Накануне встречи с Алексеем Рыжковым, художником, который уже много лет рисует Екатеринбург, я долго перелистывала его работы, размещенные во «ВКонтакте», и думала, чем же они так цепляют. Остановившись на картине с бетонным забором, где красовалась надпись «SverdLOVEsk», я поняла: тем, что они ничего не приукрашивают. Город на них такой, как на самом деле: с несуразными рекламными плакатами, вывесками, рисунками на гаражах. В нем есть скрюченные старушки, бомжи и нищие. Есть влюбленные парочки, скейтеры, рыбаки. И без всего этого Екатеринбург представить так же сложно, как без достопримечательностей, которые очень эффектно выглядят в путеводителях.
Картины художника рождаются в его мастерской. В доме старой постройки с высокими потолками и большими окнами. Спасибо Алексею Марковичу, что позвал нас именно туда и дал почувствовать запах масляных красок и причастность к искусству. В дождливый весенний день мы поговорили с Алексеем Рыжковым о городе, картинах и вдохновении.
О КАРТИНАХ
В юности я, как все нормальные люди, собирался стать великим художником. К моему изумлению великого художника из меня так и не вышло. Даже правильно рисовать толком не научился. Так что пришлось рисовать по-своему.
Я хотел быть портретистом. Но однажды написал портрет на фоне городского пейзажа и обнаружил, что фон получился интереснее человека. А дома, дороги, столбы, трансформаторные будки выходят лучше, чем закаты, деревья и речки. Вспомните солдата Швейка. Однажды полиция хотела выяснить, не шпион ли он. Спросили, может ли он сфотографировать вокзал. Швейк ответил: «Легко, вокзал не надо просить, чтобы он улыбнулся». Я человек скорее застенчивый, а рисование портрета – это в том числе и общение. С домом все проще: он никогда не опоздает на сеанс. И, в отличие от девушки, не обидится, если выйдет на картине кривобоким.
Я стал рисовать Екатеринбург отчасти потому, что мне не нравилось, как это делают другие художники. Хотелось показать, как я вижу город. Я изображаю Екатеринбург с 1995 года. По моим работам видно, как стремительно город меняется. Больно видеть, как родной и привычный мне Екатеринбург трагически гибнет, превращаясь в нечто иное. Но этот его переход из одного измерения в другое было очень интересно зафиксировать.
Говорят, что мои рисунки – это пейзажи. Но мне кажется, что я рисую почти портреты. Портреты домов. Они как живые существа. У каждого здания, особенно старого, есть биография. И жизнь накладывает на них отпечаток. Здания вступают между собой в отношения, иногда гармоничные, иногда не очень. Я стремлюсь придать домам какое-то движение, поэтому в моих композициях немало кривых линий и деформаций. В портрете города отражается и наш внутренний мир – там тоже беспорядок. Изобразил как-то Троицкий собор, на заднем плане кирпичная колокольня в лесах, а впереди фонарный столб, обклеенный всякими бумажками. Чего там только нет: оскаленная пасть тигра из рекламы цирка, короткая молитва, телефоны проституток, реклама бытовых товаров и прочей чепухи.
Я не рисую Екатеринбург с натуры. Иначе реальность навязывает тебе определенный способ видения. В сюжетах я часто что-то домысливаю. Например, на одной из последних картин у меня лев прыгает через горящий обруч над цирком. Если бы я встал с этюдником на крыше небоскреба, никакие львы мне бы там не мерещились. Написал бы дежурный этюд, напоминающий фотографию.
У меня в мастерской кисти, краски, мольберт, палитра. Весь этот инструментарий заточен на то, чтобы изображать природу, старые дома. А современные стеклянно-бетонные здания удобнее для фотографов и мастеров компьютерной графики. Рисуя кисточкой, нужно преодолевать особые неудобства. Стеклянно-бетонные монстры чужды мне, хотя и есть в них своя острая выразительность. Возможность их нарисовать я воспринимаю как вызов. Ко многим современным зданиям у меня отношение двойственное. Например, к «Высоцкому». Гигантские вертикали поражают воображение. Но, как говорила одна знакомая старушка: «Пойду-ка начищу свой единственный зуб». Небоскрёбов либо должно быть много – такой высокий стеклянный лес, либо они выглядят нелепо.
В массовом сознании есть представление, что художники – это те, кто пишут масляными красками на холсте большие картины в золотых рамах, которые должны найти свое место в музеях. Мне нравится, что в собрании нашего музея ИЗО есть мои произведения, но всё же главное их назначение не в этом. Мои работы очень хорошо ложатся в книжки. Заметив это, я стал делать книги. Причем, когда я их верстаю, то, сперва раскидываю картинки по страницам, а пустые места занимаю текстом. В прошлом году я получил Бажовскую премию за книгу «Нарисованный Екатеринбург». В ней 35 эссе о городе, выбранные из 300, написанных за последние годы. Их интонация совпадает с настроением моих картин.
В моих работах нет технических изысков – их образность в другом. Они показывают наш город как некую парадоксальную среду, которая, несмотря на жесткость мегаполиса, продолжает оставаться человечной. Мне кажется, что многие люди, часто далекие от искусства, глядя на мои работы, с нашим городом примиряются. Поэтому мой нарисованный Екатеринбург так легко приживается на плакатах, календарях, чашках, чайниках и на бортах трамваев. Я со своими учениками из художественной школы устроил на таком трамвае пленэр: сели в вагон, ехали по городу и рисовали.
Интернет – благоприятная среда для моих картинок. Создать во «ВКонтакте» и «Фейсбуке» группы «Нарисованный Екатеринбург» мне бы самому никогда не пришло в голову. Это произошло так: однажды в «Ночь музеев» я вместе с семьей гулял по городу. Ко мне подошел молодой человек спросил, не я ли Алексей Рыжков, и предложил мне заявить о себе в соцсетях. Это был журналист Андрей Кон. Сейчас мы вместе ведем группу в Интернете. Сначала мы думали, что там будут только мои работы, но потом поняли, что интереснее, если там начнут появляться разные художники. Меня радует, что наша группа «Нарисованный Екатеринбург» нашла такой живой отклик в Интернет-сообществе.
О ГОРОДЕ
Есть места в городе, где я стараюсь не бывать. Они, с моей точки зрения, просто уничтожены – улица Горького, например. То, что там сейчас, просто не хочется видеть. Дома, как люди при смене режима: кто-то погиб, кто-то пришел к убожеству, бедности и запустению, а кто-то вышел в люди и стоит себе такой чистенький и нарядный. Я очень болел душой за дом на Гоголя, 7. Его нельзя было ломать! Как мы будем чувствовать Екатеринбург своей родиной, если он станет безликим? Строить новое можно во многих местах, а старинных особнячков осталось так мало. Разве можно думать только о сиюминутной прибыли, пренебрегая всем остальным?
Город многогранен, как человеческая жизнь. В нём есть красивая архитектура, прекрасные люди, есть преступники, бомжи, бедность, болезни. У меня несколько картин посвящены смерти. Одна из них почему-то висит в ювелирном магазине. Там изображено здание на Радищева, где находится агентство ритуальных услуг, мимо едут белые «Жигули», к ним красный гробик привязан. Зачем её там повесили? Может быть, чтобы покупатели смотрели на гробик и стремились, пока не поздно, прожигать жизнь.
Кроме Екатеринбурга я рисовал ещё Псков, Сиэтл и Париж. В Париже я был недавно, мечтал туда съездить, чтобы его запечатлеть.Приезжему человеку изобразить этот город практически невозможно, потому что каждый угол там отрисован по тысяче раз художниками самого высочайшего уровня. Но я рискнул это сделать, изображая не столько сам город, сколько тот «культурный слой», который так мешает увидеть Париж не предвзято.
Я гуляю по Екатеринбургу довольно часто. А сравнительно недавно сын научил меня ездить на велосипеде, и я проехался по ночному городу. Улицы показались мне очень странными, пустыми, необычно подсвеченными. После этого я кое-что нарисовал, в том числе картину, на которой изображена ночная набережная с летающей тарелкой в небе.
Однажды мне захотелось посмотреть подсвеченные градирни ВИЗа, я решил побродить пешком и заблудился. Мне тогда показалось, что я перенесся в совсем другие края. Начал путь с улицы под названием Европейская, и вскоре мне уже пришлось спрашивать дорогу у дружелюбных, но не говорящих по-русски людей. Теплый воздух был пропитан запахами шашлыка, азиатских пряностей, из многочисленных кафе лилась восточная музыка и цикады пели громко, как на юге. Мне стало не по себе. Окраины я почти не рисую, а зря.
В городе постоянно появляются новые сюжеты. Зимой я проходил мимо Оперного театра, увидел ледяные скульптуры балерин и очень удивился. Я слышал о них в новостях, но не подозревал, что вживую они меня настолько поразят.
Я особенно люблю зимний Екатеринбург. Снег – хороший скульптор, он сглаживает неуклюже слепленные екатеринбургские монументы и очень украшает город.
У каждого города должна быть мифология. Важную роль в ней играют личности. Для Екатеринбурга это его градоначальники Татищев и Де Генин. Они были незаурядными, творческими людьми. Также это Мамин-Сибиряк и Бажов. Архитектор Малахов. Важные имена для города – фотограф Метенков, художник Волович. Уверен, что Старика Букашкина люди тоже надолго запомнили. Но кто из нынешних героев окажется действительно значимым, будет видно лет через 30.
Группы Алексея Рыжкова в соцсетях:
Фотографии Тимофея Балдина
Нам нужна ваша помощь! It’s My City работает благодаря донатам читателей. Оформить регулярное или разовое пожертвование можно через сервис Friendly по этой ссылке. Это законно и безопасно.