В последний выпуск подкаста «Надо больше хорошего», который It’s My City записывает вместе со студией «Послушайте», мы позвали художника, архитектора и руководителя издательства Tatlin Эдуарда Кубенского. Вместе с ним мы попытались разобрать городскую мифологию — от спорного памятника Борису Рыжему в Екатеринбурге до конструктивизма, который он считает «голой архитектурой».
Почему хрущевки проектировали с расчетом на похороны, как «кладбище домов» превратилось в арт-проект и зачем девелоперам стоило бы строить квартиры, «в которых не стыдно встретить Бога» — откровенный разговор о том, как вера, ирония и бетон формируют облик Екатеринбурга.
Выпуск получился одновременно философским и дерзким, как и все, что делает Кубенский, так что его вполне можно растащить на цитаты. Самые яркие из них мы собрали в этом тексте.
Фото: It's My City— Я категорически против всех памятников. Когда я делал «Трибуну поэта», кому-то в интервью сказал: «Я против памятников политикам, даже если они хорошие. Я за памятники поэтам, даже если они плохие». Но в целом я против памятников, все равно мы создаем себе кумира, как ни крути.
Я против того, чтобы называли улицы чьими-то именами, просто назовите «улица 1», «улица 2», «улица 3». Меньше будет споров.
— Как-то в Ельцин Центре я читал лекцию на Днях конструктивизма. Пытался с аудиторией наладить контакт и начал прямо: «Я не люблю конструктивизм». И там даже была картинка, где я вылезаю из окна Белой башни и произношу облачком эту фразу.
Потом я пытался объяснить, чем конструктивизм отличается от сталинской и классической ордерной архитектуры. Люди с юмором поняли мой стеб, но в конце лекции ко мне подошла женщина и сказала: «Таких, как вы, убивать надо!» Причем она художник.
Конструктивизм, если подходить формально, это «голая архитектура». Если например, с библиотеки Белинского убрать все «цветы», получится конструктивизм. У вас останется чистая, пустая коробка. А в этих «цветах» жил бог. Конструктивизм XX века заменил бога на человека.
— «Кладбище домов» — такой проект, который людей сильно торкает. Они говорят: «Кто это сделал? Уберите срочно». А когда начинают вникать в суть, говорят: «Ну и правильно, что сделали».
Сити-менеджера Александра Эдмундовича Якоба спросили в 2012 году журналисты, мол, зачем вы хотите убрать, ведь многим уже нравится, люди готовы приходить туда в День памятников, подкрашивать. Якоб сказал гениальную фразу: «Художник высказался, за ним надо убрать». И я понял, что он тоже художник, дадаист настоящий .
Арт-объект в виде кладбища разрушенных в Екатеринбурге исторических зданий, созданный Эдуардом Кубенским в 2012 году у Библиотеки имени Белинского. Фото: Tatlin— Как-то я оказался на закрытом клубе девелоперов в «Тихвине» и наш разговор зашел о рекламе квартир. Я сказал: «Вот вы на рекламных щитах вешаете фразу „трешка по цене двушки“ или „двушка всего за полтора ляма“». Они возмутились: «А что такого?» Я ответил: «Я не такой богатый, как вы, и чтобы купить квартиру, мне нужно лет до 30–40 копить на первый взнос, а вторую половину жизни я должен выплачивать ипотеку. Однозначно, я в ней умру. Гипотетически я встречусь с богом в этой „двушке“».
Мне кажется, нужно проектировать квартиры так, чтобы они были копией мироздания, как храм. Если вы напишете на щитах «двухкомнатная квартира, в которой не стыдно встретить бога», будет другой эффект. В какой-то момент я заметил, что слова «однушка», «двушка», «трешка» на щитах пропали.
— Вы знаете, почему в хрущевках такие подъезды? Не такие парадные, как были в домах до революции. Это чисто строительные нормы и правила — лестничная клетка рассчитана не для того, чтобы мы там удобно ходили и что-то носили. Она рассчитана для того, чтобы можно было развернуть гроб и спустить его с пятого на первый этаж. Даже люди, которые проектировали здание, думали о смерти. Понимали, что человек в этой хрущевке или «брежневке» умрет.
Фото: It's My City— Мы перешли в эпоху, когда здания строятся не на века, а на время. Зачем нам оставлять дом детям, если они могут сами его построить и там уже будет технология умного дома?
Вот у вас чайник сломается от итальянской компании Alessi, что вы с ним сделаете? Выбросите и купите новый, китайский. А самовар ваших бабушки и дедушки будет жалко выбросить. Во-первых, это какая-то странная фигня, если можно воду кипятить кипятильником, как в хрущевке. Во-вторых, потому что это было искусство, самовар — это тот самый «цветок».
— Даже если мы смотрим на старый дом, мы видим новый мир. Мы не видим как астрономы «прошлое вселенной». Вы когда гуляете по городу, можете найти фрагмент, про который можно сказать: «Вот Екатеринбург XIX века»? Вот возьмем консерваторию, горное училище. Окна там пластиковые стоят? Наверняка. Штукатурка там с XIX века? Кровельное покрытие тоже досками XIX века закрыто? На тротуаре рядом там плитка же какая-то лежит? И даже вывеска на этом доме сделана совсем недавно.
Мы видим современный мир, даже если это московский Кремль.
Фото: It's My City— Ребята, которые изобрели слово «капром», для зданий сегодняшних придумали новое слово «капут» — капиталистический утилитаризм. Капром — это когда государственная собственность перешла в частную, у частного владельца появилось много денег и он решил построить дворец коммунизма, только на своем приусадебном участке, о чем мечтал, пока жил в хрущевке.
Прошло время, выросло новое поколение — это дети создателей капрома. Они отучились в зарубежных вузах. Они поняли, что не надо тратить деньги на всю эту «красоту», надо фигачить быстрее, чтобы люди больше брали ипотеки. Архитектура утилизировалась. Я смотрю на архитектуру Екатеринбурга и не могу понять, кто что спроектировал. Как будто искусственный интеллект все фигачит. Я думаю, этим все и кончится следующим летом.
Штаб-квартира РМК — это чистой воды капут. Если бы я был сэром Норманом Фостером и меня попросили такое построить в Екатеринбурге, я бы в первую очередь спросил: «А это где?» Я бы сказал, что, конечно, туда не поеду. Если бы меня попросили сделать что-то красивое и не за много денег, на месте Нормана Фостера я бы придумал модуль на два этажа и растиражировал бы его на «шишку».