«Человек создан для счастья, как птица для полета», — говорил один из героев рассказа «Парадокс» Владимира Короленко. Парадокс в том, что не все птицы способны преодолеть силу земного притяжения, как и не все люди с их стартовыми возможностями способны добиться счастья в обществе, которое сковывает их своими правилами, далеко не всегда честными и справедливыми.
Во многом об этом рассказывает историческая драма Ренаты Джало «На этой земле», запечатлевшая эпоху постепенного увядания крепостничества в России, которую на этой неделе представили в Ельцин Центре. В ее центре история «деревенского Икара», беглого крестьянина, который неустанно пытается оторваться от земли, улетев от своего беспросветного быта куда подальше на самодельных крыльях.
Критики хвалят фильм за эстетичную монохромную картинку, статичные кадры, которые как бы удерживают героев в их исходных состояниях, не давая сбежать от суровой реальности. Чем еще интересна картина и почему ее можно назвать смелой, разбирался наш кинокритик Егор Бобыкин.
История крепостного права неохотно и робко затрагивается российскими кинематографистами: из последнего вспоминается, прежде всего, комедийная франшиза «Холоп». Хотя в реальности если крепостничество и было смешным, то исключительно в своем издевательском гротеске, когда мужа-крестьянина и жену-крестьянку барин мог разлучить «по приколу». Серьезных попыток осмыслить пожизненную несвободу большей части российского населения как будто бы не предпринималось, и в наше время сама по себе тема фильма выглядит остро.
Черная дыра крепостничества извергала зверские, страшные сюжеты об унижении человеческого достоинства, которые подробно зафиксировали в русской классике. Взять хотя бы «Господ Головлевых» Салтыкова-Щедрина, когда Иудушка Головлев, оприходовав молодую крестьянку Евпраксеюшку, взял и сослал их новорожденного ребенка в воспитательный дом. И хотя крепостное право к этому моменту уже отменили, экономическая зависимость крестьянина от помещика никуда не делась — крестьяне десятилетиями отрабатывали свой выкуп на земле помещика.
Полнометражный дебют Ренаты Джало «На этой земле» — это смелая попытка вглядеться в мрак российской глубинки конца XVIII века, чтобы сквозь изысканный монохром и ветреные деревенские ландшафты разглядеть высокую трагедию маленьких людей, стремящихся вырваться из паутины мертвецкой приземленности бытия. Крестьяне оставлены наедине с самими собой и с тяжкой трудовой рутиной. Чахнущие в уделе как в клетке, они едва справляются с тем, чтобы добыть достаточно урожая и не умереть с голоду.
Словно желая вырваться из лап беспроглядной нищеты, один из героев фильма, беглый крепостной, решается на отчаянный поступок. Он, юродивый, сооружает из дерева самодельные крылья, чтобы потом сигануть с крыши.
Вся деревня в шоке. «Антихрист», — говорят про него соседи. Он повторит свой эксперимент не раз и не два, но никак не может взлететь, никак не удается ему преодолеть силу земного притяжения, которая служит метафорой той самой приземленности бытия. Каждый раз он разбивает колени в кровь, каждый раз ему придется карабкаться по оврагам.
Зачем именно он повторяет свои попытки, автор умалчивает — мотивы и психология героев в картине не прописываются четко. Но в своем стремлении к небу он все же не одинок: одна из деревенских девушек заражается любопытством к его летным экспериментам и робко наблюдает за его тренировками в лесу. Ей тоже хочется вырваться из духоты реальности, и на то есть причина. Суеверные громкоголосые старухи обвиняют ее в том, что она якобы «кушала свою сестру». В том смысле, что она каким-то магическим образом высасывает силы из своей больной сестры-близняшки.
Внезапно в деревне случается страшный неурожай, который грозит перерасти в массовый голод. В фатальную уязвимость крестьян перед наступающей трагедией верится без малейших колебаний. Ведь помещик даже не удосужился оповестить власти о случившейся продовольственной катастрофе.
Обреченность крестьян усиливает и визуальный ряд, та самая «мертвецкая приземленность бытия» выражается в их обшарпанных одеждах, грязи и слякоти окружения. А монохромное, «квадратное», часто статичное изображение оператора Екатерины Смолиной будто сжимает героев в кулаке, как сжимает их укорененное в государственном устройстве «рабство», как удерживает у земли сила гравитации.
Взять, например, сцены тренировок, где юродивый беглец пытается из раза в раз взлететь на самодельных деревянных крыльях. Камера статична, и кажется, будто бы «летчика» тянет вниз не ньютоновская сила тяготения, а сила тяготения, исходящая из неподвижности безупречно выверенного кадра.
Мертвая хватка изображения сковывает не только крепостных, но и помещиков. Неожиданно деревенского Икара заподозрили в страшном убийстве, произошедшем в уделе. Так в фокусе наконец оказывается дворянин, владелец удела — он едет разбираться в преступлении.
Здесь автор могла бы поддаться соблазну и свести образ и сюжетную линию дворянина к привычному социальному неравенству и наглости сильных мира сего. Но режиссер делает его таким же пленником гравитации бытия, как и деревенский Икар. Правда, его тянет к земле утомительный блеск дворянства, когда привычные развлечения для богатых — балы и охота — уже не приносят такого удовольствия.
Например, в одной из сцен помещик сам надевает самодельные крылья крестьянина и пытается «порхать», в то время как на заднем плане раздается величественный салют.
За счет того, что автор не дает своим героям четкие психологические портреты, в картине создается огромный простор для интерпретаций. Это точно понравится синефилам, но может отпугнуть зрителей, не привыкших к неконвенциональной авторской оптике. Однако если принять условия игры, можно увидеть, вероятно, самое эстетически выверенное изображение крестьянского быта на экране в российском кино впервые за долгое время. В этом смысле «На этой земле» — одно из главных открытий отечественного кинематографа в этом году.
Фильм официально вышел в прокат 24 апреля, в ближайшее время его должны начать показывать в кинотеатрах Екатеринбурга.
It`s My City