Слон, прикрытый ветошью

Участница нового сезона арт-резиденции «Дома Метенкова» о чистоте Шувакиша, отношениях с Уралом и поиске баланса

6 февраля, 18:34, 2018г.    Автор: Ирина Ризнычок

7 февраля в фотографическом музее «Дом Метенкова» открывается выставка Дарьи Кузнецовой «Человек находит весло». В своем проекте она исследует озеро Шувакиш, якобы «выпитое» в начале 1930-х Уралмашем. Немногочисленные документы, найденные художницей, оставили уйму вопросов. А покрытое льдом озеро так и осталось большой загадкой. Накануне открытия IMC поговорил с Дарьей и узнал кое-что о готовящемся проекте.

С чего начинался твой резидентский проект для «Новых историй Екатеринбурга»?

Вообще я думала, что буду резидентом где-то весной, в марте-апреле-мае, что у меня еще вагон времени, и я ещё всё придумаю. На самом деле мне очень долго надо вынашивать свою идею: нужно ходить, ничего не делая при этом, просто внутри себя всё это «варить». И вдруг ребята (Сотрудники «Дома Метенкова». - Прим. ред.) написали, что пересмотрели планы и предложили открыться уже в начале февраля.

Поэтому весь декабрь я просто паниковала. Я решила, что больше никогда в жизни не буду участвовать в резиденциях и делать что-то так быстро

У меня все постоянно менялось на ходу. К концу декабря я поняла, что это будет история про Шувакиш. Мне нужно было что-то про него выяснять, а в новогодние праздники со мной никто особо не хотел разговаривать.

А что сейчас? Ты немного успокоилась?

Во-первых, я уже знаю, что будет на выставке и надеюсь, что всё получится. Но ощущения вызревания все-таки нет. И это не потому, что я не знаю, как делать. Нет осмысления, почему я это делаю, хотя это даже хорошо, потому что когда уже все осмыслено, то становится не интересно.

Тогда это будет новый опыт осмысления постфактум.

А я очень часто так делаю. У меня очень много интуитивного. Самое страшное в моей практике – это сказать что-то конкретное, что может быть однозначно понято. И в чужом искусстве: если я сразу вижу, что мне хотели сказать, мне становится не интересно. Кажется, мне до сих пор не удавалось сделать ничего стоящего, заранее имея четкую концепцию. Получается такой слон, которого прикрыли немножко ветошью.

Возможно, зрители и не видят этого слона всего сразу, но я-то знаю, что он там есть

Поэтому мне нравится делать какие-то вещи интуитивно. Потом когда я смотрю на них, я вижу какие-то новые повороты, о которых первоначально даже и не думала.

Как развивался твой проект?

Я сразу решила, что буду делать проект про болото. Правда, сначала я думала, что буду снимать себя погребенной в маминой одежде – создам некий образ болота. Но в результате фотографироваться я не стала, а начала в этой одежде просто ходить. Я поняла, что себя уже достаточно изучила. Тогда в панике я пересмотрела пять раз подряд все фильмы про Гарри Поттера, потом еще несколько раз послушала все книжки о нем в исполнении Стивена Фрая. Это неизбежно отразилось на проекте. И сейчас я продолжаю клеить работы, а Стивен Фрай в это время говорит мне что-то в уши. Повторение знакомых сюжетов меня немного успокоило. Я решила подойти к болоту с другой стороны, открыла карту и удивилась, какое у нас есть огромное болото в черте города. Я стала искать документы о Шувакише.

Ты работала с архивом?

Нет, архивных материалов на выставке не будет. Мой проект – это все-таки личное знакомство с этим местом. Пока я искала информацию, обнаружила, что даже те немногочисленные и не дублирующие друг друга материалы о Шувакише содержат в себе противоречия. Считается, что некогда это было большое, полноводное озеро, но построенные поблизости Уралмашзавод и соцгород полностью его «выпили» (Были выкачаны родники, которые подпитывали Шувакиш. – Прим.ред.). Но и в документах более раннего периода, до строительства завода Шувакиш уже характеризуется как небольшое озеро, постепенно превращающееся в болото.

Я смотрела газеты 1980-90-х годов. Там то и дело появлялись заметки о том, что озеро умирает и нужно срочно его спасать. Люди организовывали общества по защите Шувакиша и говорили, что его нужно чистить от ила, а ученые писали, что этот ил помогает естественной очистке, и если его убрать, это убьет озеро окончательно. Из газет я узнала, что после взрыва на Сортировке цистерны с ядовитыми веществами захоронили где-то неподалеку от Шувакиша. В газетах били тревогу.

Это все известные факты, которые можно найти в Википедии. Но когда я попыталась их как-то развернуть, узнать что-то большее, обнаружила, что дальше этих сухих строк дело не идет. Непонятно, есть ли за ними какая-то реальная история. Или там зияющая белая пустота?

Эти строки как будто образуют некую заслонку. Мне не удалось найти ничего, что позволило бы за нее заглянуть. И само это обстоятельство, вроде бы, неудачи кажется ценным. Ведь я почему-то стала делать проект про болото зимой. Когда оно максимально безопасно и максимально на себя не похоже, когда оно подпускает тебя небывало близко – ты можешь выйти прямо на середину и чувствуешь его как твердую почву под собой. Оно прямо вот здесь, под тобой, но остается недоступным. Это тоже своего рода заслонка. Я ощущаю это созвучие.

Все-таки почему именно Шувакиш стал объектом твоего внимания? У тебя связана с ним какая-то личная история?

Нет, истории из прошлого нет. Есть история настоящего. Получилась такая мифология первой встречи, которая рождалась в реальном времени. Расскажу, с чего все началось. У меня нет телевизора. Когда-то давно я пришла к родителям, у которых он есть. По нему шла какая-то передача, в которой рассказывали о Северном Урале. Там говорилось, что Уральские горы очень старые, они уже все выветрились, и поэтому о них рассказывать нечего, зато на Урале такие болота! Дальше с воодушевлением рассказывали о скудной растительности, сером пейзаже и завалах снега. Помню, меня поразило, что Урал – это, оказывается, болото. У нас, конечно, не болотный край, но большие территории заболочены. Торфяники – те же самые болота, а они у нас везде. И районы города тоже строились на болотах.

А как ты относишься к городу?

У меня очень сложное отношению к Екатеринбургу. Я здесь родилась, но у меня здесь нет никаких корней. И мама, и папа приехали сюда из разных регионов. Ощущения родства у меня никогда не было, я чувствовала себя здесь немножко чужой. Поэтому ухватилась за возможность посмотреть на это место иначе. К тому же, учитывая политическую обстановку, одну часть людей у нас любят называть болотом, а другая – вроде как бы не болото, и вот они друг с другом схлестываются, что на самом деле очень страшно. Мне хочется примирения и равновесия во всем. Я думаю, что я тоже болото. У меня нет каких-то четких социально-политических убеждений. Я на выборы-то ходила всего один раз в жизни.

Ты бы хотела, чтобы этот аспект как-то присутствовал в твоем проекте?

Я не озвучиваю его, но думаю о нем. Много всего не озвученного остается. Например, вот в этих штуках (Берет в руки собственноручно сделанную из папье-маше маленькую белую башню с длинными паучьими лапками, обмотанными марлей. – Прим. ред.) корпус сделан из моих учебников по праву, которые мне больше не нужны. Я вообще юрист по образованию, но юристом больше не являюсь. Я это нигде не озвучиваю, я это просто знаю.

А ты была практикующим юристом?

Да. Какое-то время я работала юристом на «Уралмашзаводе», кстати.

Как ты пришла в искусство и осознала себя художником?

А у меня нет осознания себя художником. Я очень этого боюсь, потому что это предполагает необходимость встраиваться в систему искусства. Это на меня давит.

Я как вода, занимаю пространство, которое мне предоставлено

Еще когда я работала юристом, стала заниматься фотографией. Думала, что это совершенно мое. Я снимала автопортреты, пыталась визуализировать свои переживания. А потом резко перестала снимать. Через полгода, как перестала снимать, я пошла учиться в «ФотоДепартамент». Сразу же рассказала им, что «вот, такие дела… мне не снимается», а в ответ получила – «ну и не надо, не снимается – потанцуй». Мне посоветовали забыть все, чем я занималась, и срочно заняться чем-то другим.

Почему?

Наверное, для того, чтобы было развитие. Сейчас я понимаю, что мои работы были визуально и содержательно довольно наивными. У меня подростковый возраст начался в 25 лет. Но они мне все равно очень дороги. Я по-прежнему считаю, что они достаточно точно передавали мои переживания.

Что тебе дала учеба в «ФотоДепартаменте»?

Это было расслабляющим и одновременно очень сложным опытом: нужно было читать зубодробительные тексты, написанные непонятными словами. В то же время я обнаружила, что вокруг меня есть похожие люди, которые разделяют мои переживания. Ведь раньше я существовала в мире «порядочных» людей. Юристы – они все такие четкие и важные, обсуждают, у кого какая машина и всё такое. Я чувствовала себя не в своей тарелке среди них, а мне говорили, что нужно быть такой же, как они. А оказалось, что нет, вообще-то есть еще люди, которым это все не интересно. И это было здорово.

Хорошо, что будет на выставке?

Мне хотелось создать некую среду. В первый раз я пришла на Шувакиш в декабре: это абсолютно белое поле, огороженное неимоверным количеством камыша.

Я Шувакиш другим не знаю. Он для меня замороженный, белый и желтый

На выставке будут фотографии – это натюрморты, которые я снимала у себя дома. Важной частью будет гнездо – я хотела построить жилище из болотной травы совместно с другими людьми. Я это действие воспринимаю как акт примирения. Потому что болото - это не обязательно плохо. Мне хочется, чтобы это гнездо было немного похоже на спиральную галактику. В центре будет черная дыра, через которую я надеюсь когда-нибудь посмотреть, что находится за той «белой заслонкой».

Откуда такое название «Человек находит весло»?

Название из текста, который я написала к выставке. На Шувакише нашли поселения древних людей, какие-то артефакты, в том числе весла, остатки керамики. И мне показалось, что это такое шикарное название. Просто лучшее, что есть на выставке. Человек находит весло, значит оно кем-то сделано до него, он может им распорядиться и придумать любую историю о том, как оно здесь оказалось.

Ты соотносишь свой проект с проектами других резидентов?

Нет, мне страшно это делать. Очень много фантастически талантливых людей, на которых можно просто смотреть и пускать слюну, но самой при этом ничего не делать.

Тогда как ты решилась делать арт-проекты?

Я не решалась. Это естественная потребность. Например, мне нравится делать вещи из папье-маше – из ничего получается большой объект, и это приятно. И я не хочу ничего показывать или внушать. Хочу, чтобы человек увидел что-то свое. Я «выкладываю на стол» свое восприятие и человек волен с этим делать то, что считает нужным. При этом я не рассчитываю на то, что он поймет меня и примерит на себя то, что я делала. Не рассчитываю, что он воспримет это как однозначное высказывание. Я не хочу задавать интерпретацию. Когда я вылезла из юридической среды, я обнаружила, что есть какие-то объединяющие вещи, которые можно найти в искусстве. Когда приходишь на какую-то выставку, и она в тебе отзывается как нечто родное, это же здорово.

Что тебя задевает в этой истории с Шувакишем?

И в сети, и в старых газетах - везде пишут, что Шувакиш сейчас, то есть на момент публикации каждого конкретного материала, очень грязный и какой-то неправильный, поврежденный, раньше он был хорош, а теперь испортился. И эта его заведомая поврежденность меня задевает. Давайте брать «сейчас» за точку отсчета. Какой он есть «сейчас» – это тоже прекрасно. Это вообще очень важная вещь для меня: брать текущую ситуацию за точку отсчета. Не считать, что она какая-то неправильная и махнуть на нее рукой, не искать виноватых, а принять ее такой, какая она есть. Не отметать и не отказываться. И это выравнивание принципиально важно во всем, что я делаю. В агрессивном информационном поле хочется максимально сбалансировать все сферы.

Почему тебе хочется сгладить, примирить и сбалансировать?

Все стремится к балансу. Это естественно. Я не пытаюсь создать его искусственно. Я хочу найти баланс в том, что есть. Это потребность в покое, снять с себя состояние паники, своего рода психотерапия. Найти эту точку покоя, из которой только и возможно осознанное постепенное развитие, – очень важно.

Открытие выставки «Человек находит весло» состоится в среду, 7 февраля, в 19:00 в «Доме Метенкова» на Карла Либкнехта, 36.

Дарья Кузнецова — художница, работающая с текстилем, фотографией и рисунком. Живет и работает в Екатеринбурге. Юрист по первой профессии. Выпускница образовательной программы «Преодолевая фотографию» фонда «ФотоДепартамент» (Санкт-Петербург). Участница групповых выставок в Екатеринбурге, среди них - параллельная программа 4-й Уральской индустриальной биеннале современного искусства. В 2017 году «Дом Метенкова» представлял работу Дарьи — вышитое одеяло с картой микрорайона города — на групповой выставке «Воздушные замки Эльмаша».

В 2016 году «Дом Метенкова» стал победителем в грантовом конкурсе «Меняющийся музей в меняющемся мире» Благотворительного фонда В. Потанина с идеей арт-резиденции «Новые истории Екатеринбурга». В 2018 музей открывает новый сезон арт-резиденций.

Нам нужна ваша помощь! It’s My City работает благодаря донатам читателей. Оформить регулярное или разовое пожертвование можно через сервис Friendly по этой ссылке. Это законно и безопасно.

Поделись публикацией:

Подпишитесь на наши соцсети: