30 октября в России отмечается День жертв политических репрессий: в 2017 году он ознаменовался 80–летием начала Большого террора и грядущим столетием создания Всероссийской Чрезвычайной комиссии, из которой вышло Главное политическое управление, затем Народный комиссариат внутренних дел и Комитет государственной безопасности.
В Екатеринбурге память о жертвах политических репрессий пытаются сохранить: летом этого года на стенах трех домов установили памятные таблички всероссийского проекта «Последний адрес», посвященного возвращению памяти репрессированных горожан. А осенью музей истории города закончил первую книгу с воспоминаниями родственников жертв Большого террора. В ней на 200 страницах собраны 23 истории репрессированных свердловчан.
Одну такую историю для IMC рассказал кинорежиссер Владислав Тарик, сын Владимира Михайловича Тарика, арестованного в сентябре 1937 года по обвинению в «активном участии в контрреволюционной организации правых в комсомоле». Заместитель директора Свердловского дома художественного воспитания детей, один из основателей Дома пионеров в Харитоновском парке, Владимир был расстрелян через несколько месяцев, не дожив до своего тридцатилетия.
Владислав Тарик на церемонии открытии таблички "Последнего адреса". Фото Елены Рафиковой / Последний адрес
Я пережил отца в два с лишним раза: ему не дали дожить четыре месяца до тридцатилетия. Здесь от дома (на 8 марта, 1) до подвала (внутренней тюрьмы НКВД Свердловской области), где расстреливали арестованных – 400 метров, я замерял по карте. Не вызывали даже «воронок», довели пешком по улице прямо, затем мимо клуба Профинтерна и по улице Вайнера. На доме был балкон, и мама с моей семилетней сестрой выбежали на него и смотрели, как ведут отца. А я спал, так как весь день плакал из-за перелома ноги.
Установку таблички («Последнего адреса») я воспринимаю как второе пришествие отца. Он так мало пожил. Родился в бедной крестьянской семье на границе Польше, западной Украины и Литвы. Во время столыпинских реформ они поехали в Сибирь, добрались до Кустаная. Денег, чтобы заняться крестьянским трудом не было, и Владимир пошел по пути своего отца - в 15 лет стал укладывать шпалы на железной дороге, бороновать на полях у зажиточных крестьян.
А в 1920-е, когда пошло молодежное коммунистическое движение, отец организовал комсомольский отряд и возглавил его. С тех пор его жизнь - полный восторг. У него был природный педагогический и организационный талант. Затем его назначили в Свердловск заведующим оргбюро обкома комсомола. Здесь он развернулся, организовал первый в стране Детский институт коммунистического движения, работал в газетах «Всходы коммуны», «На смену!». После того, как в городе получили деньги для Дворца пионеров, отец занялся его созданием. Сам таскали кирпичи, восстанавливали усадьбу и парк.
Дом старых большевиков на 8 марта, 1, где 5 сентября 1937 года арестовали Владимира Тарика. Фото МУГИСО Свердловской области
Он умел и любил работать с детьми, устраивать походы, игры, кружки. Он умел так заворожить аудиторию, так что дети смотрели на него, открыв рты. Его даже не называли Владимиром, всегда - Володей.
До того, как поселиться на 8 марта, 1, отец жил на Пушкинской, 4, где проживали пионерские воспитатели и комсомольские работники. На фотографиях тех лет видно, что жили все скудно, одевались бедно. Но зато - с гармошкой, видно, что дурят, веселятся.
В.М.Тарик среди пионервожатых. Фото из архива Владислава.Тарика / Последний адрес
Его обвинили в том, что он оппортунист, реставратор капитализма, который занялся прямым вредительством. В обвинении указывалось, что «на деньги, переданные на Дворец пионеров, он мог бы построить новое здание Дворца, но стал восстанавливать эту гнилушку (Харитоновская усадьба)», - так звучал донос на него. Вдобавок он «срывал сроки водной станции на парковом пруду, затягивал строительство парикмахерской», и даже чертежи нового Дома пионеров были какие-то вредительские.
Я не помню отца, но у меня впечатления, что я его знаю. Как будто он всегда был рядом. Пока я рос, всегда появлялись люди, которые говорили: «Не смей думать об отце плохо!». Постоянно говорили какие-то шуточки, которые он говорил.
Однажды старший лейтенант милиции посадил меня с сестрой и супругой в старый разбитый «москвич» и повез на захоронение (12–й километр Московского тракта, где сейчас Мемориал жертв политических репрессий). Никакого мемориала там еще не было - приехали на поляну, и я с ужасом подумал: «Да мы сюда ездили на стрельбище «Динамо» и грибы собирали». Теперь я понимаю, почему на той поляне не было грибов: исчез почвенный слой, потому что там около 20 тысяч человек захоронено. Сейчас я с горечью узнаю, что там стали делать псевдомогилы, прокладывают дорожки на местах захоронений, а сами они упорядочены и обезличены.
Не знаю, как отнесутся к табличке в нашем доме: ведь раньше это был Дом старых большевиков. Их потомков сейчас почти не осталось, живут несколько старушек, но со мной они не здороваются. Может, из-за состояния здоровья, а может, и правда не хотят. «Потом и тебя посадят», - так замечали мне, когда я говорил о монтаже таблички. Боюсь, что после установки меня опять назовут «сыном врага народа».
Хотя мне очень важно, что память о репрессированных сохраняется, но по-моему, таблички на жизнь города и отношение людей никак не влияют. О репрессиях говорится очень тихо, даже в год 80-летия Большого террора
Табличка "Последнего адреса" на доме по 8 марта, 1
Когда я прохожу мимо здания на Шейнкмана, 19, где тоже установлена табличка, то замечаю, что там появился большой рекламный щит, из-за которого табличку перенесли в сторону. При этом нужно огромное число согласований, чтобы смонтировать табличку, а с рекламой все гораздо легче.
По данным исследователей, с 1937 по 1942 год в Свердловском НКВД расстреляны не менее 20 тысяч человек.
Нам нужна ваша помощь! It’s My City работает благодаря донатам читателей. Оформить регулярное или разовое пожертвование можно через сервис Friendly по этой ссылке. Это законно и безопасно.