«Судья показала, что в Екатеринбурге не дебилы сидят»

Бывший мэр Екатеринбурга Евгений Ройзман на свободе. Неожиданно для многих суд разрешил ему выходить из дома и общаться со всеми, кроме свидетелей по его уголовному делу о «дискредитации армии». Мы встретились с политиком на следующее утро после заседания, где ему избрали меру пресечения, и пообщались с ним.

Кто мог повлиять на развитие дела Ройзмана, что он думает о словах свердловского губернатора Евгения Куйвашева про его задержание и как изменится его жизнь после введения ограничений — в интервью It’s My City.

Фото: Евгения Кобеева

— Евгений Вадимович, как думаете, почему вам избрали именно такую меру пресечения? Почему судья не удовлетворила полностью требование следствия, то есть оставила вам возможность выходить из дома?

— На мой взгляд, там было несколько моментов. Изначально у них стояла задача что-то найти и сразу меня этапировать в Москву. Судя по всему, они рассчитывали обнаружить золото, валюту, деньги. Естественно, у меня ничего [незаконного] нет, в фонде ничего подобного нет. Единственное, что они изъяли — это телефон. А еще бумажку, где я своей рукой написал, за что меня в свое время осудили по статье о «дискредитации». Они так обрадовались, когда ее нашли. Непонятно почему — эти данные в решении суда были, везде.

Они сильно стараются закрепиться по доказательствам. А я считаю, что это [неважно]. Я же признаю, что это я говорил (про «войну в Украине» — прим. ред.). Да, это я так думаю. Да, в такой-то передаче. Да, канал [на YouTube] принадлежит мне. Я же этого не отрицаю. Они меня собирались этапировать, однако неожиданно оказалось, что центров принятия решения пока еще несколько. У силовиков были планы на музей [Невьянской иконы, где проходили обыски], но, судя по всему, их по музею осадили — немного скомкалась программа.

На мой взгляд, то, что произошло в суде, сыграло роль. Там была большая эмоциональная составляющая: 25 камер, СМИ со всей страны. Следователь еще говорит: «Считаю, что нужно избрать эту меру пресечения по той причине, что у Ройзмана есть загранпаспорт, и он может покинуть страну». Ну, во-первых, я до сих страну не покинул и заявил, что не побегу. А второе — загранпаспорт был у меня изъят.

Фото: Евгения Кобеева / It's My City

— А вам его не вернули?

— Нет. Он был у меня изъят на обыске этим же следователем. Я, естественно, возмутился, говорю: «У меня нет загранпаспорта, вы его изъяли на обыске». И я думаю, что у судьи в этот момент возникло ощущение, что нас всех здесь держат за дураков. Приехали, значит, московские следователи, пытаются нас обмануть. Это задевает любого.  Очевидное вранье ведь. Я думаю, что это эмоциональный момент был.

Но в целом судья решение очень взвешенное приняла. Она сказала: ходатайство следователя удовлетворить, но частично. Если бы удовлетворила полностью, это был бы примитивный домашний арест. Сейчас только ограничение действий. Но при этом у меня прямой запрет пользоваться интернетом и всеми средствами связи, вплоть до голубиной почты. Есть запрет посещения публичных мест, массовых мероприятий. Но запрета на общение у меня нет. Нет запрета посещать и общественные места, как, например, вот эту улицу. Поэтому я сижу себе тихонечко у себя во дворе, разговариваю с вами.

— Вы сказали, что не собираетесь уезжать из России. Да и легальной возможности сделать это без загранпаспорта у вас нет. А не думаете ли вы, что этим уголовным делом вам как раз намекнули на то, чтобы вы покинули страну?

— Нет, в этот раз нет. В этот раз у них была конкретная цель — этапировать меня в Москву. Я же взрослый, понимаю все риски и оцениваю их. У каждого человека есть право оставаться самим собой и в каких-то ситуациях это становится самоцелью. Когда тебя система давит, ломает, загибает, оставаться самим собой становится целью жизни.

— Вы вчера провели ночь в ИВС. Можете рассказать, что там было?

— Да ничего особенного. Слушай, у меня это не первая ночь в жизни в ИВС. Нормально совершенно. Знаешь, есть замечательная русская пословица «И в Сибири люди живут». Эта пословица абсолютно соответствует действительности. Добрые люди есть везде, и товарищеские отношения есть везде. Хоть в уголовном мире, хоть в правоохранительной системе, хоть у силовиков, все равно порядочность ценится.

— К слову, про отношение к вам. Как общались с вами следователи, оперативники?

— Эти чужие, это москвичи. И у них была своя задача. А местные здесь же тоже всё понимают. Да и они [московские] всё понимают. Все понимают, что эта история совершенно не юридическая. Статья — до трех лет лишения свободы. Понятно, что мне 60 лет (Ройзману исполнится 60 лет только 14 сентября — прим. ред.) и сидеть неохота, хотя бы потому, что уходит время. Это время моей активной жизни, активной деятельности. Не хочется сидеть.

Фото: Евгения Кобеева

— Как вы думаете, могли ли возникнуть какие-то противоречия по вам между силовыми структурами? Может быть, именно московские силовики хотели добиться вашего этапирования из Екатеринбурга?

— Я думаю, что здесь немного другое столкновение.

— В политических структурах?

— Я не знаю. Я на самом деле не знаю. Но в любом случае я благодарен всем, кто меня поддержал. Для меня совершенно неожиданно было увидеть заявление губернатора [Свердловской области Евгения Куйвашева], который на протяжении долгих лет является моим врагом, моим оппонентом. Неожиданным было его заявление по музею [Невьянской иконы]. По моим ощущениям, силовики собирались «грабить» музей. Ну, я условно говорю «грабить». Куйвашев заступился за музей, и я вижу этот поступок, я искренне за это благодарен.

Вообще, благодарен всем, кто вступился, выразил свою позицию. Насколько я понимаю, там нешуточная была борьба в каких-то коридорах. Ну и, конечно, самое главное — я благодарен всем екатеринбуржцам, кто пришел, кто не забыл. Я и не сомневался, но и никого не приглашал. Поэтому мне еще приятнее, что люди сами пришли, сами поддерживали, столько часов стояли на жаре.

— Я читал, что на ситуацию мог повлиять [замглавы администрации президента Сергей] Кириенко. Якобы он подумал, что сейчас в Екатеринбурге невыгодно устраивать ваш арест: народ пойдет [на улицы] за Ройзмана. А тут еще выборы у губернатора (такое мнение высказал бывший главред закрытого «Эха Москвы» Алексей Венедиктов* в эфире программы «Воздух»). 

— Я думаю, это не ключевой момент, но один из них. Я никогда в жизни никого не призывал выходить за себя. Если я кого-то звал в принципе, то выходил сам. Поэтому то, что люди вдруг увидели, что людей это задело... Я думаю, что администрация президента это тоже отслеживает. И это повлияет и на протестное голосование, и просто на отношение к власти.

Я же не политик в полном смысле этого слова. Я просто здесь живу, я многое пытался сделать для своего города, многое пытался сделать для своей страны. Это пытаются перечеркнуть много лет, но у них не получается. Ведь это было. Действительно, мне довелось помочь многим людям. И совершенно неожиданно для меня всплывает, когда меня везут в автозаке, а мне конвойный говорит: «Вам огромное спасибо, вы когда-то спасли моего брата». И у меня много таких по городу людей.

И, конечно, если все эти характеристики собрать: то, что написали нобелевский лауреат Дима Муратов, Андрей Макаревич, [Юрий] Шевчук, [Борис] Акунин...

— Судья, кстати, не стала их зачитывать. Быстро пробежалась только.

— Говорят, что где-то все равно появилось. Если учитывать все эти характеристики, собрать и повесить на стенку, то в принципе жизнь удалась. Почему нет? Но, надеюсь, что еще ничего не закончилось. Мы же не торопимся никуда.

— Можете еще поподробнее рассказать, какое у вас сложилось впечатление о судье?

— Судья непростая. У нее есть какая-то своя позиция. Она какие-то вещи сумела понять на ходу. И приняла самостоятельное взвешенное решение. С одной стороны, не отказала [следствию]. А с другой — минимизировала все потери для меня. Ну и показала, что здесь, [в Екатеринбурге], не дебилы сидят. Здесь люди со своим мнением, с которыми надо считаться. Относиться к ним с уважением. Потому что любая ложь — это откровенное неуважение. Приехали москвичи и думали, что здесь дураки собрались.

Судья Оксана Мамонтова. Фото: Евгения Кобеева / It's My City

— Вчера вы говорили, что пока до конца не поняли, что такое — публичные мероприятия, которые вам запретили посещать.

— Это крайне расплывчатая формулировка. Я успел вчера поговорить со следователями. Спрашиваю: «Бегать можно?» Они: «Бегать можно». Это не массовое мероприятие, потому что массовые мероприятия заявляются. Но, с другой стороны, мы думали, что на пробежку придут 100 человек, кто-нибудь донесет. А донесут точно. Поэтому на всякий случай воздержимся. Я сам по себе буду бегать. Мы зарегистрировались на московский марафон 18 сентября. По логике у меня нет запрета на перемещение, но это массовое мероприятие (смеется). Хотя я и один могу пробежать марафон.

Вдруг вспомнил еще, что у меня у дочери 2 сентября свадьба. Не знаю, как будут расценивать это. Ну, попробуем договориться.

— А приемы будут?

— Прием вот сейчас идет. По логике это общественное мероприятие. У меня там есть свой кабинет, я с каждым человеком могу общаться отдельно. Но я не знаю, как будет это трактоваться, поэтому на всякий случай сегодня я не участвовал. Но там у меня все работают. Люди собрались. Можете зайти, посмотреть.

— Люди обсуждают сейчас, как вас можно поддержать. Что бы вы им посоветовали?

— Слушай, а что меня поддерживать? Вот фонд можно поддержать. Фонд работает в полную силу. Там порядка 500 семей в постоянных контактах. Все время идут люди. Дети с ДЦП на нас. Дети с разными заболеваниями через нас идут. В последний месяц расходов было на шесть миллионов рублей. История с фондом затратная. При этом сам я безработный: в этом фонде я зарплаты не получаю. Он просто назван моим именем, и я там главный волонтер. Но когда у меня есть доступ к соцсетям, то, конечно, я отрабатываю в полную силу.

Вот, пришли вы, It’s My City. Напишите, что те, кто хочет реально мне помочь, пусть помогут фонду. Ведь это работа, это люди. Я и вчера открытым текстом судье сказал, хотя обычно этого не делаю: «Когда я веду прием в фонде, у меня за день до 100 человек проходит. И есть ситуации, когда это вопрос жизни и смерти. И вы, удовлетворяя это ходатайство следователя, просто отсекаете меня от моей работы». Я один из очень немногих, кто способен этим людям помочь, и умею делать эту работу лучше многих. Понятно, что есть варианты, если меня не будет. Можно, например, направить всех этих людей в приемную «Единой России».

— Ваши знаменитые реплаи в Twitter — как теперь без них? Можете что-то передать твиттерчанам, которые сидят и ждут ваши посты?

— Смотрите, на самом деле, все равно все будет хорошо. Понятно, что не сразу (смеется). Но если меня все-таки закроют, тогда у меня вообще будут развязаны руки. И, конечно, у меня будет возможность комментировать все. Может, через адвоката. Вода дырочку найдет.

— Так, например, делает тот же [Алексей] Навальный.

— Да, да. Или [Илья] Яшин*. Да вообще все. Понятно, что к моим аккаунтам в соцсетях у нескольких человек есть доступ. Они могут за меня писать и ставить [посты]. И вчера, знаешь, я вынужден был это сказать: «Ты же уступаешь дорогу автобусу не потому, что ты вежливый». Да, я сейчас постараюсь делать все, чтобы меня не закрыли раньше времени. Но если все-таки до этого дойдет, у меня руки развязаны.

Фото: Евгения Кобеева / It's My City

Сравни ситуацию с [Александром] Невзоровым*. Он когда здесь [в России] был, все равно должен был с чем-то считаться: чего-то не договаривал, сдерживался в своей риторике. Как только он оказался в ситуации, когда уже нечем рисковать, риторика изменилась, жесткость стала совсем другой. Он им (власти — прим. ред.) сейчас наносит гораздо больший ущерб, чем в то время, когда находился в России. Когда человеку нечего терять... В общем, все всё понимают.

Как задерживали и судили Ройзмана

Евгения Ройзмана задержали утром 24 августа в Екатеринбурге. В его квартире, фонде и музее прошли обыски. На Ройзмана завели уголовное дело о «дискредитации российской армии». Поводом стало видео на его YouTube-канале, где он назвал «войной» события в Украине. В отношении самого Ройзмана избрали меру пресечения в виде запрета определенных действий: ему нельзя посещать публичные мероприятия и пользоваться интернетом. При этом следствие настаивало на том, чтобы еще и запретить ему выходить из дома, но судья отказала.

*Признаны «иностранными агентами» в РФ по решению Минюста