Российский музыкальный журналист и продюсер Александр Кушнир представил в Екатеринбурге свою новую книгу. Называется она «Кормильцев. Космос как воспоминание». В интервью IMC автор рассказал о панорамном мышлении великого рок-поэта, самом радикальном российском издательстве, диких названиях русских групп и волшебном воздухе, которым мы дышали благодаря Илье Кормильцеву.
– Как возник замысел книги?
Тут напрямую ответить не получится, так что я попробую сказки порассказывать. Но эти сказки – они правдивые. Есть восьмое чудо света в Воронежской области – называется Дивногорье, там монастыри стоят в скалах. Места магические, как Гластонбери в Англии На протяжении нескольких лет местный прогрессивный департамент культуры собирал там продвинутую молодежь, ребят лет 18-26. Молодая интеллектуальная элита страны, глаза светятся умом. Они жили рядом с монастырями в летних лагерях, для них со всей страны собирали лекторов. Лекции были психоделические: проходили на свежем воздухе, длились по три с лишним часа, все забывали о времени, впадали в транс, вдалеке стучали поезда. Это была попытка сделать русский Вудсток.
В один год я прочитал там лекцию про Сергея Курёхина. Все были в восторге, и на следующий год меня пригласили опять. Я им говорю: что темы нет, но могу два дня кряду рассказывать про Боба Дилана и столько же про Кормильцева. Они говорят, какой, мол, в Дивногорье Дилан? Давай Кормильцева. Я поехал туда с друзьями и набрал в рюкзак вещей – это были книги-шпаргалки, наша совместная с Ильей книга «Введение в Наутилусоведение», его том стихов и прозы «Никто из ниоткуда». Пока друзья всю ночь бесились в поезде, я сидел и готовился к лекции. Надо мной смеялись: «Чувак, тебе же не двадцать лет, чего штудируешь?». А я не мог: там атмосфера такая, что фальшь не прокатит.
Лекция была сыроватой, наспех подготовленной. Какие-то куски я зачитывал из книг, что не очень хорошо – это как если бы рок-группа играла по нотам с пюпитров. Но результатом я был ошеломлен. После лекции выстроилась очередь пореветь у меня на плече. Подошли организаторы – говорят, это была лучшая лекция за всю историю лагеря (тогда никто не знал, что это последний год существования лагеря, последний глоток свободы – потом им урезали финансирование). Я даже приревновал к Курехину – там все-таки пять лет кропотливых исследований, а тут – одна ночь подготовки. Но потом я понял, что случилось. Курехин был блестящим авангардистом. А Кормильцев в сознании большинства соотечественников – поэт. А поэт в России, как известно, больше, чем поэт. Все слышали и «Скованных одной цепью», и «Я хочу быть с тобой», и «Прогулки по воде», и «Казанову». От этого можно отталкиваться и идти дальше, рассказывать про группу «Урфин Джюс», и про издательство «Ультра.Культура», и про переводческие труды.
Затем, 4 февраля, в день смерти Кормильцева, я рассказывал о нем в Еврейском музее толерантности и не сильно удивился, когда пришло рекордное число слушателей. При том, что было очень холодно, будний день, а у меня – температура 39,8. Этими двумя лекциями я сам себе сделал приговор. И так родился импульс.
Еще один момент. Есть такая старая китайская мудрость: «Если нет книги, которую ты хочешь прочитать – напиши ее». Так было с Курехиным – мне очень не хватало чего-то такого. Ты чувствуешь, что у тебя в квартире черная дыра – тебе эту книгу хочется, а у тебя ее нет. То же самое было и с Кормильцевым. Я сел, составил список фамилий, и, как Владимир Иванович Даль, собирал фольклор. Так возникла эта книга.
– Почему фольклор?
Потому что сейчас настолько все охренели от гаджетов и соцсетей, что разговорный жанр минимизировался почти до нуля – когда люди сидят и, выключив телефон, извините за неприличное слово, общаются. Сотни интервью, которые я взял для этой книги – это точно фольклор.
– В чем заключается главная особенность поэзии Ильи Кормильцева?
В книге я решил уйти от литературоведческих оценок его стихотворений. Важно то, что Кормильцев нашел четырех человек, которые превратили его тексты в липкие, запоминающиеся рок-гимны: это Вячеслав Бутусов, Александр Пантыкин, Настя Полева и ее дебютный альбом «Тацу», а также Олег Сакмаров, с которым они сделали шикарный и преступно недооцененный альбом группы «Чужие».
Странно было бы сравнивать Кормильцева с Боратынским или с Бродским: все-таки его тексты – для музыки. Это не поэзия в чистом виде, а песенная поэзия
Для него характерно полное отсутствие всяких штампов в логике, панорамность мышления. Его первые тексты – это авторизованные переводы зарубежных песен. Поначалу это были Led Zeppelin, потом он очень полюбил Пита Синфилда, который писал стихи для группы King Crimson. Кормильцев брал английский текст с разворота пластинки, переводил, месяц ходил с ним в голове и на основе этих образов делал уже что-то свое. Потом Пита Синфилда в тексте становилось меньше, а Ильи Кормильцева больше. В группе «Урфин Джюс» тексты еще носили характер подкладки – на концертах шла такая звуковая лавина, что тексты не имели большого значения. Но парадокс – люди в зале подпевали, хотя тексты были очень сложными. Потом местами корявая, местами заумная поэзия вылилась в великие хиты «Наутилуса» и определила лицо уральского рока.
– Немного отвлечемся от Кормильцева: что такое уральский рок? Какие черты объединяют его представителей?
Трудно сказать. С одной стороны – группа «Апрельский марш» и их навороченные тексты Жени Кормильцева, брата Ильи. С другой – в хорошем смысле простые песни «Чайфа» – этакий русский Брюс Спрингстин. На другом конце – «Агата Кристи» со своим опиумом-декадансом. Если «Наутилус» и «Агата» как-то объединяются таким чернушно-манчестерским инди-подходом, то остальные группы никак в это не встраиваются.
Так что когда говорят о «свердловской школе рока», имеется в виду только географический фактор
– Расскажите о ваших любимых песнях на стихи Кормильцева.
Одну песню ни одна сука не знает. Я ее вывешу в сеть четвертого февраля, в день его смерти, потому что ненормально, что она только у меня есть. Эта песня должна была войти в альбом «360 градусов» – его выход планировался между «Невидимкой» и «Разлукой». Песня называется «Каждый вздох». Там такие слова: «Каждый вздох я иду на прорыв, каждый мой шаг – это взрыв». В этом – весь Кормильцев: экспериментатор, провокатор, подрывник мозгов.
Песня, которая бесхозяйственным образов вошла только в один концертный альбом – «Ворота, из которых я вышел». Как нетрудно догадаться уже из названия, это песня про вагину. Из «Урфин Джюса» – песня, которая не вошла ни в один альбом, но с нее начинается фильм Олега Раковича «Зря, ты новых песен…». Песня так и называется. У группы «Чужие» было два варианта альбома. Один издал Кормильцев, другой – Сакмаров. Песня называется «Парашютист», в варианте Сакмарова ее спел Игорь Гришенков из «Апрельского марша». Психоделическая, страшная совершенно вещь.
Когда я заканчиваю лекции, всегда ставлю песню «Бриллиантовые дороги». У нее сложная судьба. «Наутилус» впервые исполнил ее в самом начале 1988 года, когда случилась беда с Сашей Башлачевым (поэт и музыкант Александр Башлачев выпал из окна дома в Ленинграде. – Прим. ред.). На нескольких концертах Бутусов посвящал ее ему – она и воспринималась как посвящение. Но уральские друзья Кормильцева которые говорят, что бумажка с этим текстом была пришпилена у него дома к стене году в 1983, когда песня не прошла цензуру «Урфин Джюса». В итоге музыкальный гений Бутусова положил ее на запоминающуюся музыку.
– Вы назвали Кормильцева подрывником мозгов – насколько он смог подорвать мозги поколению своим издательством «Ультра.Культура»?
Это мой любимый раздел книги, называется «Повелитель книг». С детства Кормильцев читал все подряд, причем в его распоряжении были редчайшие книги питерского издательства «Academia», доступ к которым был у его дедушки Виктора Александровича. Уже будучи взрослым и перечитав тонны книг, Илья полюбил Англию, завел там друзей, которые водили его по правильным книжным – то были магазинчики партизанской литературы, анархической, поэзии битников, на обложках – сплошные Че Гевары с горящими глазами. Среди этих магазинов и началась «Ультра.Культура».
В издательстве выходила очень резкая по содержанию литература, исследующая субкультуру, наркотики, рейвы. Было множество книг, связанных с его любимыми музыкальными деятелями, от Майлса Дэвиса до Джима Моррисона, от Ника Кейва до Лидии Ланч. Третий вектор – молодые русские поэты, которых тогда никто не знал: Родионов, Емелин. Параллельно он издавал рукописи молодых авторов, в которых видел потенциал. Например, «Скины: Русь пробуждается» – совершенно страшная вещь, скандальная, очень на любителя. Была линейка «Жизнь запрещенных людей».
Иногда он книги издавал потому, что понимал: кроме него их никто не издаст. Почему? Потому что зассут
Они издали больше ста книг, но долгое время они плохо шли в реализацию. Магазины брали их на продажу очень тяжело. Или отказывали, или ставили куда-то на дальние стенды. Главным врагом был Госнаркоконтроль. «Ультра.Культуру» обвиняли в пропаганде марихуаны, ЛСД. Пропаганды не было – описывалась контркультурная ситуация: Тимоти Лири и прочая Америка середины шестидесятых. Ничего призывающего к свержению власти в этих книгах не было, но книги изымали, уничтожали целые тиражи. Я так понимаю, что некоторые чиновники просто набирали себе таким образом политические баллы.
Безусловно, в начале двухтысячных это было самое радикальное, самое бесстрашное издательство, очень опередившее время, как и непонятый альбом группы «Чужие». Конечно, оно на многих повлияло. Взрыв мог бы быть еще сильнее, но Кормильцев не был великим маркетологом
– Где эти книги можно достать сейчас?
Сейчас в Интернете эти книги стоят по шесть-восемь тысяч рублей. У меня есть несколько книг, тиражи которых считаются уничтоженными наглухо. Я целенаправленно их искал, пару книг вывез из Израиля, несколько – из Мурманска, из Карелии. В Москве их просто нет, а вот у вас в «Йозефе Кнехте» что-то периодически всплывает. Из ста выпущенных книг я собрал примерно треть. Должно быть место, где бы все это хранилось, как дух времени. Пара очень уважаемых мной редакторов собираются писать об «Ультра.Культуре» книгу, и я с радостью помогу им своими архивами.
– За какими книгами «Ультра.Культуры» стоит поохотиться?
«ЛСД: Штурмуя небеса». «Марихуана: Запретное лекарство». «Дневник хищницы» Лидии Ланч. Двухтомник поэзии Кейва «Король Чернило». «Измененное сознание». А еще – «Антология поэзии битников». А вообще, в 5-6 книг не уложишься. Например, когда «Ультра.Культуры» уже практически не существовало, вышла маленькая книжка поэзии Леонарда Коэна. Кроме того, переводы Кормильцева выходили в издательстве «Альтернатива».
– Одна из ваших книг называется «100 магнитоальбомов советского рока». Если бы выписали нечто подобное про современные российские группы, каких бы артистов включили туда?
Я очень необъективный, потому что у меня артисты делятся на «моих» и «остальных». Безусловно, с большим отрывом идут две группы, совершенно разные. Из Томска – Jack Wood, гаражный ритм-н-блюз. Показательный случай: они выступали в Гластонбери, и на следующий день Терстон Мур предложил им сыграть совместный концерт. Они спросили, сколько песен нужно сыграть на разогреве, а он говорит: «Какой разогрев? Это я вас разогревать буду! Мы уже старые лошади, а вы – просто кровь и мясо». А кроме них – артистка из Ижевска Таня Зыкина. Кстати, она выиграла премию «Лучший вокал» на «Старом новом роке» в 2002 году под псевдонимом Татьяна Багромян. Еще могу выделить певицу по имени Ива, у нее очень сильная поэзия в духе серебряного века. С точки зрения музыки мне нравится группа «Shoo», это такой русский ответ Сезарии Эворе.
– А современная уральская музыка какой вам видится?
С 1990 года я каждый год провожу фестиваль молодой музыки «Индюшата». Десять лет назад никому неизвестная екатеринбургская группа играла у нас свой первый московский концерт. Это была «Курара». Потом у меня сыграли «Обе две». Потом «Сансара». Была часть групп, которая казалась мне симпатичной, но дальше они не прорвались. На днях увидел на «Старом новом роке» несколько екатеринбургских групп, «AVANT-GARDE Леонтьев», «Дзинь», «Magical Marginas». Мне понравились их энергетика и при****нутые названия. Вот тебе и уральская школа рока – странные названия. Это сейчас мы уже привыкли к «Апрельскому маршу» и «Агате Кристи», а тогда казалось, что это что-то за гранью.
– И напоследок – каким вам лично запомнился Илья Кормильцев? Что вам нравилось в нем?
Мне в Кормильцеве нравилось, что он был легкий на подъем. Распад «Наутилуса» был для него болезненным, но он легко пошел в будущее, в эпоху электронных экспериментов и «Ультра.Культуры». Еще он умел заглядывать в будущее: например, летом 1997-го увидел в видеозаписи мало кому известного дальневосточного парня и сказал: «Смазливый чертенок, далеко пойдет». А парнем этим был Илья Лагутенко. Он заражал своей энергией, и я хочу донести ее до других. В книге «Кормильцев. Космос как воспоминание» много ситуаций-шоукейсов.
Человек прочитает и поймет: я так делать не буду. Или наоборот: гений, и как он до этого додумался? Это библия-шпаргалка по жизни современной субкультуры
Еще один эпизод: когда ему было двенадцать лет, они с другом Колей Солянником воровали ночью из больниц баллоны с азотом, вдыхали его через шланг от стиральной машины, воображали, что это какое-то наркотическое состояние и писали первые стихи. Эту историю я понимаю так: в двенадцать лет Илья Кормильцев вдохнул волшебный воздух, а потом всю жизнь выдыхал его наружу.
Главное фото: Кристине Папян
Нам нужна ваша помощь! It’s My City работает благодаря донатам читателей. Оформить регулярное или разовое пожертвование можно через сервис Friendly по этой ссылке. Это законно и безопасно.