строительства. Вот территория, на которой мы сейчас находимся, где стоит Ельцин Центр. Вы видите, что здесь даже нет набережной, земляные сходы к воде, какие-то усадьбы, все очень по-другому.

Еще раз эта же территория. Вы видите, что до 60-х годов здесь частная застройка, все застроено городскими усадьбами. В принципе, история с Сити-центром, который строится на месте старых особняков на улицах Февральской, Октябрьской революций — это продолжение решения, принятого в 70-е. Еще тогда решили убрать исторический центр и на его месте построить новый центр современного юбилейного Свердловска.

Что было построено? Проект Октябрьской площади, новый центр города.

Площадь 1905 года, на которой сначала стоял конструктивистский, а потом «ампирский» Горсовет, площадь Труда, на которой стоял конструктивистский Облсовет, уже были слишком малы и неактуальны. Нужна была новая архитектура, нужно было новое большое городское пространство.

Проектируется эта площадь. На ней есть 22-этажное здание Облсовета. Нужно сказать, что в советском модернизме это момент внедрения совершенно новых строительных технологий, появляется много относительно недорогого железобетона, в стране идет гонка высотного строительства. Это здание должно было стать самым высоким в Советском Союзе, его нужно было срочно построить 22-этажным. Рядом с офисной, скажем так, частью Облсовета проектируется Дворец Съездов, который по совместительству стал бы Драматическим театром, поскольку съезды бывают нечасто. И за Облсоветом и Драмтеатром проектируется большой жилой комплекс  — «Микрорайон Центральный», новое жилье для новых элит. У нас был Городок Чекистов, потом были дома «сталинского ампира» по Свердлова, а сейчас в 70-е появится еще один жилой комплекс, куда заедут новые элиты.

Как выглядел этот проект. Эта архитектура, как мне кажется, даже сейчас выглядит очень современно и актуально. Те приемы, к которым мы сейчас прибегаем, формировались уже тогда.

Жилой комплекс «Микрорайон Центральный» не был реализован до конца, а вот эти два глобальных здания были построены.

Фотография, которая мне очень нравится. Тут надо увидеть, что строится Облсовет, здесь пруд, а на месте Октябрьской площади все еще стоят маленькие усадьбы. Там все было застроено маленькими домиками. Если вы посмотрите на другой берег у «Динамо», там тоже еще ничего не благоустроено, земляная набережная. Так что при строительстве Октябрьской площади город в эту сторону развился просто скачкообразно. Про Облсовет, кстати, в прошлом году в Ельцин-центре была огромная и очень классная выставка.

Драматический театр. Это его старый вид, если кто-то помнит. Проект Драматического театра на самом деле был типовым. Но в нашем городе его немного пересмотрели, вот эти пилоны совершенно нетиповые, это наше решение. У театра была классная постановка, он стоял рядом с водой и отражался в ней, пилоны уходили в отражение. Даже по нынешним меркам — это очень большой, хорошо оборудованный современный театр. Наш Драматический театр очень любит свое здание и гордится им. Мало театров в стране могут пользоваться таким большим и современным зданием.

К сожалению, вы все знаете, что с ним случилось. Он весь был закрыт стеклянным фасадом. Многие, наверное, забыли, поэтому я покажу: внутри за этими пилонами были сделаны деревянные панно. Сейчас их можно увидеть, только если вы зайдете за стеклянный фасад, а раньше они были на всеобщем обозрении.

Это очень интересный момент. В модернизме часто прибегали к такому декоративно-прикладному искусству, в здание с четкой архитектурой встраивали какое-то декоративное пятно. Для его изготовления звали художников, скульпторов. Часто эти были скульптуры, барельефы, мозаика, и только в случае Драмтеатра (я не знаю, где еще) — это огромные панно, вырезанные из дерева. Все, кому я их показываю на экскурсиях, говорят, что это уникальная история. Никто не может вспомнить, где еще советские художники в таком количестве работали с деревом. К сожалению, эти панно сейчас не видно, и, более того, обитатели Драматического театра говорят, что этим панно очень плохо в закрытом пространстве, слишком душно. Наверное, стоит открыть Драматический театр обратно.

Еще одно здание, находящееся на этой площади, на которое обращают мало внимания. Это Вычислительный центр. Честно говоря, я не знаю, что там сейчас. Это здание, которое стоит на том месте, где улица 8 Марта переходит в улицу Ельцина (нынешнюю). Тоже очень элегантное здание. Обратите внимание, на проекте — автомобиль будущего. Он там едет. Проект 70-х годов. Это ожидание.

А вот реальность — строительство дома и автомобили, которые, действительно, катались по улицам нашего города.

И еще про «Микрорайон Центральный». Вот слободская застройка, которая была на этом месте. Фотография более ранняя, но к моменту проектирования все примерно так и выглядело.

Сам проект — это большой жилой комплекс с магазинами, библиотеками, детскими садами, который должен был иметь три «завитушки» и продолжаться от задворок площади 1905 года и до улицы Челюскинцев.  Был построен только один «завиток», здесь Дом Книги, если вы не узнаете. И детский сад, очень интересное здание, рекомендую зайти в этот двор и посмотреть. Это построено в виде четырехлистного клевера. К сожалению, это здание сейчас почти никак не изучено, хотя, я уверена, что оно так же интересно, как Городок Чекистов. Там жили все архитекторы, чиновники, вся номенклатура. Там, наверняка, было много всего интересного.

Один из жителей этого дома рассказал мне по секрету, что когда они проектировали весь Свердловск в целом и это здание, в частности, у них была идея сделать здесь отдельную станцию метро. При проектировании метро была возможность провести его через этот жилой комплекс, чтобы далеко не ходить. Но все-таки они решили не делать этого и оставили в итоге две станции метро — на площади 1905 года и на «Динамо».

Дом Книги, как он выглядел изначально. Очень современная и симпатичная архитектура. Без рекламы, без пристроек выглядит классно.

Дальше Мельковская слобода или другой берег городского пруда, то место, где сейчас стоит Храм-на-Крови и находится станция «Динамо». По ней вы можете сориентироваться на местности. Здесь небольшая затока — это как раз «карман» нашего городского пруда. И еще для ориентации — это нынешний Дом Пионеров. Вид с колокольни Вознесенской церкви.

Еще раз план этого района. Он претерпел очень большие изменения. 

Во-первых, река Мельковка была перекрыта и закопана под землю. Во-вторых, трассировка улицы Карла Либкнехта, переходящей в Свердлова, была немного другой. Эта улица очень круто взбиралась в горку и была очень узкой. Здесь была хаотичная, лучеобразная застройка, как вы видите, и с ней нужно было как-то работать. Этот кусок в 70-е годы перепроектируется глобальным образом.  

Вид от вокзала наверх. Вознесенская церковь. Дворец Пионеров. А вот очень узенькая улица, идущая вверх. По Свердлова ходили трамваи, но уходили к «Космосу» (к месту, где он потом появится), потому что они не могли подняться наверх по этой узкой улице.

Нужно сказать, что и раньше задумывались над тем, как поработать с этим пространством. Вот проект 50-х годов, здесь мы видим, что Вознесенская церковь перестраивается в подобие Дома Офицеров, остается усадьба Харитонова, Дворец Пионеров, а все остальное застраивается огромными, шикарными зданиями. К счастью, этот проект реализован не был, Вознесенская церковь осталась. Разбираться с этой территорией пришлось уже в 70-е годы.

Что было сделано? Во-первых, здание, которое почти никто не помнит и не воспринимает как памятник эпохи — «Бухара-Урал». Здесь для ориентира памятник Комсомолу Урала, вот идет улица Карла Либкнехта, еще не за подпорной стенкой, городской пруд, вот строится Облсовет. «Бухара-Урал» уже стоит, это офис газопровода, который пришел в Екатеринбург. До 60-х годов, повторюсь, в городе не было газа и не было многих благ, хотя бы в виде газовых плит в кухнях отдельных квартир.

«Бухара-Урал» — это символ нового инженерного блага, которое пришло в город, в течение 60-х годов весь город был газифицирован. Даже в тех квартирах, где были печи, их демонтировали и заводили газ. Вы можете посмотреть в Городке Чекистов, в других конструктивистских зданиях, трубы идут снаружи, потому что для них не было предусмотрено никакого места внутри. А новые дома уже начали строиться с встроенным газовым снабжением.

Сейчас это здание выглядит так. К сожалению, мне не удалось найти ни одной более или менее понятной фотографии, как оно выглядело по-другому. Но даже в таком состоянии видно, что у этого здания активная, продуманная архитектура 70-х годов, которая, наверняка, где-то там осталась за обшивкой. Я надеюсь, что мы когда-нибудь дорастем до того, чтобы эту обшивку снять и посмотреть, что под ней.

Это вид на улицу Карла Либкнехта. Это вся улица Карла Либкнехта, она шла прямо вдоль фасада усадьбы Харитонова-Расторгуева. Видите, тут автобусы  еле-еле разъезжаются, а вокруг навалены сугробы. Ни о каком трамвае там речи не шло.

Здесь появляются три дома с надписью «Родине Ленина — слава!». В 1970 году, если не ошибаюсь, был 100-летний юбилей Ленина и в честь этого многое строилось. Нашего города это коснулось в меньшей степени, а вот в Ульяновске было перестроено все, там был создан огромный модернистский комплекс, который тоже можно сейчас смотреть.

Вот эти домики. Уже к 1977 году улицу переносят, делают подпорную стенку и значительно расширяют ее, чтобы сделать парадный въезд на вокзал. В процессе расширения улицы многие дома сносятся, в том числе, печально известный Дом Ипатьева.

На этой территории также делается два больших, зрелищных здания. Первый — киноконцертный театр «Космос». Так он выглядел до реновации, которая с ним недавно случилась. Огромное красивое здание. Сначала была построена эта часть. Это типовой проект, который был адаптирован для Екатеринбурга-Свердловска.

А вот эта часть была построена позже, в ней размещались рестораны, посмотрите, здесь есть наружная лестница и летняя терраса наверху. Эта часть как раз сохранена, там осталась огромная стена с какой-то мозаикой, и даже летнюю террасу они периодически открывают. Но старая часть «Космоса», к сожалению, сейчас тоже полностью зашита и выглядит совсем по-другому.

Гостиница «Турист»  тоже была запроектирована в 70-е, но до наших дней так и не была построена. Она оставалась долгостроем, хотя должна была стать очень важной доминантой и замыкать на себя улицу Свердлова.

Сейчас она перестроена вот так. При реконструкции была сделана «табуреточка» наверху — это попытка вернуть зданию, скажем так, высотную доминантность. Когда оно проектировалось, оно было самым высоким в округе, но со временем этой высоты стало недостаточно,  так что появилась смотровая площадка — для повышения этажности здания.

Театр юного зрителя. Большое здание по оригинальному проекту, очень красивое и внутри, и снаружи. Недавно оно претерпело реконструкцию и, к счастью, снаружи сохранило свою архитектуру, с ним не приключилось то, что приключилось с «Космосом», но, к сожалению, почти все интерьеры, за редким исключением, были утрачены.

Отдельно хотелось сказать про фонтан. Кто помнит, рядом с ТЮЗом был фонтан — там, где сейчас стоит амфитеатр. Он был сделан не совсем для красоты, дело в том, что на момент своего строительства ТЮЗ был самым большим технологичным зданием в городе. Огромное количество оборудования для освещения надо было охлаждать, а охлаждали его с помощью воды, которую, в свою очередь тоже надо было охлаждать. И охлаждалась она в фонтане. Фонтан был своеобразной градирней для светового оборудования ТЮЗа. К сожалению, это сложная схема работала очень непродолжительное время. Технологии быстро меняются и уже к 80-м годам можно было делать по-другому, не нужно было охлаждать оборудование водой. Так что фонтан перестал работать таким сложным способом.

Улица 8 Марта-Куйбышева. Это еще один важный узел. У нас в городе таких точек много, но эта та, на которой я хочу остановиться, потому что здесь стоит несколько суперважных для нашего города зданий.  

Это улица 8 Марта, это улица Куйбышева, река здесь делает поворот. На этой территории сейчас стоит Цирк. А эта территория — бульвар по Большакова, где Дворец Спорта. И продолжение в Зеленой роще. Тут вы можете увидеть, что заканчивается улица Малышева, и от улицы Малышева сюда все застроено частными домами. 1956 год, город выглядит так.

Во-первых, наш любимый Цирк.  Я думаю, что это самое яркое и самое интересное модернистское здание в нашем городе. Обратите внимание, на проекте основной этаж Цирка как бы висит в воздухе. Первый этаж немного заглублен внутрь, мы как бы заходим под эту пластину, чтобы попасть внутрь. Помимо основного объема Цирка есть две ножки, внутренний двор, то есть у Цирка проектировалась достаточно большая инфраструктура. Рядом с цирком гостиница для цирковой труппы, потому что цирковые артисты все время приезжают, им нужно где-то жить. И Дом культуры работников цирка — очень небольшое здание. Цирк строился сразу в комплексе из нескольких зданий.

Дом артистов Цирка и общежитие достаточно интересно поставлены друг относительно друга по рельефу, здесь есть переход с первого этажа дома артистов Цирка на верхний этаж дома работников Цирка. Эти здания сохранились, но здесь сейчас находится жилой комплекс «Артек», поэтому они уже не воспринимаются так цельно, как это было запроектировано.

Что же случилось с Цирком? Череда всяких метаморфоз. Вы видите здесь шестиметровые консоли и заглубленный этаж. Ближе к 90-м годам, когда началось строительство метро, возможно из-за этого, возможно из-за подвижек грунта в сторону реки, почему-то на углах появились такие колонны.

Может, испугались, а может, была реальная угроза консолям. Появились колонны, которые тут же обросли афишными тумбами. «Слово за слово», и весь этот этаж был закрыт стеной. До недавнего времени наш Цирк полностью был квадратным до земли. Момент захода под пластину исчез.

Не буду говорить, что с ним происходит сейчас. Не буду говорить, что произошло с Телебашней — про нее мы читали много материалов весь год. Хочу показать вам здесь другую телебашню, сделанную по тому же проекту: как наша Телебашня выглядела бы, если б ее достроили.

Это ледовая арена, которая находится на бульваре Большакова. Такой она была. Так она выглядит сейчас. 

И вы знаете, что как раз на месте телебашни вроде бы должна появиться еще одна.

Общежитие Академии госслужбы по 8 Марта. Проект и реализация. Это здание и сама Академия госслужбы сохранились и сейчас в том виде, в котором были построены. На мой взгляд, это очень прикольные здания, очень харáктерные. Между двумя жилыми комплексами вставка, «язык». Там общий зал, столовая. Здание отстоит от красной линии и вот почему. Дело в том, что около остановки «Зеленая Роща» (если я не ошибаюсь), находится единственный, по-моему, в городе ботанический памятник, двухсотлетняя лиственница. И это здание как бы «виляет», уходит от этой лиственницы вглубь квартала.

Хочется сказать, что, то, как мы работаем не только с памятниками архитектуры, но и с зелеными насаждениями, тоже будет многое о нас говорить. Тогда для архитекторов было важно сохранить эту лиственницу, даже ценой того, что здание будет делать «крюк».

Сама Академия госслужбы тоже делает виток вокруг памятника архитектуры — странноприимного дома, находящегося на перекрестке 8 Марта и Декабристов, она как бы огибает это здание. Это очень интересный дом, рекомендую вам сходить и посмотреть. У него узкие ленточные окна чередуются с более широкими, там есть очень красивая входная группа. Классное здание, до сих пор существующее в том виде, в котором оно было построено.

Самое многострадальное здание на этой территории. Изначально это была чья-то усадьба, не помню, к сожалению, чья. Потом это было епархиальное мужское училище, потом его надстроили в «сталинский ампир», с фасадом. И в 80-е к нему было пристроено новое здание. Это Свердловский институт народного хозяйства, большую часть времени он существовал под этим именем. Это тоже советский модернизм.

Мне кажется, что сейчас это здание выглядит довольно неряшливо, потому что все окошечки по-разному застеклены. Оно выглядит пестро, и четкой архитектуры в нем не сохранилось. И второй момент — это здание более нейтральное, оно не должно было быть акцентным в этой композиции. Акцентным должно было быть другое здание. Я, к сожалению, могу показать вам только снимок с Google Maps. 

Вот старый корпус СИНХа, вот новый корпус СИНХа, про который мы только что говорили, и вот здесь располагается Актовый зал СИНХа. Он имеет довольно интересную архитектуру с переходом. Я думаю, в этом комплексе именно актовый зал должен был стать главной доминантой всего этого комплекса, но мы его не видим уже много лет, потому что здесь стоит строительный забор. Мы ходим и ничего не замечаем. Почему там стоит строительный забор? Потому что у СИНХа есть глобальные планы перестроить это все еще разочек и пристроить высотную часть. Это как раз тот советский модернизм, который мы можем потерять.

Этот рендер был опубликован пару лет назад. Я не знаю, отказались ли они от этих планов, наверное, нет, просто ищут возможности.

Стадион «Юность» тоже был доделан в этот период. Сейчас он полностью реконструирован. Подскажите мне, как он сейчас называется?

Реплика из зала: «Дацюк-Арена».

Полина Иванова: Да, «Дацюк-Арена». К счастью, мозаика сохранилась, и ее можно посмотреть. Все остальное уже переобшито и переделано.

Нужно сказать, что в нашем городе еще много таких точек. Количество времени у меня ограничено, но про это можно рассказывать долго. Из самых ярких мест — Шарташский рынок, Метеогорка, Театр эстрады. Абсолютно незаслуженно забытый новый железнодорожный вокзал — он очень классный по архитектуре. 

В городе несколько таких точек, сильно реконструированных с  1973 по 1977 годы. В этот период появилась площадь Красной Армии, площадь Уральских коммунаров была сделана. Советский модернизм, конечно, требует исследований, систематизации и того, чтобы на него обратили внимание.

Я очень надеюсь, что в этом году на него внимание обратят, потому что Уральская индустриальная биеннале современного искусства впервые проходит не в конструктивистском здании, а в здании советского модернизма. Я надеюсь, что это станет отправной точкой для его изучения. Спасибо!

(Примечание. В презентации Полины Ивановы использованы материалы Государственного архива Свердловской области и Музея архитектуры и дизайна).

Дмитрий Колезев: Спасибо. Потрясающе интересная лекция. Я столько нового узнал! Классно!

Давайте теперь перейдем к советскому модернизму в других городах. Эдуард Кубенский, издатель и архитектор. В издательстве «Татлин» вышло много книг по советскому модернизму.

Друзья, забыл сказать, что у нас есть подарки: блокноты, ручки от нашего партнера «Атомстройкомплекса», если кому-то нужно, разбирайте.

Эдуард Кубенский: Дмитрий хочет, чтобы я рассказал про другие города. Просто если я буду рассказывать про другие города, то я, как минимум, раз в семь буду больше рассказывать, времени не хватит, если все подробно рассказывать! Я как издатель могу просто похвастаться этими книгами, может, даже пустить их в ряд, чтобы вы посмотрели.

Дмитрий Колезев: Давайте я отнесу.

Эдуард Кубенский: Вот эта книга как раз про Ульяновск, о котором упоминала Полина. Эта книга про летний кинотеатр «Москва» в Ереване. И вот одна из монографий советского архитектора Игоря Василевского, сына маршала Василевского.

Дмитрий Колезев: Пожалуйста, верните книги потом, когда вы их посмотрите.

Эдуард Кубенский: И вот это наше последнее издание — карта советского модернизма по Нижнему Новгороду, изданное нами вместе с Центром современного искусства в Нижнем Новгороде.

Увлекательный рассказ у Полины, я многое тоже хотел рассказать, но Полины освободила меня от этой роли. Может быть, сделаю некоторые уточнения. Начну с этой книги, которую она показывала и рассказывала, что эта книга ввела в обиход термин «советский модернизм».

Полина Иванова: Просто до этого многие по-разному называли, но москвичи первыми выпустили книгу, обозначив термин. Сейчас грех упоминать другой термин, размножая сущности.

Эдуард Кубенский: Я зачитываю странички из этой книги: «Не случайно именно в профессиональном журнале „Проект Россия“ возник постоянный раздел, посвященный той эпохе, а архитектурное издательство „Татлин“ начало выпуск книг на эту тему». Издательство «Татлин» начало выпуск книг на эту тему в 2006 году. Вернее, сначала это были публикации в журнале «Татлин», а с 2008-го стали выпускать совместно с Феликсом Ароновичем Новиковым, архитектором, ныне живущим в Америке (он построил Дворец Пионеров в Москве). С тех пор десять лет занимаемся этой тематикой. Но все равно, прекрасная книга, ее авторы Николай Малинин и Анна Броновицкая, являются и нашими авторами.

Я хотел сделать некоторые пояснения, потому что советский модернизм — это такая архитектура, которая большинству людей не нравится, как мне кажется. Не нравится, потому что она серая и угрюмая.

Но это не значит, что это не архитектура, что это не нужно изучать, что это плохо. Мне кажется, суть кроется в самом слове. Что такое модернизм? Если мы залезем в словарь и почитаем этимологию этого слова, модернизм — это, как несложно догадаться, соответствующий современности, соответствующий времени, отвечающий на вызовы времени. То есть это архитектура, которая нужна именно сейчас. Исходя из этого слова, невольно вспоминаю фразу человека, именем которого называется наше издательство, Владимира Татлина. У него был такой лозунг: «Не к старому, не к новому, а к нужному». По его словам, все, что мы делаем, должно решать наши насущные проблемы. Неважно, что было до нас, неважно, что будет после нас.

Первая картинка, с которой я хотел начать свое выступление — это пять принципов современной архитектуры французского архитектора Ле Корбюзье. Это те принципы, по которым строится вся модернистская архитектура и вообще вся современная архитектура ХХ века. Перечислю принципы вкратце, архитекторы все это знают.

Первый принцип: здание должно стоять на ногах, чтобы полностью освободить землю от застройки. Оно должно как бы парить. По земле должны ходить люди, ездить машины, должна совершаться какая-то жизнь.

Точно по такому же принципу, жизнь должна совершаться на крышах этих домов. Поэтому вся советская архитектура практически не имеет скатных крыш. Если вы сравните со сталинской архитектурой, посмотрите на архитектуру конструктивистскую и модернистскую, то увидите, что они пытались использовать эти площади (где-то не получалось), как дополнительную возможность для жизни.

Третий принцип — свободная планировка. Она появилась благодаря новым строительным материалам. Здания перестали быть тяжелыми, они стали легкими за счет каркасной системы. То есть, когда внутри стоят колонны, мы можем сделать какую угодно планировку. Сегодня этот принцип монетизируется всеми строительными компаниями, девелоперами, застройщиками, потому что это является огромным плюсом во вложении денег. Сегодня ты здесь можешь сделать жилье, завтра ресторан, послезавтра — офисы и так далее.

Исходя из того, что дома стали каркасными, наружные стены, которые раньше были несущими (они несли перекрытия и были метровой толщины), перестали существовать. Их стали навешивать на каркас, на торцы перекрытий. Все панельные «хрущевки» и «брежневки» — прямая иллюстрация этого принципа.

И пятое — это свободный фасад. Если мы навешиваем панели, то окна у нас могут быть самыми разными. Двигателем всего этого процесса во Франции был Ле Корбюзье, журнал «L’Esprit Nouveau». В Советской России в конце 20-х годов был журнал «Современная архитектура», выпускавшийся конструктивистами. Они себя в России называли конструктивистами, но в принципе это одно и то же течение, они друг про друга знали. Все это было в мировом пространстве.

То, о чем говорила Полина. Что случилось в 30-х годах — попытаюсь раскрыть эту историю. Это мой субъективный взгляд. В начале века появились новые технологии, появились формы, отвечающие этим новым технологиям, появилась новая архитектура. Россия тогда начала строить новый мир, и эти формы были поддержаны на политическом уровне, на уровне движения общества. Мы хотели отказаться от того, что было сделано до нас, от царских дворцов, и построить новые формы.

На Западе это в большей степени было эстетским веянием. Если вы посмотрите сериал про Пуаро, где он расследует убийства в таких домиках — беленьких, чистеньких, конструктивистских, это будет иллюстрацией того, что происходило за рубежом. Зарубежные архитекторы мечтали о тех масштабах, которые были у советских архитекторов, а советские, подозреваю, мечтали о тех деньгах, которые были у французских архитекторов. Они вели диалоги на страницах собственных журналов и на собственных выставках.

В 30-х годах тоталитарная система, возникшая в Советской России, на мой взгляд (хоть я и не ученый), была естественным шагом назад. Революция, которая должна была сделать новые формы, шагнула обратно, опять в тоталитарную историю.  Формы этой тоталитарной истории были понятны. Зачем вообще мы отбирали богатство у богатых? Чтобы владеть ими! Если мы владеем этими богатствами, значит, мы должны жить как эти богатые люди, мы должны начать строить дворцы коммунизма. И все это реализовалось в таком же формальном признаке в архитектуре, искусстве и так далее.

Я думаю, что это не только советское явление, такое происходило во всем мире. Если посмотреть, условно говоря, особняки современных американских рэперов, они идут в точности по такому же пути, строят «ампир», получая огромное количество денег. Именно «ампир» в большинстве голов ассоциируется с архитектурой, а конструктивизм, так называемые дома переходного периода, которые были в конце 20-х годов, к архитектуре вообще не имеет никакого отношения.

Термин «модернизм», который говорит о том, что архитектура должна соответствовать сегодняшнему дню, отчасти противоречит сущности человека. Потому что мы подсознательно хотим жить вечно, а не только сейчас, а вечно — это что-то похожее на Парфенон, на пирамиды, но точно не на конструктивизм, точно не на СИНХ. К вечной жизни такая архитектура отношения не имеет.

Я люблю образы. Я отправлял Дмитрию письмо, не знаю, прочитал он его или нет.

Дмитрий Колезев: Которое было с картинками?

Эдуард Кубенский: Нет, не с картинками. Текст в ФБ отправлял.

Дмитрий Колезев: Нет, не прочитал, пропустил, извините!

Эдуард Кубенский: Тогда это будет открытием для всех, в том числе и для ведущего! Я себе представил, что мы с вами находимся в 1885 году. Братья Люмьер показывают новое кино. Потом приходит Николай II. Условно говоря, началась новая эпоха. Я ей даю 30 лет, с 1885 по 1925 год, со смертью Ленина и приходом Сталина. Этот период я для себя называю «весной».

Для меня весна — это что-то совершенно непонятное. Если вы родились зимой, а потом видите, как из веточек появляются листочки — это для вас чудо. Вы вообще не понимаете, что это и зачем! Для чего нужен черный квадрат? Чего они бьются на этих самолетах? Зачем они гоняют на этих машинах, зачем Владимир Татлин строит башню III коммунистического Интернационала и так далее. Идет огромный поток информации, грязи, цвета, солнца, появляются какие-то мухи! И вы еще не понимаете для чего. Это все происходит для того, чтобы пришло «лето».

«Лето» в России, условно говоря, наступает в 1925 году и заканчивается, возьмем опять 30 лет, примерно в 1955 году. Если вы посмотрите на то, что конструктивисты и архитекторы построили во второй половине 20-х годов, то поймете, что они сильно отстали от художественной мысли начала ХХ века, от Черного квадрата, который был нарисован в 1915 году, от башни Татлин, которая была сделана в 1919 году. Архитекторы потихонечку отстают от общего развития культуры. Там уже были Скрябины, Стравинские и так далее.

Что происходит летом? Летом все цветет. «Лето» — это зеленый цвет, это жара,  это самая огромная бомба! «Лето» — это самая большая и самая кровавая война. «Лето — это маленькая жизнь» в прямом смысле этого слова! (смеется)

В общем, все самое сочное, самое красное, вкусное и так далее. Поэтому архитектура естественным образом пытается соответствовать этой легенде. Появляются колосья, бычьи головы, появляется слово «ампир», которое само по себе прямо как сочный персик!

В Европе (где весна и вообще все сезоны начинаются раньше) лето заканчивается чуть раньше и приходит осень. Я называю советский модернизм ни чем иным как «осенью», если вы посмотрите на фасады этой архитектуры, то поймете, что это типичная осень. Там нет никакого цвета, там все серенькое, бледненькое, немного прохладненькое, явно непривлекательное, вам хочется надеть шубку, спрятаться в теплом укромном местечке.

Осень очень похожа на весну, тоже нет листьев, поэтому архитектура советского модернизма очень похожа на архитектуру конструктивизма. Вроде бы светит солнышко, но оно точно также не греет.  Понимаете этот образ?

На книге, которую Полина показывала, написано замечательное слово «Оттепель». Осенью оттепель называется бабьим летом. Я бы назвал эту книгу «Бабье лето», потому что оно произошло как раз в начале этой «осени», в 60-х годах. А потом до 85 года шла и шла эта «осень», которая естественным образом закончилась с приходом перестройки. Опять же ровно тридцать лет.

Мы все подумали, что пришла очередная оттепель, очередная «весна», но я точно скажу, поскольку живу на свете 40 с лишним лет, после осени всегда приходит зима. Последние 30 лет. Все сидящие здесь люди в большинстве своем молодые, вы все люди «зимы», вы все примерно родились «зимой».

Что такое «зима»? Хочу этот образ вам ввести. Зима — это как лето, но летом все зеленое, а тут — все белое, но хочется жить! Еще такой образ: если летом у нас есть свежие огурцы, то зимой мы их едим в соленом виде. Если летом есть ягоды, то зимой мы их едим в сладком виде. Все это продукты вторичной переработки. «Зимой» (каждую «зиму») это называется постмодернизмом — то, что приходит после модернизма, после «осени». Продукт второй переработки.

Ситуация, в которой мы сегодня живем, уникальная. Последняя «зима» закончилась три года назад, сейчас мы с вами живем «весну», мы живем в период конструктивизма. Поэтому к этой архитектуре такой интерес, и особенно он возникает у людей, которые всю свою сознательную жизнь (последние 20-30 лет) видели только сугробы. Сейчас эти сугробы растаяли.

Вы, Полина, тоже человек «зимы», вы видите, как из веток появляются листочки, появляются цветочки, летают мухи, все жужжит. Все это, действительно, является открытием.

Мне, человеку, родившемуся «осенью», эта картинка знакома. Не знаю, чем это все закончится, как это все будет цвести, но я видел эти ветки без снега.

Такой образ, чтобы вы запомнили, что такое советский модернизм. Советский модернизм — это «осень», в ней всегда холодно и неуютно, эта архитектура — не домик бабушки, это домик, который придуман для того, чтобы в нем пожили, а потом разрушили.

Я перехожу к слайдам. Это город Екатеринбург, по-моему, чертеж транспортной схемы.  Упрощенная транспортная схема Генерального плана 70-х годов. И это дополнительная иллюстрация к выступлению Полины.

Что вообще делал модернизм? Модернизму пофиг на деревянные домики, модернизму пофиг на «лето»! Модернизму нужно реализовать себя, он легко сносит все, что тут есть. Помните эту картинку у Полины, где стояли домики? Он берет, все это сносит и строит заново, потому что все, что там было до этого не соответствует времени, его требованиям.

Реплика из зала: Такие же картинки были и в 54-м, только с другими домиками!

Эдуард Кубенский: Хорошо. Мы потом подискутируем.

Вот что мы должны были получить, вот так должны были обойтись со всей нашей историей. Модернизм (без негативной окраски) — это варварский стиль. Может, я специально обостряю, чтобы получилась дискуссия. Я понимаю, что всем нравится модернизм, мне тоже безумно нравится, но это варварский стиль. А варвары, в принципе, тоже люди.

Следующий кадр. Здесь я сделал вам несколько отметок. На мой взгляд, это палитра шедевров модернистской архитектуры. Мы сейчас работаем над путеводителем по модернизму. По этой картинке понятно, что модернистам мало периферии, они строятся в центре. Синими точками мы обозначаем жилые массивы, которые появляются на окраинах.

А это гигантские промзоны, возникшие в тот период. Полина не показывала, но я хотел бы обратить ваше внимание на улицу Серафимы Дерябиной, там есть огромный промышленный комплекс, который меня очень вдохновляет (я там периодически проезжаю). Настоящая мощная архитектура, тоже достойная внимания.

Баня на Первомайской. Никакого отношения не имеет к конструктивизму. Но свой путеводитель мы хотели открыть именно этим проектом, потому что это последнее слово «лета», последнее слово «сталинского ампира». Архитектор Петр Лантратов не то, что опередил время, он прямо перепрыгнул через эпоху. Профессионалы подтвердят мою догадку, что это типичный постмодернизм, потому что в «сталинском ампире» архитектуру такого качества и с такими формами не делали.

Петр Лантратов — человек-театр. Он и работал в театре. Когда был издан указ Никиты Хрущева о борьбе с излишествами, он сказал, что больше в архитектуре ему делать нечего. И ушел в народный театр режиссером.

Реплика из зала: Известное выражение Хрущева, что у нас в Свердловске театр как баня, и баня как театр.

Эдуард Кубенский: Спасибо, что вы мне помогли.

Дмитрий Колезев: Давайте закончим с презентацией, а потом подискутируем.

Эдуард Кубенский: Действительно, была такая замечательная фраза, наверное, она относилась именно к этому объекту. Когда Петр Лантратов уже состоялся как народный режиссер и возник вопрос строительства театра, начали искать архитектора, и сказали, да вот же у нас есть архитектор, зовут его Петр, давайте его попросим спроектировать.

С левой стороны — план кинотеатра «Салют», а с правой — это капелла в Роншане Ле Корбюзье, которую вам Полина тоже показывала. Вы заметите, что эти планчики чем-то друг на друга похожи. Какие-то плавные загнутые линии, проходы между двумя несоприкасающимися стенами. Идеально похожие решения. Единственное, чего здесь нет, — это гигантской трехметровой стены Ле Корбюзье. А проходы и входы существуют точно также. 

Капелла в Роншане Корбюзье — это уже излет европейского модернизма, настоящий модернист никогда не позволил бы себе сделать стену трехметровой толщины. Ле Корбюзье сказал о пяти принципах архитектуры, в частности,  что должна быть свободная планировка, а стены должны быть навесными. А это стена к навесным не имеет никакого отношения, это типичная скульптура.

Чем мне интересен Петр Лантратов? Тем, что это человек, пропустивший модернизм. В городе Екатеринбурге есть архитектор, пропустивший модернизм. Он в 1956 году сделал баню, которая могла появиться, например, где-нибудь в Америке в 1985 году. И он спроектировал кинотеатр «Салют», пройдя мимо модернизма, сразу перепрыгнув на ступеньку к Ле Корбюзье. Хочу обратить внимание на этого человека. У нас в Екатеринбурге есть архитектор, который никогда не был модернистом.

Еще один факт, возможно, кому-то уже знакомый, возможно, кто-то был на наших лекциях. Это город Екатеринбург, здесь стоял Кафедральный собор, а здесь стоял Екатерининский собор. Это наша Плотинка. Здесь стоит стадион «Динамо», а эта точка — телевизионная башня. Это так соединяется, действительно. Для профессионалов я могу сказать, что отношение этой точки к этой, и этой к этой равно золотому сечению. Здесь 1, а здесь 1,618. Это отношение плана Белой Башни к ее  высоте. 

Планировка завода — та же самая пропорция. Все архитекторы друг друга не знали. Полина здесь показывала удачные примеры того, как модернисты хорошо обходились с историческим наследием, действительно, это так. Этот чертеж меня особенно удивил и вдохновил: все эти архитекторы, действительно, друг друга не знали.

Как-то я рассказал эту историю девелоперам города Екатеринбурга — меня просили прочитать лекцию про Генеральный план. Я говорю, да вы все про него знаете. И я им показал. Спрашиваю, вы зачем эту башню разрушили? Вы две точки разрушили, и вот эту точку разрушили. Вы разрушили крест! Они отвечают, мы не разрушали крест, ты все придумываешь. Я их спрашиваю, почему? Они — убрали, потому что она тут не нужна. Но ведь ее не просто так поставили, архитекторы пытались зафиксировать этот крест, иначе зачем они поставили башню в пойме реки? Ведь чтобы ловить сигнал сверху, башню надо поставить где-нибудь на Метеогорке, на Московской горке, на Вознесенской горке, где угодно, где можно сэкономить на бетоне. Но ее поставили именно там.

Наш город является уникальным примером: архитекторы здесь проявляют уникальную преемственность, даже несмотря на то, что они друг друга уничтожают из поколения в поколение, из одного времени в другое. В этом кресте присутствует преемственность. Я не к тому, что все должны пойти в церковь и молиться, просто в Екатеринбурге есть такой факт, чтоб вы знали.

За что я люблю свердловский модернизм, так это за Литературный квартал. Полина его не упоминала, а я упомяну это замечательное явление. «Осенью» ХХ века архитекторы в Свердловске сохраняли историческое наследие. Если у них появлялась необходимость построить где-то огромное здание, то они сначала исследовали это место, брали самые ценные образцы и увозили в проект, такой, как, например, Литературный квартал. Или перевозили домики на Карла Маркса-Белинского, там стоят два перебранных домика.

Сегодня мы потеряли этот момент. Очень хочется думать, что не благодаря модернизму. И на этом у меня все.

Дмитрий Колезев: Спасибо!

Эдуард Кубенский: Если у вас есть вопросы, я готов ответить.

Дмитрий Колезев: Да, давайте выслушаем все выступления, а потом немного поговорим. Екатерина, давайте перейдем к вам. Екатерина расскажет нам, наверное, о градостроительных принципах советской эпохи.

Екатерина Спирина: Нет, хочу сразу поправить. Это не лекция, я не хочу рассказывать про историю, потому что Полина и Эдуард расскажут намного точнее. Я расскажу про свой небольшой опыт, ввиду того, что я работаю в строительной компании и руковожу большим направлением, связанным с проектированием. Когда я попала в «Атомстройкомплекс», то начала задавать себе вопросы не просто про здания, а про районы и микрорайоны.

Можно первый слайд? Откуда может появиться такая застройка? Откуда эти дома, как вообще появляется эта среда в наше время? На меня сейчас архитекторы будут ругаться, но я почему-то подумала, что это наследие именно советского модернизма. Он, конечно, извращенный, но это те принципы, которые закладывались в начале прошлого века, Ле Корбюзье, которого все уже упоминали. Вот второй слайд.

Дмитрий Колезев: Это Москва?

Екатерина Спирина: Это Петербург, но я могу вам представить много таких картинок и из Екатеринбурга. Вы все это видите. Я для себя стала связывать ту застройку с этим известным макетом Ле Корбюзье. Это его принципы застройки, Эдуард меня поправит, если что. Благодаря развитию строительных технологий, возможности стоить высотное жилье появилась идея строить дешевое массовое жилье, которое утопает в зелени. Отличная идея, но, как мне кажется, такие модные идеи, поддержанные политическим строем, не учитывают уклад людей, живущих на этой территории. В конце концов, они переродятся в застройку, которую мы видели на предыдущем слайде.

Мое мнение — никакая мода, никакие веяния архитектуры не могут спорить с укладом и с жизнью человека, не могут быть навязаны сверху.

Следующий слайд. Перескачу к следующему вопросу. Почему же идея Ле Корбюзье, идея модернистского градостроительства так ухудшилась и превратилась в то, что вы уже видели на слайде? Конечно, это погоня девелопера  или, скорее, строителя (его сложно назвать девелопером, потому что это не развитие) за профитом. За тем, чтобы построить как можно больше квадратных метров на этой территории. Все это приводит к тому, что дешевое жилье растет вверх, территория для него растет вширь, превращается в парковки. Мы видим новые районы комплексного освоения территории, которые заполоняют Москву, Петербург, захватывают нас.

Хочется сместить фокус девелопера с подхода предыдущих Генпланов, к которым он уже привык, когда есть застройка с определенной плотностью, садики и школы. Все это напоминает Генплан 50-60-летней давности. Нужно сместить фокус в «горизонтальную плотность». 

Наверное, это разговор не сегодняшнего дня, но мы понимаем, что в городах и районах, где хочется гулять, плотная и даже местами тесная застройка. А модернистские Генпланы (Эдуард, поправляйте меня, если что), представляют собой огромные площади, которые сложно преодолеть пешком.

Эдуард Кубенский: Я могу поправить вас, Екатерина. Те картинки, которые вы показываете — это Ирина Ирбитская читала лекцию, как я понимаю.

Екатерина Спирина: Да.

Эдуард Кубенский: Все это было известно в 20-30 годы, «зеленый город», «город-сад». Просто когда новая власть, новая жизнь строит город, это должен быть город, а не что-то, утопающее в зелени, в деревьях, потому что в этом нет пафоса. Поэтому все мы лезем наверх. Это не Нью-Йорк, там совсем другая ситуация. Я не поправляю, а просто добавляю к Ирине Ирбитской. Сам я живу за городом. Лучше там, где нет небоскребов.

Екатерина Спирина: Это ответ на вопрос, почему есть районы, в которых хочется гулять. Здесь все очень просто, здесь простой математический ответ, а не «нравится-не-нравится». Удобно гулять там, где кварталы проницаемы. Они не раздуты как у нас в Екатеринбурге до размеров 800 на 800, по 20 гектаров, в них страшно заходить. Это понятная структура размером 200 на 200.

Следующий слайд как раз к теме нашей встречи. Классический модернистский конструктивистский квартал, который, мне кажется, можно улучшать. Настоящий девелопер может работать с ним, не уходя за город с массовым дешевым жильем. Именно внутри города! В современном городе с модернистской застройкой очень много площадей и до 30% площадей используются неэффективно или мало. 

Дмитрий Колезев: Что имеется ввиду? Нужно построить новые объекты в этом квартале?

Екатерина Спирина: Да. Возможно. Я не хочу касаться пугающей всех темы точечной застройки, это совершенно про другое, это уплотнение застройки.

Эдуард Кубенский: Это не Городок милиции?

Полина Иванова: Нет, если я не ошибаюсь, это городок напротив Городка Чекистов, чуть ближе к Восточной. Это два профессорских дома. Нижняя часть — конструктивизм, верхняя — советский модернизм. Но это не тот модернистский квартал, о котором вы говорите, как, например, на ЖБИ, где бескрайнее поле.

Екатерина Спирина: Нет, конечно. Я как раз говорю о сложном, о том, что нас окружает в самом центре.

Следующий слайд. Если интересуетесь этой темой, можно почитать работы Ирины Ирбитской. Она урбанист и занимается этими вопросами. У нее можно найти много интересного, серьезные исследования о том, как работать в городе. Ну, и собственно, у меня все.

Эдуард Кубенский: Можно маленькую реплику? Екатерина, наверное, хотела сказать, но не может, потому что работает в крупной строительной компании. Я за нее скажу. Конструктивизм и модернизм неудобен для жизни.

Екатерина Спирина: Я и хотела сказать! (смеется)

Эдуард Кубенский: Это на самом деле так. Его делали не для комфорта. Конструктивизм был архитектурой переходного периода, его делали как бы на время, а модернизм был призван решить социальные задачи. Понятно, что сегодня ситуация изменилась, кто-то хочет жить в городах, кто-то убегает за город. Все директора крупных компаний живут за городом, но чтобы продать жилье в городе, нужно сделать его комфортным.

Дмитрий Колезев: Друзья, мы закончили с презентациями, но у нас неслучайно среди трех спикеров-архитекторов есть еще спикер-журналист. Как мне кажется, в сегодняшнем разговоре есть и общественная плоскость: как общество и власть относятся к архитектуре модернизма. Почему в обществе не сложилось консенсуса по поводу того, что это необходимо сохранять. И власть к этому относится пренебрежительно и даже как к чему-то неприятному, к тому, от чего надо избавиться, достроить, улучшить евроремонтом. Коля, ты достаточно много про все это пишешь. Какая картина мира у тебя в отношении советского модернизма, а также отношения общества и власти к этому феномену.

Николай Курилов: Хотелось бы, чтобы стало больше журналистов, которые осознали важность модернистской архитектуры и важность ее защиты, важность грамотного, серьезного подхода к вопросу предстоящих ремонтов и тем более, к вопросам облицовки.  Наверное, их будет становиться больше.

К сожалению, уже 20 лет, с момента выравнивая Цирка с землей, мы не замечаем процессов, происходящих с фасадами наших модернистских зданий. Эксцесс с Театром Драмы немножко нас встрепенул, скафандр, который на него надели, всех немножко возбудил. Про это писали, об этом говорили, критиковали, цитировали бывшего уже мэра Аркадия Чернецкого, который даже защищая его, отмечал, что домик был страшненький. Потом пропустили ситуацию с Театром Эстрады. Пару слов сказали про завод ОЦМ, потом тоже забыли.  Спорадически отмечали частности, но не видели картины в общем, а обобщения, по-моему, появились только в этом году.

«Приквелом» стала ситуация со сносом башни, а главным спусковым крючком стала ситуация с Цирком, с этим странным ремонтом, который, на самом деле, можно было сделать хорошо. Плитка не противоречит советскому модернизму. Достаточно много зданий полностью или частично отделаны плиткой, например, на Правительстве области мраморная плитка, на Академии госслужбы — плитка из ракушечника, на здании полицейского главка — скромная приглушенная керамика естественных тонов. Где-то смальта использовалась, маленькая керамическая плиточка, которая до сих пор есть на здании УрГУ. Это нормально! Это плитка того времени. Можно было сделать плиткой. В связи с Цирком нам говорят, что были госзакупки, был план, были общественные слушания. Хорошо, да, там было написано, что плитка. Но плитку можно подобрать с умом!

Я говорил с застройщиком, он уверяет, что все это — высококачественные материалы, настоящие, из Европы, чистая керамика, все отлично. Да какая разница, что там внутри — настоящая керамика или нет, если сверху она новомодно блестит и не подходит к тому облику здания, которое было задумано. Значит, это не та плитка! Соображения комфорта, удобства, вентилируемости фасада — это не то, о чем стоит говорить, когда речь идет о настолько ценных архитектурных объектах. Конечно, прежде всего, беспокоит внешний вид!  

Реплика из зала: Николай, а у вас дома как?

Николай Курилов: Я живу на Бардина, там прекрасная модернистская застройка, кафе, «брежневки», стилистически характерные для модернистской архитектуры «ребрышки» на лестничных клетках. Есть Дом науки и техники, есть КДЦ «Дружба», это все модернизм, это все нетронуто. Я звонил в Дом науки и техники, там сказали, что ремонт не планируют, что никакой обшивки не будет.

Поскольку я тут как журналист, поделюсь с вами новостями. Сегодня были слайды по Академии госслужбы — прекрасное здание, общежитие — замечательное здание по 8 Марта, 70, но 8 Марта, 66 — это уже просто класс!

Дмитрий Колезев: Это учебный корпус?

Николай Курилов: Главное здание — институт, который на углу, где памятник Декабристам, оно вообще шикарное.

Реплика из зала: Какой же это институт, если это Высшая партшкола.

Николай Курилов: В общем, понятно, о чем речь. Там как раз ракушечник над входной группой, а сбоку какая-то другая отделка. И, как ни странно, там, как мне сказал заместитель директора, планируется ремонт. Я еще уточнил, может, общежитие? Нет!

Дмитрий Колезев: Именно ремонт фасада?

Николай Курилов: Да! Ремонт фасада. Полина только что говорила о том, что это нетронуто. Это будет затронуто! Правда, он пока не уточнил, какой будет отделочный материал. Есть надежда, что будет нормальная отделка. За этим нужно наблюдать.

Дмитрий Колезев: Коль, как тебе кажется, кроме надежды, общество и журналисты могут что-то сделать с этой проблемой? Может, добиться включения каких-то зданий советского модернизма в список объектов культурного наследия?

Николай Курилов: По этому поводу я накануне поговорил с Анатолием Гагариным, нашим новым вице-мэром. Он сказал, что на уровне администрации города эта проблема отслеживается, есть понимание ее важности. С будущего года планируется работа какого-то общественного органа, совета с участием экспертов и представителей СМИ. Я думаю, что мы вполне можем туда войти, я Гагарину сказал, что я уже там. Он предложил создать список журналистов, так что мы вполне можем приступить к этим обсуждениям со следующего года. Это новости от администрации Екатеринбурга.

Я живу рядом с промышленными объектами НПО Автоматики на Серафимы Дерябиной. Это тот голый бетон, в честь которого появилось слово «брутализм» в свое время. На самом деле, его не так уж много в городе. Сейчас НПО Автоматики почти полностью обклеило это плиткой. Главное здание сохранило достаточно точный рисунок, а вот завод большого дугообразного контура серьезно потерял рисунок стен.

Сейчас ремонт подбирается к высотке на Волгоградской, 193. Это 15-этажная высотка, которая выглядит как 20-этажка, наверное, в свое время, она была второй по высоте после Белого дома. Это тоже голый бетон, вообще без штукатурки, достаточно редкая история, потому что все-таки модернистские объекты чаще отштукатурены, покрыты плиткой и так далее. А тут голый бетон! Возможно, будет ремонт и там, но это частное здание, деловой центр, им занимается агентство недвижимости. За них говорить не берусь, но пока, вроде, не собираются. Хотя с другой стороны есть и девелоперские соображения, возможно, предполагается, что если этот объект отделать «покрасивше», то и площади будут лучше продаваться. Все может быть. За этим тоже стоит наблюдать.

И еще момент, более приятный — по поводу «Салюта». Модернизм это или нет, но в любом случае, интересное здание из тех времен. Как известно, у него есть входная группа из современных материалов, которые мы сейчас критикуем. Это какой-то алюминий. Я поговорил с директором Сергеем Федяковым о тенденциях, о настроениях  в обществе, предложил снести ее. Наобум, что называется, предложил. А он согласился, да, говорит, снесем.

Полина Иванова: Я ничего не понимаю, вы за модернизм или нет?

Николай Курилов: За.

Полина Иванова: А зачем предложили сносить?

Николай Курилов: Входная группа из алюминия! Ее не было! Фасад у «Салюта» был ровный. Я не принес картинок.

Дмитрий Колезев: Она совсем уже новодельная, да? Последних лет?

Николай Курилов: Да! Федяков объяснил, что перед кинотеатром стояли разные задачи, нужно было сделать мультиплекс, повышать удобства, что-то делать с кассой. Соседи жаловались на то, что двери хлопают. Пришлось делать двери, заодно решили сделать козырек, чтобы люди не мокли. Тогда казалось, что это хорошо. Сейчас, по его словам, уже есть понимание ошибки, неактуальности данного архитектурного элемента. У администрации «Салюта» есть четкое желание привести фасад в соответствие с изначальной задумкой советских архитекторов. Федяков — первый кто «будет чиститься», — это он такими словами сам сказал в нашем разговоре: «будем чиститься, устроим чистку всего того, что налипло по тем или иным причинам».  Хорошо, чтобы такая «чистка» произошла бы и на других объектах. Вряд ли стоит надеяться по многим объектам, но, может, мы когда-нибудь добьемся очистки Драмы.

В частности, директор кинотеатра сказал, что будут убраны фасады «Рататуя» и больше не появится фасадов ресторанов, прилипших к этому периметру. Будет сохраняться штукатурка. Если понадобится какой-то ремонт, она будет восстанавливаться в старых технологиях. Это принципиальное решение.  Это радует. По-моему, это первый случай, когда происходит некое возвращение к истокам.

Дмитрий Колезев: Эдуард, кажется, хотел что-то возразить.

Эдуард Кубенский: Не возразить, а просто немножко разъяснить. Николай говорит слово «ремонт», мне кажется, оно не совсем подходит. Если у тебя, например, отвалилась обоина в квартире, то ремонт подразумевает покупку точно такой же обоины и наклейку ее на это место. А здесь речь идет о другом. Слушая Николая, я вспомнил один коммерческий семинар. Его проводила компания «ФундерМакс», небезызвестная застройщикам города Екатеринбурга. Она производит HPL-панели — это огромные панели 3 на 2 метра, которые клеят на фасад. Я случайно попал на этот семинар, был на архитектурном фестивале в Барнауле в этом году, и там они рассказывали про этот материал. Я спросил, сколько лет живет материал? Ответили, сколько мы живем, столько он и не меняет своего вида, а их компании лет 20-30. И лет 100 еще, по их словам, не поменяет. Современные материалы не стареют. Мы с вами стареем, кофта наша стареет, футболка, стареет домик дедушки и бабушки. Точно также стареет конструктивизм, стареет модернизм и так далее.

Не знаю как вы, но я хочу жить вечно и всегда быть молодым! Там на слайде у Полины был девиз на СИНХе: «Коммунизм — молодость мира». Это слоган всей модернистской архитектуры! Она должна быть молодая! Сегодняшние материалы вечны!

Второе, о чем я хотел сказать. Я живу за городом в последнее время и наблюдаю такие картинки в той деревне, куда еду. Стоял прекрасный деревянный домик, не шедевр, не памятник, просто красивый и симпатичный, с наличниками. Там жила какая-то бабушка с дедушкой. Они, видимо, накопили на пенсии, съездили в OBI, купили пластик, сайдинг и все это закрыли.

Дмитрий Колезев: Такое повсеместно в деревнях.

Эдуард Кубенский: Да, это происходит не только в моей деревне. Везде! Я задаю себе вопрос, а что они не купили деревянную доску? Она, во-первых, дешевле. Они сознательно тратят больше денег на пластик, им кажется, что они продлевают жизнь домику, приобретают вечную жизнь с помощью этого материала.

Корень проблем в реконструкции всего этого модернизма заключается в том, что это его естественное состояние, он всегда хочет быть молодым.

Дмитрий Колезев: То есть модернизм хотят сделать более модернистским?

Эдуард Кубенский: Да! Мраморная крошка с высококачественной штукатуркой стареет.

Я вообще думаю, что архитектура  умирает как жанр! Мы с вами становимся свидетелями этого процесса, хотя мне как архитектору этого бы не хотелось. У нас уже нет желания построить красиво, у нас есть желание продать дорого. Как дом купца Севастьянова — быстро-быстро отляпал и продал.

Полина Иванова: Восемь лет он его отляпывал.

Эдуард Кубенский: Хорошо, восемь лет. Но отчасти та строительная индустрия, которая сегодня существует, идет по волне модернизма. Она пытается обрести вечную жизнь для всех нас, сделать нас молодыми. Но это ужасно, потому что вечная жизнь, на мой взгляд, это вечная смерть! Уж лучше мраморная штукатурка, чем HPL-панель на сто лет вперед! (смеется)

«Модернизм кажется некрасивым»

Дмитрий Колезев: Спасибо! Друзья, у нас совсем немного времени для общения. Если у кого-то есть желание высказаться, давайте поговорим.

Вопрос из зала: Андрей Фирсов, рекламная артель «Город мастеров». У меня вопрос к Николаю. Скажите, пожалуйста, как защитник модернизма, «брутализма», как вы его называете, что вы предлагаете сделать с теми объектами, которые в свое время были конструктивистскими, их обогатили, и они превратились в «сталинский ампир». Не считаете ли вы, следуя вашей логике, что их тоже надо вернуть к изначальному конструктивистскому виду?

Дмитрий Колезев: Например, здание городской администрации.

Николай Курилов: Дом офицеров. Понятно.

Эдуард Кубенский: Николай, это подвох. Здание Горсовета не было изначально конструктивистским. Это переходный период.

Николай Курилов: Ну, я понял вопрос, потому что Дом Офицеров — это та история. Конструктивизм, а потом что-то такое.

Дмитрий Колезев: Про Горсовет это я уже некомпетентно уточнил.

Николай Курилов: Во-первых, это был один и тот же Сталин. То есть, он переделывал свое. (смеется) 

Видимо, он переделывал бережно, относился к этому как к своей вещи, которую он модернизирует. То, что происходит сейчас, делается достаточно бездумно.

Дмитрий Колезев: Кстати говоря, мы недавно общались с нашим «любимым» новым главой Екатеринбурга Высокинским, он рассказывал историю про городскую администрацию, которую я не знал. О том, что за все эти улучшения и красивости, которые добавились к городской администрации, люди потом получили выговоры. Как раз начался период борьбы с излишествами в архитектуре. Там почти всем головы чуть не поотрывали. Как раз тогда ставился вопрос о том, что не сделали ли лишнего?

Полина Иванова: Можно я отвечу на этот сложный вопрос? Мне кажется, что если отбросить какую-то справедливость, у нас есть то, что называется сохранением истории и того, что происходило в городе. Обогащение — это тоже часть истории города. Когда мы видим какое-то здание и говорим, что раньше оно было конструктивистским, а потом стало «сталинским ампиром», все говорят: «вау, это очень интересно».

А что происходит с модернизмом сейчас? Можно сказать, что насилие над модернизмом — это часть истории, но мы живем прямо сейчас в этом моменте. У нас есть выбор, что будут говорить потом, через 30 лет о нашей эпохе. Они могут говорить, что тут жили олигархи и абсолютно бесправные молчаливые на все согласные существа. Или они будут говорить, что здесь жили классные свободные люди, которые отстаивали свой город. Мы прямо сейчас можем это решить. Поэтому мы сейчас сидим и обсуждаем это здесь.

Дмитрий Колезев: За прошлое мы не в ответе, за настоящее мы, все-таки, в ответе.

Вопрос из зала: Иван Абатуров. Вопрос такой: зачем нам обращаться с модернизмом иным образом, чем он обращался с предыдущими эпохами. Например, снести все модернистские здания, оставить небольшое количество для вида. Тем более, что модернизм — это во многом типовые здания. У нас есть средние по населению города с советской архитектурой, которую никто не тронет, потому что нет денег. Оставить небольшое количество, а потомки будут приходить в специальный мультимедийный парк: вошли, щелкнули и оказались в той эпохе.

Эдуард Кубенский: У меня есть библейский ответ. Если вас ударили по одной щеке, подставьте другую. Я, может, сам спровоцировал эту историю словами, что модернизм приходил и сносил все, что ему мешало, и строил на этом месте себя. Но если мы будем продолжать точно так же, мы так и останемся модернистами.

Иван Абатуров: Ну, оставим какие-то здания как образцы!

Полина Иванова: Модернисты оставили многие здания как образцы. Если вы погуляете по первому центральному жилому кварталу, то там стоит Агафуров, там Посольство Татарстана. То, что модернисты как раз оставляли. А о нас будут судить по тому, как мы обращаемся с предыдущими эпохами. Нет вопроса, что мы оставим после себя, вопрос в том, что мы оставим после других. Мы на него отвечаем своими действиями.

Вопрос из зала: Здравствуйте, меня зовут Ольга. Буквально еще недавно казалось, что основная мысль происходящего: «Господь, здесь уже ничего не исправить, жги!»

У нас «зима», мы жжем масленицу, все хорошо. Скоро как будто бы должна настать «весна». Но тут такая дискуссия, когда с одной стороны сидят люди, буквально на энтузиазме говорящие: «О боже, что вы делаете, давайте красиво делать, как раньше!», а с другой — сидят люди бизнеса, капитализма, которые хотят продавать больше и уверяют, что от этого всем будет только лучше.

Вообще-то комфортно жить там, где елки и свежий воздух, а не там, где город. Но мы живем в городе, и хотелось бы жить в городе, в котором каждое пространство осмыслено. В нем есть смыслы, которые появлялись в разное время. Гораздо интереснее, комфортнее жить в той среде, которая не просто так возникла, а в которой есть смысл и пласты. Большинство людей живут в городе, мы проводим здесь большую часть времени. Поэтому я благодарна за такие дискуссии, которые постепенно «точат камень». От «Господь, здесь уже ничего не исправить, жги!» до осмысленности происходящего, в том числе модернизма. Спасибо большое!

Дмитрий Колезев: Это не вопрос, просто реплика, я правильно понял?

Ольга: Да!

Эдуард Кубенский: Я так понял, что девушке не нравятся справа сидящие бизнесмены, да?

Сидящий справа: Я не бизнесмен.

Ольга: Я представилась, меня зовут Ольга. Я говорила не конкретно о вас, я говорила о сломе недавней ситуации, которая мне представлялась. Если вы это перевели на свой счет, пожалуйста, извините, я вас не имела в виду.

Эдуард Кубенский: Просто слушая вас, я подумал, может ли кто-нибудь из здесь сидящих представить, что Горсовет завтра начнут облицовывать той же самой плиткой, что сейчас Цирк?

Реплика из зала: Легко!

Эдуард Кубенский: Прямо легко? Или усадьбу Харитонова-Расторгуева…

Ольга: В рамках того, что балюстраду на администрации выкрашивают серой краской — запросто!

Реплики из зала: Все что угодно возможно. Возможно все!

Эдуард Кубенский: А я с трудом! Полина, наверное, тоже не представляет, что плиткой начнут облицовывать Горсовет.

Полина Иванова: Они могут не облицовывать, они просто мрамор, цоколи покрасят в серый цвет масляной краской.

Эдуард Кубенский: Но она, слава богу, отлетит. Я просто думаю, что люди, которые всем этим занимаются, не видят в модернизме красоты. В Горсовете, в усадьбе Харитонова-Расторгуева, в Рязановской церкви они видят красоту. Это на естественном уровне, они не со зла это делают. Им это кажется красивым!

Дмитрий Колезев: Когда «ампир», завитушки, колонны — это красиво! Понимает каждый, конечно.

Эдуард Кубенский: А модернизм кажется некрасивым.  Я просто делаю вывод, что это кажется большинству людей. Они ведь все созданы по образу и подобию божьему, как мы с вами. Значит, наверное, это и есть красота. В архитектуре модернизма уничтожают не красоту, а отсутствие красоты, мне кажется.

Ольга: Мне кажется, такие дискуссии как раз и влияют на их решения. Они потихоньку влияют. Они видят в этом не то, чтобы красоту, они видят в этом смысл. А смысл — это хорошо!

Дмитрий Колезев: Хорошо, мы вашу мысль поняли, давайте еще вопрос!

Вопрос из зала: Здравствуйте, меня зовут Илья. Я, наверное, отношусь к людям, которые, скорее, недолюбливают модернизм, чем его любят. Я, конечно, негативно отношусь к облицовыванию модернистских зданий, считаю, что их нужно оставлять такими, какие они есть. Но, на мой взгляд, то, что сейчас происходит в России — это прямое наследие модернизма. Ужасные панельные районы. Облицовывание зданий уродливой плиткой и прочими подобными материалами — это тоже прямое наследие модернизма. Я задумался вот над чем. Родоначальником модернизма можно назвать Ле Корбюзье, о нем упоминалось сегодня. Известно, что Ле Корбюзье в 20-е годы приезжал в СССР и вдохновлялся идеями советских авангардистов. То есть, многие его идеи были почерпнуты здесь, в СССР.

Был слайд с «Планом Вуазен», это план перестройки 13 округа Парижа, насколько я помню. Он не был реализован, но стал одним из самых ярких модернистских проектов в истории.

Как вообще возник модернизм. Ле Корбюзье говорил о том, что старая архитектура с ее плотной застройкой — это вредная для человека среда, узкие улочки, типа, давят на людей, а мы пропагандируем идеи огромных домов, огромных пространств между ними. И это, якобы, комфортная для человека среда. Эту идею модернизм и продвигал. Со временем эта идея была признана ошибочной, и во всем мире стараются от этого наследия отказываться и возвращаться обратно к квартальному типу застройки, которая была до эпохи модернизма. А у нас в России все это продолжается. У нас модернизм принял сейчас наиболее негативную, деградировавшую форму.

Идеи Ле Корбюзье дали толчок тому, что во многих городах появились панельные районы, не только в СССР, но и во всем мире. А он, в свою очередь, черпал идеи у советских авангардистов. Отсюда вопрос. Нет ли вины советских авангардистов в том, что мы сейчас расхлебываем массовое панельное строительство?

Дмитрий Колезев: Отвечает Полина.

Полина Иванова: В этом есть и вина, и заслуга. Дело в том, что происходящие процессы гораздо сложнее, чем вы описали. Панельные дома имеют свои плюсы и минусы. В тот момент, когда они появились, это было огромное благо. Это сейчас мы задаемся вопросами, что с ними делать.

И мое выступление, и выступление Эдуарда началось с того, что, да, советский модернизм — это прямой наследник советского авангарда.

Дмитрий Колезев: Чувствую, вам не нравится советский модернизм. Вы не могли бы высказать свою позицию, объяснить, что вы думаете по этому поводу.

Андрей Фирсов: Хорошо, Дима, я выскажу. На самом деле, мне модернизм  нравится. Сыну советского  художника-оформителя сложно не любить модернизм, потому что я вырос на архитектурных прибалтийских журналах, которые лежали на даче. Я все это прекрасно знаю, коллеги. У меня совершенно другой вопрос. Не кажется ли вам, что нам пора спасать один из объектов модернизма — Обком, который построил Борис Николаевич Ельцин? Потому что в ближайшее время у этого здания, как известно, построят Храм у Драмы и, тем самым, изуродуют и Обком, и Театр Драмы. Весь ансамбль он пошлет туда, куда он его пошлет.

Дмитрий Колезев: Люблю Горсовет, поскольку, что бы мы ни обсуждали, мы все время приходим к теме Храма. Это прямо здорово!

Эдуард Кубенский: Так в чем вопрос-то был?

Дмитрий Колезев: Испортит ли Храм модернизм?

Эдуард Кубенский: Испортит ли ансамбль? Там уже нет никакого ансамбля!

Полина Иванова: Там есть ансамбль, я только что про него рассказывала. И, конечно же, этот ансамбль будет испорчен. Конечно же, нам надо спасать ансамбль, модернизм, газоны, пруд, танцоров и всех остальных от Храма

Эдуард Кубенский: Полина, вы про то здание «Атомстройкомплекса», которое сделано из 9-этажки? Я читал пояснительную записку, сначала оно должно было быть 9-этажным, потом 18-этажным, потом еще сколько-то. Это здание создает ансамбль?

Полина Иванова: Нет, я не про жилой комплекс «Революция», я про то, что перед ним стоит.

Эдуард Кубенский: В планчике, который вы показывали,  Драмтеатр, а напротив, по оси в 70-х годах планировалась какая-то постройка. Ровно в том месте, где планируется Храм.

Дмитрий Колезев: Последний вопрос или реплика.

Вопрос из зала: Давайте я, раз у меня оказался микрофон. Я не специалист, но мне кажется, что в этом городе нет ничего ценного. Если будут сносить кварталами, никто из тех, кто там не живет, ни фига не выйдет и не будет спасать. У меня такое убеждение. Что бы ни было, ничего, ребята, не изменится. Это все. Большое спасибо!

(Аплодисменты и смех).

Дмитрий Колезев: Есть кому-то что-то возразить? В том, что вы сказали, есть определенное рациональное зерно. Ценность вещей, действительно, определяется тем, насколько мы готовы за эти вещи бороться. Если за советский модернизм кто-то хочет бороться, значит, он является для кого-то ценным.

Эдуард Кубенский: Я бы жестче сказал, не бороться, а умирать…

Дмитрий Колезев: Даже вот так.

Эдуард Кубенский: У нас никто не готов умирать.

Полина Иванова: На этой счастливой ноте…

Дмитрий Колезев: Да, на этой счастливой ноте…  мы не будем умирать, но постараемся побороться.

Друзья, с наступающим вас Новым годом. Это последний Горсовет в уходящем году. Спасибо всем, кто принимает участие в его организации. Площадка «Паблик Маркет», Ельцин-центр, наш партнер «Атомстройкомплекс». И если кто-то не вернул книги Эдуарда, верните! Спасибо!

Эдуард Кубенский: Это новогодний подарок тому, кому это досталось. Поздравляю вас!

Реплика из зала: Щедро!

Организаторы — ItsMyCity.Ru и Бюро 100.

Площадка — «Паблик Маркет» (Ельцин Центр).

Партнер — «Атомстройкомплекс».

Фото — Игорь Брук.

Видео — Захар Родомский.

Расшифровка — Екатерина Петрова.

Поделись публикацией: