Антон Гетьман, продюсер более 150 оперных и балетных постановок, производит впечатление этакого театрального нувориша в кольцах Bulgari и оправе Emporio Armani. С той лишь разницей, что вся его приобретенная помпезность – следствие огромной работы и высокого признания. Чуть больше года назад он сменил кресло заместителя генерального директора Большого театра России на должность генерального директора Московского Академического театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. О том, как прошлое классического театра влияет на его настоящее, и что его ждет в будущем, она рассказал It’s My City.
- Что такое классический театр и есть ли такое понятие как современный классический театр?
А.Г.: Это такой оксюморон – современная классика. Я думаю, точнее будет сказать – современное прочтение классики. Это абсолютно естественный процесс, происходящий с произведения, которые мы относим к классическим. Хотя такое разделение весьма условно, потому что, например, когда Чайковский писал «Лебединое озеро» в 19 веке, он на самом деле не создавал шедевр на века и не знал, что произведение, которое он пишет станет классическим. Он просто выполнял заказ, который получил от конторы императорских театров, кстати за очень приличный гонорар. И хочу напомнить, что первое исполнение «Лебединого озера», перед которым сегодня все справедливо преклоняются, провалилось и было освистано публикой.
Так же происходило и с массой других произведений, которые сегодня относятся к классическим. Поэтому что будет классикой и на каком этапе оно таковым станет может показать только время. И мы никогда с вами не узнаем, пускаясь в создание нового произведения, что станет ли оно на горизонте 100 лет хоть сколько-нибудь значимым. Но то, что новое поколение постановщиков, будь то режиссеры или хореографы, приходят и перечитывают поколениями признанные труды глазами сегодняшних людей для сегодняшней публики – это абсолютно нормальный процесс и, слава Богу, что он происходит. Согласитесь, трудно ожидать от режиссера, живущего в 2017 году, что он будет трактовать произведение в манере 200-летней давности. Это невозможно. Мы же для публики работаем. Ожидание публики во многом корректирует тот театральный язык, на котором сегодня разговаривают люди.
- Что касается современного прочтения: не кажется ли вам что в театре сегодня стало больше режиссуры, нежели актерской игры?
А.Г.: Вообще сейчас век режиссерского театра. Если в драматическом театре 21 век – это, безусловно, век продюсерский, то в музыкальном театре – это век режиссерский. Тут стоит упомянуть, что количество оперных произведений, которые идут на сценах театров мира, довольно ограничено. Их порядка 35 – Пуччини, Верди, Шестакович, Чайковский, Вагнер... Именно поэтому возникает некое новое прочтение текста. А вот для того, чтобы этот текст прочитать, нужен режиссер. На сегодняшний день режиссура, как способ интерпретации произведения, становится в каком-то смысле лидирующей позицией, но это ни в коем случае не умаляет и не принижает роли артиста. Наоборот, артисту работать в этих новых задачах интереснее. Ведь основная идея театра (где есть сцена, актеры – это живые люди, обладающие талантом и, самое главное, есть зрители и ценители искусства) остается актуальной как никогда.
- То есть на репертуар театра в огромной степени влияет спрос? А театр может себе позволить эксперименты? Мне кажется, у больших театров есть выбор, возможность играть с новыми формами, а у театров, которые частным образом существуют – нет.
А.Г.: Если посмотреть ретроспективу, например, 20 века, что там тогда называлось новыми формами в разный период времени, мы увидим, что все, что мы сегодня называем классическим театром, в тот или иной момент было новой формой. Это всегда было продиктовано внутренней или внешней борьбой с пошлостью, застоем, инертностью. Многое зависит и состава труппы. Если он позволяет петь Моцарта и Верди - это прекрасно, собственные и приглашенные силы – это тоже некий фильтр. Насчет экспериментов все не слишком однозначно: определенные рамки есть всегда, другое дело, что у каждого театра они очень индивидуальны. Режиссер – это не универсальная профессия, которая позволяет ставить что угодно, хоть телефонную книгу. Кто-то специализируется, на Верди, кто-то – на барочной музыке… или немецкой. Но все эти факторы оглядываются на социокультурную ситуацию в конкретном городе. Отсюда уже делается вывод: насколько далеко от традиционного прочтения того или иного произведения можно уйти.
- То есть постепенно условно традиционный театр уходит куда-то в другое пространство. Театральная форма меняется сама по себе, вне зависимости от желания создателей. Это то, что воспринимает молодежь, к чему как-то привыкают 40-летние родители. А те, кто старше, должны вспомнить молодость?
А.Г.: То, что мы называем традиционным театром - это скорее не сам театр, а его контекст, нахождение человека в зрительном зале, нахождение актеров на сцене, мне кажется, это никуда не уходит. Это есть. И там тоже происходит своя революция. Назовите мне хотя бы пять спектаклей, где есть четвертая стена? Нет таких спектаклей. Когда актеры существуют в условиях психологического реализма, это впечатляет так, как не сможет самая лучшая аудио-постановка! И так всегда будет, тетар может изменить грань, но не суть.
– Должно быть что-то незыблемое в театре? Есть какая-то вещь, которая обязательно в театре должна присутствовать, иначе это не театр, а флешмоб или перфоманс. Или это уже общий такой набор?
А.Г.: Я думаю, что, конечно, вот это вот ритуальное отношение к театру, связанное с тем, что есть здание, преимущественно с колоннами, гардероб, буфет, зал, рампа и т. д. – это главное, что сейчас, к моему удовольствию, разрушается. Но не так, чтобы на место всего того, о чем я говорил, вдруг пришли какие-то ангары. Ничего подобного! Существуют параллельно все эти и старые, и новые формы, и аудитория перераспределяется по всем этим замечательным местам. Кстати, это главная стезя успеха ваших «Провинциальных танцев». И всех тех, кто «перечитывает» произведения прошлого.
- Как выглядеть сегодня ваша целевая аудитория?
А.Г.: На мой взгляд, она распределяется весьма причудливым образом. У нас вообще социально-демографические подходы к аудитории (возраст, пол, род занятий) дико устарели. Например, футбольные болельщики. Вы можете сказать, с точки зрения соцдема, кто эти люди - молодые или пожилые? Это вообще непонятно. Поэтому давным-давно на смену вот этим всем дефинициям пришли субкультурные вещи, и театральная аудитория сейчас состоит из людей разных возрастов. Есть некое устойчивое представление, такой шаблон, стереотип о том, что все эксперименты для молодежи. А из чего это следует? Придите на любой такой спектакль, и вы не станете уже так уверенно это утверждать. В свою очередь, нынешнее поколение молодых людей совсем иное, чем поколение их родителей-театралов. Они любят театр по-другому, они готовы ходить туда раз в неделю, лишь бы на что-то новое. И вот тут как раз возникает главный вопрос.
- И что это за вопрос?
А.Г. Вопрос об изменении формы театрального дела с репертуарного на «staggione» (система проката спектаклей блоками, сезонами, прим. автора). Мы пока к этом совершенно не готовы. В России это произойдет лет через тридцать.
- То есть главная проблема нашего театра – это катастрофическое неумение жить в настоящем?
А.Г.: Я бы не назвал это проблемой. Это очень сложный болезненный переход, который может произойти полностью, как произошло в парижской или мадридской опере, в «Ла Скала». Или он может произойти частично, перерасти в смешанную систему проката, как в большинстве немецкоязычных театров (Цюрих, Берлин, Мюнхен, Вена). Это зависит от огромного количества деталей, с которым театр или может справиться, или нет. Например, театр, который работает по форме «staggione» не должен, и ему не нужно иметь собственную оперную труппу вообще. Наши музыкальные театры не готовы сейчас отказаться от своих солистов. Это был бы социальный взрыв.
- Тридцать лет – это много.
А.Г.: Нет, это совершенно нормальный по театральным меркам срок. Открытое пространство, театр путешествий, променад, обращение к залу, устройство спектаклей, организация спектаклей в каких-то нетрадиционных помещениях. Мы быстро нагоняем, надо отдать должное. Мы уже почти что сравнялись. Сейчас уже достаточно смело все это делается и воспринимается. Но для того, чтобы изменилась форма организации нужно в первую очередь чтобы сменилось поколение режиссеров. Сейчас в театре происходит очень много любопытного, живого. Пожалуй, никогда не было столько динамики в театральной жизни.
- Да, но сейчас динамично меняется и контингент посетителей театра, это молодые люди лет 30-35. И они чувствует глубокую нехватку репертуара. Да, у них есть любимые постановки и они периодически на них ходят. Но вот те 3-4 премьеры в сезон, которые сейчас предлагает репертуарный театр (во всяком случае в регионах) – этого не хватает.
А.Г.: Поэтому я и говорю, что система перехода на «staggione» непременно придет, таков запрос аудитории. И это пойдет прежде всего с региональных театров, например, с вашего оперного, где меньше население, зато его запрос чувствуется сильнее. Вы условно готовы ходить в театр 10 раз в год, а не четыре. Соответственно театр, понимая это, должен предоставить вам другую систему проката или привезти нового тенора из Парижа, Москвы, Мельбурна. И если вы ценитель, то вы скажете: «Да. Я бы послушал другой голос или другого дирижёра». Однако для того, чтобы театр был ментально к этому готов, необходима стопроцентная ориентация на публику, а не на обслуживание себя. Вот для чего нужны 30 лет. Это ментальный поколенчиский подход. Должны прийти люди другого поколения. Они должны быть вашего возраста.
- А есть ли будущее у репертуарного театра в России или переход на европейскую модель «staggione» неизбежен?
А.Г.: На мой взгляд, это вопросом не является. Будущее у театра, безусловно, есть, и его костяк и основа, как «позвоночник» вообще всей театральной системы - только репертуарный театр. Вы знаете, все те годы, что я занимаюсь театром, так или иначе все время слышу разговор о кризисе театрального дела, о том, что якобы репертуарный театр себя исчерпал, и т.д. и т.п. Но воз и ныне там. Суть в том, что здесь огромную роль играет человеческий фактор. И как есть те, кому нужна каждый раз новая постановка, есть и другие, которые ходят в театр «на солиста», наблюдают за его развитием и прогрессом.
- Каков потенциала у театров Екатеринбурга?
А.Г. Последние лет пять региональные театры развиваются особенно активно, причем в совершенно разных направлениях. Это радует, ведь это означает, что процесс децентрализации российской культуры начал давать свои плоды. Раньше если что-то талантливое появлялось в регионах, оно очень быстро усилиями государства перемещалось в Москву. Сейчас этот процесс остановлен, к счастью. Сознательно, я надеюсь. И такие замечательные талантливые люди как Слава Самодуров развивают региональный театр, тем самым демонстрируя столичным снобам, довольно убедительно кстати, что находясь в провинции, можно делать очень интересный художественно-состоятельный современный театр. И я с удовольствием наблюдаю, как на премьеру в Екатеринбург прилетает московская и питерская критика. Культурная карта России перестала выглядеть как средневековый план, где все самое главное происходит там, где живет князь.
Фото: Музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко
Нам нужна ваша помощь! It’s My City работает благодаря донатам читателей. Оформить регулярное или разовое пожертвование можно через сервис Friendly по этой ссылке. Это законно и безопасно.