«Херачили меня палками. Ждали, когда я упаду и буду молить о помощи»

В 2008 году правозащитник Лев Пономарев* опубликовал статью в The Wall Street Journal о пытках в российских колониях и прикрепил видео, где омоновцы в масках резиновыми дубинками избивают людей на огражденной площадке. Это были кадры из уральской колонии от правозащитника Алексея Соколова. И хотя ФСИН настаивала, что видео подделка, Соколов утверждал, что запись ему передал бывший сотрудник колонии. Позже она станет частью его документального фильма «Фабрика пыток, или Педагогический опыт», за который правозащитнику придется отсидеть в тюрьме.

Недавно Соколов снова оказался в камере, правда, только на пять суток и за странный прецедент — использование логотипа запрещенного Facebook на сайте сообщества «Правозащитников Урала», в котором он состоит. Мужчина убежден, что это попытка надавить на него за то, что он занялся делом о гибели минимум 16 осужденных женщин в колонии № 16 в Краснотурьинске. В ГУФСИН по Свердловской областью называют это ложью и отрицают заявления Соколова о давлении.

Можно ли с тремя уголовными сроками за плечами отстаивать права заключенных и возможно ли окончательно побороть пытки в системе, где много лет такие жестокие методы использовали для «исправления», Алексей Соколов рассказал It’s My City. 

Привозили, избивали, заставляли признаваться

Впервые о пытках в колонии ИК-2, которая находится в самом центре Екатеринбурга, Алексей Соколов узнал в 2006 году. Тогда к нему обратился пострадавший мужчина, который за одну ночь «признался» в 33 эпизодах преступлений. 

— На следующий день к нему пришел адвокат, а мужчина заладил: «Это был я, это все сделал я». Тогда адвокат решил поговорить на отвлеченные темы и спросил, какие условия в ИК-2. Заключенный ответил, что хорошие. Адвокат спросил, что ему давали на ужин. А мужчина сказал, что не помнит. 

Напрашивался вопрос: как можно вспомнить преступления, совершенные три года назад в тот же день, когда не помнишь, что вчера ел? 

Стало понятно, что он пережил жестокие пытки, — рассуждает Соколов. 

Фото: Елена Елизарова / It's My City

По словам правозащитника, после нескольких обращений он понял, что если пойти в суд с историей одного человека, есть риск получить обычную отписку. Поэтому Соколов решил найти другие случаи, чтобы показать системность проблемы, жаловаться в суд и государственные органы.

Мужчине удалось выяснить, что в ИК-2 находилось помещение, функционирующее в режиме следственного изолятора. Туда помещали тех, кому суд в качестве меры пресечения назначил содержание под стражей. По словам Соколова, в пространстве организовали конвейер пыток по добыче признательных показаний: людей привозили, избивали, а затем заставляли признаваться в преступлениях, которые они не совершали. Основную грязную работу по выбиванию показаний брал на себя «актив» — осужденные, которые работают на администрацию колонии. 

Позже такую схему стали использовать и для того, чтобы отбирать бизнес у предпринимателей. Нужных людей привозили в ИК-2, под пытками заставляли подписывать отказ от имущества в пользу конкретных лиц, а затем судили и отправляли отбывать срок на несколько лет. 

До сих пор в СМИ всплывают истории предпринимателей, у которых таким образом забрали предприятия. Например, в конце 2022 года в издании Е1.Ru вышел материал с историей бывшего директора ЧОП «Гюрза» Валерия Поварова. Он рассказал журналистам, как «перешел дорогу» банде, которой помогали высокопоставленные силовики, попал в ИК-2, подвергся пыткам, потерял бизнес, а затем сел на 10 лет по сфабрикованному делу. Теперь он пытается добиться реабилитации, но в СК и прокуратуре его истории о пытках опровергли.

Вид на территорию ИК-2 в Екатеринбурге. Фото: Марина Молдавская / It's My City

Как Соколов стал врагом ГУФСИН и отсидел за свой фильм

По мотивам своей правозащитной работы Соколов решил сделать документальный фильм. 

— Сначала я никому не говорил, что начал работать над фильмом. И когда понял, что не хватает видео, со мной связался бывший сотрудник ИК-2 и предложил встретиться. Когда спросил его, зачем, тот сказал, что хочет, чтобы в колонии навели порядок. На встрече он передал мне видеокассету, а когда я включил ее дома, увидел жуть, — вспоминает Алексей.

Позже правозащитник говорил, что хотел привлечь больше внимания к «профилактическим» методам, которые применяют в колониях: 

— Я давно занимался ИК-2 и другими колониями Свердловской области, в которых творится беспредел и пытки. Стало ясно, что одними запросами в прокуратуру дело не решить.

Правозащитники Алексей Соколов и Лариса Захарова. Фото: «Правозащитники Урала»

Фильм вышел в 2007 году. Спустя два года Соколов стал членом Общественной наблюдательной комиссии (ОНК), представители которой имеют законное право заходить в любое исправительное учреждение и проверять условия содержания осужденных. Правозащитная деятельность и документальная лента сделали мужчину, по его словам, врагом для областного ГУФСИН. В ОНК правозащитник проработал три месяца, потому что его арестовали по делу, основанием для которого стали заявления троих заключенных из разных уральских колоний.

— Заключенные внезапно вспомнили, что девять лет назад я совершал вместе с ними преступление. Правда, по версии одного я был грузчиком, по версии другого водителем, а третий рассказывал, что я стоял «на шухере». И все обвинение против меня было построено на показаниях лиц, осужденных за совершение десятков аналогичных преступлений, отбывающих наказание в местах лишения свободы. Причем ранее в своих показаниях никто не указывал на меня как на участника совершенных ими преступлений.

Но эти же люди жаловались на пытки и психологическое насилие и незадолго до судебных разбирательств звонили, чтобы предупредить о требованиях дать показания против меня. И вот еще удивительное совпадение: когда я пересматривал видео из документального фильма, то оказалось, что один из заключенных, которого пытали, давал показания против меня.

Кроме слов этих людей доказательств вины и не было. Все ходатайства адвокатов о допросе свидетелей, которые объективно подтвердили бы мою невиновность, были оставлены судом без удовлетворения, — рассказывает Соколов. 

В 2009 году суд назначил ему наказание в виде пяти лет заключения в колонии строгого режима. Тогда в его поддержку высказались российские и международные правозащитные организации, объявив Соколова политическим заключенным. 

— Было очень сложно. Тяжело, когда против тебя все: и суд, и уголовно-исполнительная система, и полицейские, и прокуратура, — вспоминает Алексей.

Фото: Марина Молдавская / It's My City

Отбывать срок мужчину отправили в лечебно-исправительное учреждение № 37 Красноярского края. 

— Не было никаких оснований отправлять меня в учреждение, где лечат наркоманов и алкоголиков, но именно так сложилось. Там все было печально: людям вокруг ничего не нужно было от жизни. 

Мне помогла не сломаться поддержка людей — писали письма люди со всей планеты. А еще я радовался мелочам, например, если утром дали на завтрак кашу с молоком. И много гулял. Однажды принес обувщику свои кирзовые сапоги. Он спросил: «Ты сколько сидишь? Обычно так обувь стаптывают спустя лет семь». А я на тот момент отсидел только полгода, — вспоминает Соколов.

Вместо пяти лет он отсидел три года и освободился по УДО в 2011 году. Уголовное дело по поводу пыток в ИК-2 все-таки возбудили, но лишь через 10 лет после выхода фильма Соколова. В 2017 году суд приговорил к шести с половиной годам лишения свободы бывшего заместителя начальника исправительной колонии Михаила Белоусова, обвиняемого в создании системы пыток заключенных. В материалах дела фигурировали кадры из колонии, снятые уже после выхода фильма.

— Следствие установило, что снятые на видео пытки происходили на территории ИК-2 в период с января 2012 по ноябрь 2013 года. Указания истязать других заключенных членам «актива» лично давал Михаил Белоусов. Таким образом он хотел заставить подчиняться ему всех заключенных, а также повысить показатели своей работы. Членам «актива» за выполнение поручений Михаила Белоусова предоставлялись послабления режима, — писал о тех событиях «Коммерсантъ-Урал».

Фото: Илья Вага / It's My City

Пять подельников Белоусова из числа заключенных получили от четырех лет до пяти лет и трех месяцев колонии. Тогда же прокуратура признала, что в колонии действительно выбивались явки с повинной.

— У пыток в ИК-2 был массовый, системный характер: они шли с 2000-х годов вплоть до 2016 года. На осужденных в 2017 году лицах эта история закончилась, но вот их предшественники просто вышли на свободу и остались без наказания, — недоумевает правозащитник.

«За что хоть бьете меня?» Как и почему Соколов вообще решил стать правозащитником

Нужно оговориться: срок Соколова в конце нулевых за документалку был третьим по счету, до этого он уже сидел дважды. И как раз во время второй судимости стал защищать права заключенных. 

— У нас во дворе был парень, про которого обычно говорят «на понтах». Он предложил сыграть в карты на деньги, а я согласился и позвал с нами товарища Колю. Я выиграл три тысячи рублей, а он сказал, что у него нет с собой этих денег. Я удивился: зачем же тогда садился играть. Договорились, что пока возьму его куртку, а через несколько дней он принесет деньги, и я верну ему вещь. В назначенный день мы вместе с Колей пришли за моим выигрышем. На встрече нас задержали и отвезли в отдел полиции. 

Мне тогда было только 19 лет, я очень испугался: в советское время же были запрещены азартные игры. Поэтому не рассказал о карточной игре, говорил, что просто брал деньги взаймы. В итоге мне дали три года «химии» — теперь это называется исправительным центром. А отправили меня на «Уралвагонзавод» в Нижнем Тагиле. Привели в какой-то цех, где масло будто в воздухе летало. 

— Так я же здесь сдохну! — воскликнул я.

А мне ответили:

— Ну, не ты первый!

И я сбежал оттуда: поехал домой за вещами и не вернулся, — рассказывает Соколов про свое первое наказание.

Фото: Елена Елизарова / It's My City

Второй раз его посадили через год. 

— В 1993 году у меня было несколько знакомых, которые владели коммерческими магазинами. Раньше в таких местах можно было найти все — от вещей и техники до продуктов. И знакомый рассказал, что у него есть спортивные костюмы. Я приехал, посмотрел, решил взять десять штук и продавать. Дело пошло хорошо, поэтому решил взять еще. Приезжаю, а дверь открывает полиция. Оказалось, что костюмы были украдены и моего знакомого с подельниками за это уже задержали. А меня вместе с ними. Я не участвовал в этих кражах, поэтому все отрицал, а мне в итоге дали семь лет — больше всех. Судья сказала, это потому что я не признался.

Отбывать срок меня отправили в Хабаровский край еще до того, как приговор вступил в силу. Поэтому жалобу на приговор я написал уже находясь там. А на следующий день меня отправили в ШИЗО (штрафной изолятор — прим. ред.), и я не понимал почему. Когда вышел, оказалось, что обращение никуда не отправили, поэтому я написал его заново. И вот меня снова отправляют в ШИЗО. В итоге на третий раз до меня дошло, что в ШИЗО меня отправляют за эти жалобы, — говорит правозащитник.

За семь лет на Дальнем Востоке Соколов увидел, как часто к заключенным применяют жестокость, например, избивают палками. К нему таких мер не применяли: Алексей считает, что ему удалось избежать избиений и вербовки, потому что на любые провокации он отвечал с юмором. 

— Такое часто происходит: к тебе подходит сотрудник колонии, говорит что-то унизительное. Среагируешь — тебя бьют и устраивают тюрьму в тюрьме. А совсем не среагировать нельзя — твое достоинство упадет в глазах других заключенных. И тогда ты будешь считаться «ручным», согласным на все, в таком случае тебе могут добавить не свои сроки, заставить подписать заявление о сотрудничестве и ты становишься частью системы, которую она может использовать. Поэтому я отшучивался, на все реагировал со смехом и юмором, — рассказывает Алексей Соколов.

Но все же пыток избежать не удалось. Впервые это случилось спустя несколько лет в Новосибирске перед этапом на третий срок в Красноярск. 

— Это было жестоко: меня поставили к стене, два сотрудника держали за руки, два других за ноги. А еще двое херачили меня палками в присутствии начальника СИЗО и некоторых заключенных. Ждали, когда я упаду и буду молить о помощи, а я смотрел на начальника и спрашивал: «За что хоть бьете меня?» А он на это говорил бить меня еще, — вспоминает Соколов.

«Мошенник и бывший осужденный? Значит, надо обратиться»

Первые правозащитные консультации Соколов давал своим сокамерникам во время второго срока. Один раз даже инициировал голодовку, чтобы улучшить условия содержания. 

— ШИЗО — это обычно камера для двоих человек, а у нас в них находилось по восемь. То есть даже спать нужно по очереди. И я предложил сокамерникам устроить голодовку, в итоге удалось добиться улучшения условий. Весь лагерь был в шоке, но можно догадаться, что меня невзлюбили сотрудники колонии и устроили мне тюрьму в тюрьме на семь лет, — вспоминает он. 

Голодовка — единственный реальный способ заключенного защитить свои права, считает Алексей. Если осужденные ее объявляют, то в течение суток администрация колонии должна уведомить о ней прокурора и тот должен приехать в колонию, все задокументировать. Заключенный имеет право изложить ему свою версию событий, чтобы он принял какие-то меры. 

Когда Соколов освободился после второго срока и вернулся в Екатеринбург, ему продолжали звонить заключенные, чтобы попросить консультации, не только из Хабаровского края, но и с Урала. Контакты разошлись «по сарафанному радио», и мужчина стал регулярно помогать в ситуациях, где нарушаются права.

Фото: «Правозащитники Урала»

Спустя 10 лет практики Соколов решил получить высшее юридическое образование 

— В 2015 году вышел указ о том, что представлять людей в суде могут только люди с высшим юридическим образованием. А у меня на тот момент за плечами было только восемь классов советской школы. Поэтому я отправился в колледж, который окончил в 2018 году, и тогда же поступил в УрГЮУ. Сейчас я уже окончил бакалавриат и поступил в магистратуру.

Заключенные обычно узнают о моих судимостях заранее от администрации колоний. Раньше даже пресс-служба ГУФСИН представляла меня всем как мошенника. 

В фильме «Служебный роман» есть диалог:

— Вы купили новые сапоги, Вера?

— Да вот еще не решила, Людмила Прокофьевна. Вам нравятся?

— Очень вызывающие. Я бы такие не взяла.

— Значит, хорошие сапоги, надо брать.

Вот и в колониях так работает моя репутация: 

— Соколов — мошенник и бывший осужденный, с ним лучше не сотрудничать. 

— Значит, хороший правозащитник, надо брать номер.

Как в Краснотурьинске мучают женщин, которым требуется медицинская помощь

По словам Соколова, к 2023 году системные пытки в колониях в Свердловской области ушли в прошлое, хотя отдельные инциденты все равно происходят. Есть другие системные проблемы пенитенциарной системы. Например, Соколову удалось найти доказательства того, что в ИК-16 Краснотурьинска доводят до смерти осужденных-женщин, не оказывая им своевременную квалифицированную медицинскую помощь.

С февраля по июнь 2019 года юристы правозащитных организаций и адвокаты опросили 20 женщин, так или иначе имеющих отношение к ИК-16, и четырех сотрудников больницы в соседнем Карпинске. Появились доказательства того, что в колонии доводили заключенных до смерти, а осужденные, которые рассказали о произволе в колонии, стали жертвами запугиваний. Представители администрации колонии заставляли их отказаться от своих показаний и помощи юристов и адвокатов.

ИК-16 в Краснотурьинске. Фото: Справочник тюрем

Заведующая инфекционного отделения Карпинской больницы в письме на адрес начальника ИК-16 писала о том, что к ним направляют людей в состоянии, когда им уже невозможно помочь: 

«Администрация ГБУЗ „Карпинская центральная городская больница“ просит Вас обратить внимание на особую группу заключенных (ВИЧ-инфицированных), направляемых на стационарное лечение в III инфекционное отделение: пациенты поступают в тяжелом агональном состоянии. В период лечения особых пациентов, которые направляются несвоевременно, расходуются дорогостоящие лекарственные средства, проводятся высокотехнологичные исследования (МРТ, КТ, УЗИ и др.), срок пребывания тяжелых пациентов в круглосуточном стационаре увеличивается. Все усилия по лечению данной группы пациентов неэффективны, в связи с их поздней госпитализацией. Просим Вас направлять ВИЧ-инфицированных 4Б и 4B стадии в круглосуточный стационар с появлением первых признаков любого заболевания, так как данные пациенты уязвимы  в отношении любой инфекции» (орфография и пунктуация сохранены — прим. ред.).

По словам Соколова, в ИК-16 не проводили забор анализов, лекарственных препаратов в колонии нет. Осужденным приходилось заказывать медикаменты из дома и лечиться самостоятельно. Многие опрошенные правозащитниками утверждали, что в колонии выдают только парацетамол и анальгин. 

— Например, у Маши Ивановой (имя изменено — прим. ред.) был рак шейки матки, и она умерла в каком-то помещении № 7 в ИК-16. Почему человек с таким заболеванием умирает там, а не в больнице? Это же не случилось внезапно, как сердечный приступ, это продолжительная болезнь. 

Наташа Николаева (имя изменено — прим. ред.) написала заявление о возбуждении уголовного дела, где рассказала о разных нарушениях ее прав на медицинскую помощь. А следователи решили, что у заявления поддельная подпись и отправили на экспертизу в Краснотурьинский отдел полиции. Оттуда пришло не экспертное заключение, а справка от лица одного из сотрудников (то есть без привлечения специалистов) о том, что подпись не принадлежит заключенной, — рассказывает Соколов.

Фото: издание SOTA и «Правозащитники Урала»

Также заключенные рассказывали ему истории умерших женщин. Например, Нина Васильева (имя изменено — прим. ред.) регулярно обращалась в медпункт ИК-16 с жалобами на больную печень, но медицинской помощи не получала: обследование не проводили, анализы не брали. В какой-то момент у женщины вздулся живот до размеров, как у беременной. Медицинские сотрудники ИК-16 игнорировали просьбы Васильевой об оказании медицинской помощи. В тяжелом состоянии ее госпитализировали в Карпинскую больницу, где женщина умерла в ноябре 2017 года.

Соколову вместе с коллегами удалось собрать истории более 20 женщин, которым не предоставляли или не предоставляют медицинскую помощь. На деле случаев гораздо больше, но многие боятся об этом рассказывать, считают правозащитники. Каждая опрошенная женщина смогла назвать несколько заключенных, которые умерли именно из-за медицинской халатности.

В 2020 году в пресс-службе ГУФСИН по Свердловской области заявляли «Новой газете», что в здравпункте краснотурьинской колонии работают девять врачей, у осужденных нет проблем с доступом к лекарствам, а каждый квартал их посещают узкие специалисты. Там также утверждали, что администрация колонии не отказывает в госпитализации и лечении больных осужденных, а в случае необходимости их отвозят в городскую больницу. При этом во ФСИН подтвердили смерть четырех женщин с 2019 по 2020 год. 

Похожий комментарий глава пресс-службы ведомства Александр Левченко дал и корреспонденту It’s My City.

— Отмечу, что это колония для рецидивисток, многие принимают на свободе наркотики, кто-то даже притоны содержал и судим за это. Половина женщин из 300 болеет ВИЧ. Это не типичные женщины, которых вы знаете. Каждый факт смерти заключенных проверяет Следственный комитет. Никаких нарушений СК по материалам Соколова не обнаружил, — рассказал Левченко.

Он также добавил, что в 2019 году ГУФСИН по Свердловской области выиграло суд у Соколова — суд признал материалы правозащитника о пытках и садистском обращении с заключенными в ИК-16 порочащими репутацию колонии и самого ведомства. Соколова обязали их удалить.

Плата за спокойствие

Есть и другие трудности, с которыми регулярно сталкиваются заключенные. Несколько лет назад Соколов рассказывал журналистам, что в некоторых колониях Свердловской области сложилась практика вымогательства.

— Осужденные должны платить за спокойную жизнь. Сумма платежа зависит от достатка семьи заключенного. Зачастую людям приходится расставаться со своим бизнесом, имуществом. Но чаще всего это месячные платежи. «Активисты» выдают осужденным номера банковских карточек, Qiwi-кошельков, оформленных на своих родственников, или даже собственные счета сотовых операторов. Осужденные должны каждый месяц переводить деньги за свое спокойствие.

В ГУФСИН по Свердловской области утверждали, что не получали жалоб на вымогательство от заключенных, а сообщения об этом назвали неподтвержденными слухами.

Фото: «Правозащитники Урала»

Также во многих колониях заключенные вынуждены заниматься рабским трудом — работать бесплатно, что незаконно. 

— Иногда рабский труд используют в качестве наказания. Например, мне рассказывали о наказании, когда женщин заставляли таскать навоз. Им нужно было накладывать его в мешки из-под картошки, а затем на своей горбине таскать и высыпать в жилой зоне. И если сотрудник видел, что у тебя этого навоза в мешке мало, то тебя разворачивали обратно. Так женщины могли целыми днями таскать этот навоз, — объясняет Соколов.

Эти сообщения в ГУФСИН также считают недостоверными. Представитель ведомства Александр Левченко заявил, что заключенные или сам Соколов не обращались с подобными жалобами в прокуратуру или суд. По его словам, правозащитник рассказывает о рабском труде заключенных ради хайпа.

Осужденные ИК-16. Фото: Атлас тюрем

Если правозащитник берется за дело, то предупреждает своих подопечных сразу, что любая борьба за права несет за собой разные последствия. Как позитивные, так и негативные.

— В ИК-47 есть осужденный, которого за жалобу отправили в «низшую касту» (считается, что это заключенные, которые вступают в гомосексуальные контакты в пассивной роли добровольно или принудительно, хотя на практике ими могут просто посчитать тех, кто не вступал в такие контакты — прим. ред.), его не насиловали, но просто сослали. Его провоцировали, под угрозой изнасилования заставляли менять показания. Это худшая мера, с которой сталкивались те, кто борются за свои права. Чаще используют другие механизмы: запрещают свидания или телефонные звонки, переводят на строгие условия содержания или сразу в ШИЗО. Это все резко ухудшает положение заключенного в колонии, — рассказывает Алексей Соколов.

Такие способы давления порой останавливают осужденных в борьбе за свои права, говорит правозащитник: страшно, что им станет еще хуже, чем было. Поэтому многие мирятся с пытками, лишениями, нарушением прав и даже с отсутствием квалифицированной медицинской помощи.

Опасная работа

Сотрудники исправительных учреждений пытаются помешать и работе самого Соколова. В сентябре 2021 года оперативный сотрудник колонии ИК-26 в Тавде забрал у Соколова личные документы. 

— Во время встречи с заключенными я составляю опросные листы, где пишу все сведения о том, какие права нарушаются. После разговора даю эти листы на подпись заключенному. В 2021 году на такой встрече эти бумаги перехватил сотрудник колонии и сказал, что отдаст их мне только на выходе, хотя у него не было на это никакого права: переписка заключенного и защитника не подвергается цензуре, — отмечает Алексей Соколов. 

Тогда мужчина направил жалобу в Тавдинскую прокуратуру по надзору, сотрудники которой провели проверку и признали его жалобу обоснованной. В адрес начальника колонии было направлено представление об устранении нарушения.

— Документы никто так и не вернул: в суде сотрудники сказали, что отправили их по почте, а там, видимо, все потеряли, — добавил Соколов.

Однако суд им не поверил и признал незаконными действия по изъятию у Соколова документов. Кроме этого, суд признал незаконным бездействие ГУФСИН по Свердловской области в отношении жалобы Соколова на незаконное изъятие документов.

В прошлом году году, по сведениям заключенных из нескольких колоний, оперативники пытались найти случаи, за которые можно вменять какую-либо статью Соколову. 

— Мне звонили заключенные и рассказывали, что по колониям ищут лиц, которые готовы дать против меня показания по любой уголовной статье: за вымогание денег, мошенничество и обман. Им удалось уговорить одну заключенную из ИК-16 написать на меня заявление. Мы с ней обжаловали дисциплинарное взыскание, а она после этого написала заявление о том, что вымогаю денежные средства у ее матери. 

Знаете, что она получила взамен? Должность завхоза в отряде, где улучшены условия содержания заключенных — там есть душевые кабины, стиральные машины, телевизоры. Другие осужденные меня сразу предупреждали, что она провокатор, но я не мог на основе этих слов отказать ей в помощи.

В итоге уголовное дело тогда на меня возбудить не удалось ввиду отсутствия состава преступления — удалось доказать, что я ничего не вымогал. А ту женщину спустя четыре месяца вернули в старый отряд.

Фото: «Правозащитники Урала»

Сейчас Алексей заявляет о новых попытках оказать давление из-за его работы. 12 октября суд в Екатеринбурге арестовал его на пять суток из-за логотипа Facebook** на сайте «Правозащитники Урала». Ему вменили часть первую статьи 20.3 КоАП о публичной демонстрации символики экстремистских организаций — это первый подобный случай в России, когда физическое лицо арестовали из-за логотипа соцсети.

— 6 октября мне позвонили и сказали, что случайно поцарапали мою машину. Когда я вышел посмотреть, оказалось, что машина в порядке. И тут из-за угла выходят двое мужчин со словами: «Не бойтесь, никакого ДТП не произошло — это мы вам звонили». Мне дали два рапорта: по первому меня обвиняли как физлицо в демонстрации символики экстремистской организации, по второму как должностное лицо в отсутствии маркировок иностранных агентов. И мне сказали поехать 9 октября к прокурору для составления двух протоколов об административном правонарушении. А я в этот день должен был ехать на суд в Краснотурьинске, — делится Алексей.

На заседании Ленинского райсуда в Екатеринбурге 11 октября Алексея Соколова признали виновным и назначили ему арест на 5 суток. Это решение он обжаловал в Свердловском областном суде 12 октября, но предыдущее постановление оставили без изменений.

— На встрече прокурор рассказал, что материалы поступили от оперативного управления ГУФСИН, хотя обычно таким занимается полиция. В моем случае те, кто заведует исполнением наказаний, решили заняться поиском причин для административных нарушений. И работы было сделано много: они не нашли ни одного прямого доказательства, что я модератор сайта «Правозащитники Урала», где был логотип экстремистской организации и упоминания иноагентов без маркировок. Просто приложили стопку разных документов и сказали, что на их общем основании я могу быть модератором этого сайта. На деле его модерировал не я, мы вообще его долгое время не обновляли, — рассказывает Соколов.

В пресс-службе ГУФСИН на это отвечают, что имеют право взаимодействовать с полицией и не видят в этом нарушения закона. Представитель ведомства Александр Левченко также не считает, что на Соколова оказывается какое-либо давление.

— Давления никакого нет, какие доказательства в этом есть у него. Где они? Соколов ведь юрист. Пусть подает материалы в суд, прокуратуру. Соколов и члены его команды проиграли ГУФСИН десятки судов. У нас сотни юристов, адвокатов посещают учреждения. Соколов такими же правами обладает, как и все. Нам нужны правозащитные организации, мы открыты для общества, но ложь в их деятельности недопустима. Наше ведомство никогда не использовало неправовых методов, — утверждает Левченко.

По словам правозащитника, после пяти суток ареста за ним еще в течение двух дней вели слежку. Алексей считает, что его пытаются принудить к тому, чтобы он прекратил заниматься правозащитной деятельностью и покинул страну.

— Скорее, это мера давления, чтобы я прекратил свою правозащитную деятельность. Если удастся доказать в суде все, что происходило в колонии Краснотурьинска, то бывший начальник ИК-16 — претендент на уголовный срок. А сейчас он занимает должность заместителя начальника ГУФСИН.

У меня, мягко говоря, очень опасная работа. И связана с большим риском оказаться в местах лишения свободы. Можно уехать отсюда, но как оставить тех людей, которым я начал помогать?! — заключает Соколов.

*Власти считают его «иностранным агентом»

**Принадлежит организации Meta, признана в РФ экстремистской и запрещена