Мы записали новый выпуск подкаста «Надо больше хорошего», в котором смеются, ругаются, вспоминают прошлое и признаются в любви к Екатеринбургу. Все потому, что в гостях у нас великий и ужасный Николай Коляда: режиссер, драматург, создатель одноименного «Коляда-театра».
Мы честно говорим о деньгах, увольнениях, дорогих подарках, скандалах и том, почему театр должен быть живым, а не «правильным». Николай рассказал нам, как «Коляда-театр» пережил все кризисы от 1990-х до 2024 года, как сейчас можно выживать без господдержки и что не так с современным театральным образованием.
Не обделили вниманием и грядущий фестиваль «Коляда Plays», средства на проведение которого впервые собирают краудфандингом. Все самые яркие цитаты драматурга из подкаста собрали в одном месте, а полностью послушать выпуск можно тут.
Про настоящий театр
— Я абсолютно счастливый человек. Команда, с которой я работаю, эти 80 человек — они дружные, они не подлые, они честные, они умные. Они с радостью каждый спектакль играют, как будто это в последний раз и больше не повторится, за что я их очень люблю. За честность, за правду, за то, что они не кривляются, за то, что они не изображают там КВН на сцене, морды не корчат, а все время правда-правда-правда.
Когда я создавал этот театр, я уже так наелся этими бюджетными театрами, когда «бархатные штанишки» из Шекспира играем, бороды приклеиваем или машем шпагами, все это вранье, ложь-ложь-ложь. Я захотел сделать театр, чтобы там была правда, какая-то немыслимая правда на сцене. И этой правды я от артистов добиваюсь.
Понимаете, я люблю такой театр, где пришли, сели, смеются-смеются, хохочут-хохочут, потом раз — замирают и говорят: «А над чем смеетесь? Да вы над собой смеетесь». Сами себе говорят. И начинают плакать. Мой театр — это «изба рыдальная». Я и сам обожаю плакать в театре.
Фото: Анна МарченковаПро педагогов
— Мы хотим, чтобы великий русский реалистический театр процветал и жил после нас. Жизнь-то короткая, пролетела, тебя и нету. А театр-то должен жить дальше. Если в театры придут талантливые молодые парни и девчонки, это же будет прекрасно. Но все зависит от педагогов.
Смотришь иногда на некоторые курсы и видишь, что педагогам неинтересно. Они этих мальчишек и девчонок, которые пришли, не понимая ничего, не сильно обучали. Ну так, тяп-ляп, ды-ды-ды-ды-ды-ды. И оно не получается. От учителя все зависит — горит ли он желанием сделать из тебя человека, дать тебе профессию, чтобы ты этой профессией зарабатывал деньги еще.
Мне же хочется научить их, потому что я с 1973 года в театре, 52 года — уже больше полувека, я кое-что знаю про театр. Моими волосьями все сцены мира засыпаны, где только сцену не мыл и где только не был. Молодые парни и девчонки приходят из Каменск-Уральска, из Тагила, поступают на режиссера. Они знать не знают, что такое режиссер вообще. Они думают, что режиссер — это командовать: «Одна встала, две сели».
Нет. Режиссер — это человек, который хочет что-то сказать людям. Как и драматург. Как и артист. А если тебе нечего сказать, ты просто бегаешь со шпагой по сцене... Хорошо, замечательно, но это не имеет никакого отношения к великому русскому реалистическому театру.
Про театр-семью и квартиры для артистов
— Как в семье, есть какие-то напряжения в взаимоотношениях. Это бывает. Вы говорите «отец». Нет, я не отец. Я не добрый дядя, это мой маленький поганенький бизнес. Я бизнесмен. Если я вижу, что артисту плохо, проблемы у него, значит, надо дать ему денег. Если я вижу, что артисту надо купить квартиру, я покупаю ему квартиру. Для того, чтобы мой бизнес процветал.
Недавно я купил две квартиры сразу же. И поселил там двух парней, они счастливы. Просто свой уголок у каждого и своя жизнь, и чудесно. Ну что тут хвастаться? Я получаю большие деньги как драматург. Мне приходят гонорары. Мои пьесы идут по всему миру, даже в Австралии поставлены.
Денежки собираю-собираю, а потом покупаю квартиры. Я купил 19 квартир за время, за 25 лет. И 10 квартир я подарил артистам. Василина Маковцева проработала у меня 18 лет, говорю: «Ну забери ты эту квартиру, ты заработала это». Антон Макушин — 20 лет. «Забери ты эту квартиру. Ягодин, забери квартиру».
Василина Маковцева и Олег Ягодин в спектакле «Оптимистическая трагедия»Про спектакль «Рогатка», который поставил Роман Виктюк
— Виктюку мою пьесу «Рогатка» показала Людмила Улицкая. Виктюк поехал с ней в Америку, поставил ее в Сан-Диего. Потом приехал в Москву, поставил ее в своем театре с Маковецким и с Бозиным, попасть было невозможно. Спектакль у Виктюка был про красивые пиджаки, Фредди Меркури там поет Show Must Go On, какие-то качели качаются.
А там история про то, как два человека сблизились и произошла жуткая трагедия, так что один человек выбросился с балкона, он просто погиб. Жуткая история, там не должно быть никаких песен, плясок и все такое прочее, что сделал Виктюк. Но спектакль у него шел лет 10. Народу битком просто, все плакали.
Славы мне принес много этот спектакль. Я перетащил его и к себе в театр. Он и сейчас собирает полные залы. И действительно все плачут, потому что там возникает тема о том, господи, как хочется любить, как хочется, чтобы тебя любили, как хочется любви. А ее нету. А как хочется. Господи, а когда влюбляешься и вдруг теряешь это, боже, столько в голове возникает всего.
Я перетащил этот спектакль к себе в театр не для того, чтобы скандал устроить, а чтобы людей это взволновало. Если это не волнует публику, зачем тогда нужно все это?
Про фестиваль «Коляда Plays», который был под угрозой срыва
— Будет большой праздник, денег мы насобирали. Ура! Актеры будут жить в самых лучших гостиницах. Я очень хочу, чтобы все эти провинциальные театры, которые к нам приезжают на фестиваль, чтобы они жили в роскошной гостинице, чтобы там был завтрак. Тебя любят, тебе хлопают, тебя обсуждают. Про тебя в театральной газете, которая каждый день выходит, пишут. Человек уезжает счастливый просто-напросто.
Про Бориса Рыжего
— Боря ушел в 27 лет. Понимаете, его спаивали просто. Я помню, в журнале «Урал» был банкет или пьянка, вот ему наливали стакан: «Пей, пей». Обнимали его и говорили: «Ты поэт, а поэт должен умереть, рано умереть». Говорили, что русский поэт должен покончить жизнь самоубийством. Они ему просто впаривали в мозги все. Зачем, почему, я не знаю. Но я слышал это своими ушами. Знаю фамилии этих поэтов всех, которые сейчас пишут «воспоминания», понимаешь ли.
В день, когда Боря повесился, я позвонил одному поэту, не буду называть его фамилию. Говорю: «Слушай, говорят, что Боря повесился. Это правда? Что ты, слышал что-нибудь?» Знаете, какой был ответ? «Ты понимаешь, мне кажется, это абсолютная правда, потому что стихи у него в последнее время шли очень плохие, очень нехорошие». Вместо того, чтобы сказать: «Да ты что! Боже, ужас! Да не может быть, давай проверим». Через полгода этот поэт выпустил книгу о своих встречах с Борей Рыжим. Это омерзительно просто, слов нету.
Про воспоминание, которое осталось от Рыжего
— Однажды они с поэтом Олегом Дозморовым сказали: «В редакции должен быть обязательно диван, на котором должны поэты спать пьяные или отдыхать». Я поехал в магазин комиссионный, купил старый-старый такой диван, 1950-х годов. Его затащили туда и он там стоял, и на нем они то ли спали, то ли лежали, то ли еще что-то.
Потом в редакции была какая-то перемена, что-то там менялось. Я этот диван отвез к себе в Логиново на дачу. И сейчас, когда приезжают ко мне гости, я говорю им: «Вот диван, на котором спал Боря Рыжий». И все смеются. Но он действительно на нем спал.
Про своего ученика режиссера Василия Сигарева и политику в театре
— Сейчас мы не общаемся. Он, по-моему, в Грузии живет, что-то там пишет, вот сейчас прислал [главному редактору журнала «Урал»] Олегу Богаеву некий сценарий, который называется «Придурок», Богаев мне переслал. Я прочитал — no comment, не буду говорить. Понимаете, я не хочу ничего плохого сказать про Васю, я его очень-очень люблю, и дай бог ему здоровья, но есть такое понятие — «талант угасает».
Может быть, так оно и есть с ним. А может, и нет. Но мне кажется, он очень много занялся не своим делом — тем, чем писатель, писатель русский не должен заниматься ни в коем случае: политикой-политикой-политикой. Это не твое дело, это грязь, это мерзость, извините. Это другой мир, в который влезать писателю, художнику нельзя ни в коем случае. Пиши про людей, про человека пиши, про Россию, про то, куда эта тройка мчится.
Про смерть и рай с кошками
— Ну, а как не думать-то о смерти? Думаешь конечно. Когда я был помоложе, я все писал какие-то пьесы про смерть и что-то вот так боялся смерти. А потом, когда похоронил многих, маму, папу, друзей — они все уходят, уходят, уходят — уже думаешь о смерти не так трагично. Думаешь, что когда-то придет время, когда тебя просто-напросто не будет. Хотя я православный человек, я не верю, что душа останется, что ты где-то там будешь летать. Ничего не будет, ты просто уснешь и все. Как ночью засыпаешь, ты же исчезаешь куда-то и тебя нету.
Конечно, мечтаешь о рае, как я в пьесе «Баба Шанель» написал. Там одна из героинь говорит: «Когда я умру, я буду в раю. Здесь, вот в деревне Логиново, где у меня дача. И там буду ходить по огороду в раю, солнце будет светить и будет много-много моих кошек. Я только буду с кошками и больше ничего».
И какие-то старухи ей говорят: «А мы там будем в твоем раю?» Она говорит: «Да пошли вы к черту, надоели вы! Только я и кошки». Так что, если будет рай (хотя его не будет, конечно), я хочу, чтобы были только я и кошки. У меня пять кошек на сегодня.
It`s My City