Варя Краминова из «Хадн дадн» — о «гимне самоизоляции», альбоме на португальском и жизни после «Вечернего Урганта»
Московская группа «Хадн дадн», известная благодаря песням «Мы сегодня дома» и «Храмомама», в середине февраля приезжала в Екатеринбург, чтобы выступить на фестивале для молодых артистов New/Open и отыграть концерт в баре «Мизантроп». It’s My City между делом поймал музыкантов, чтобы пообщаться об их самой знаменитой песне, записях в деревне, новом альбоме «на португальском языке» и планах после пандемийного затишья.
— В группе три постоянных участника — Варя Краминова (вокал, клавиши), Никита Чернат (ударные, гитары) и Сергей Какуркин (бас).
— «Хадн дадн» — это не английские слова. Так Варя в детстве называла разные предметы, которые попадались ей под руку.
— Варя и Никита также заняты в проекте «Созвездие Отрезок». Он более танцевальный, но психоделичный.
Варя Краминова после выступления «Хадн дадн» в Екатеринбурге. Фото: Саша Зубковский / It's My City— Организаторы всего этого действа, фестиваля New/Open, представляли вас как «авторов гимна самоизоляции» «Мы сегодня дома». Я лично счастлив, что услышал эту песню задолго до того, как она стала суперпопулярна в коронавирус и локдаун.
— Она была популярна несколько раз. Сначала она была популярна из-за того, что мы ее представили на каком-то конкурсе, где мы выиграли, и с этого все началось. И все стали ее знать.
— Вопрос в том, как вы к этой песне сейчас относитесь? Наверняка она вас задолбала из-за своей популярности, как было когда-то у ДДТ с песней «Что такое осень?»
— Это очень странная песня. Она, безусловно, нас задалбывает периодически. Вообще, я до сих пор не приложу ума, почему она популярна. Понятно, что там есть что-то такое. Но это же полный бред! Почему это может нравиться людям — «там кафешка у Натальи, у Ахмеда ресторан» — всем нравится. Это удивительно, я в шоке до сих пор.
Мы даже переставали играть ее на концертах несколько раз. Очень долго ее не играли, потом опять заиграли. И вот сейчас я поменяла звуки на клавишах и ее стало снова интересно играть, потому что появилась другая интонация. Можно ее теперь петь вообще как угодно. Это песня совершенной свободы.
— Зачем вам вообще нужно было приезжать на фестиваль для молодых, иногда даже начинающих музыкантов, ведь в России вы уже достаточно известная группа? Выступали в «Вечернем Урганте», о вас временами пишет «Медуза»*, есть много известных треков.
— Ни выступление на «Вечернем Урганте», ни все, что ты перечислил, вообще никак не отражается на нашей финансовой состоятельности. Мы ничего не выпускали последние полтора года, из-за карантина отменилось очень много концертов, и мы сами не были готовы их играть, потому что нужно было давать какой-то новый материал. Вообще нужно было переродиться. Сейчас мы в «Хадн дадн» готовим три релиза и нам реально нужны деньги на их сведение и мастеринг.
На фестивале нужно было доказать, что действительно оно надо, была защита проектов с помощью презентаций Powerpoint, как в школе. Например, у второй нашей группы «Созвездие Отрезок» в марте выходит новый полноценный альбом, к которому необходима нам новая кожа — костюмы, и мы этот проект также защищали и тоже защитили в итоге.
В итоге оба проекта — «Хадн дадн» и «Созвездие отрезок» — выиграли гранты на запись альбома и костюмы. Первый получил 232 тысячи рублей, второй — 243 тысячи.
Все эти четыре дня мы постоянно боролись за победу. Каждый день, с двумя группами. У нас было по концерту каждый день, мы чуть не сдохли. Но Екатеринбург — прекрасный город. Мы успели зайти в лучшее место, «Сторона Б» называется, и там просто офигенно, я приобрела там шляпу!
Варя на выступлении группы «Созвездие Отрезок» в Екатеринбурге. Фото: Саша Зубковский / It's My City— Вы же в «Хадн дадн» обещали выпустить альбом про Португалию, вроде даже на португальском языке?
— Да, мы про него как раз рассказывали на презентации проекта. Там две песни на португальском языке, точнее, это псевдо-португальский, выдуманный, не существующий язык. Еще там есть песня про макароны в макароннице, которая макаронится. Это песня про любовь, в общем. Короче, весь альбом будет просто безумный, абсолютно отлетевший.
Про Португалию решили написать, потому что еще в 2017 году мы ездили туда и не только туда с Антоном Моисеенко, соавтором песни «Мы сегодня дома». Мы везде с ним придумываем песни, где можем, а еще он настоящий напарник «Хадн дадн», всегда предлагает самые неожиданные идеи.
У нас было путешествие длинною в месяц по Европе с минимумом денег. Это было страшно весело, абсолютно дико на износ, мы там даже пытались спать на строительных лесах. Кроме Португалии мы тогда еще посетили Испанию и Голландию — 10 разных городов в разных странах. Из-за того, что мы там видели, из-за того, что нам пришло там в голову, выросло много песенных зародышей, вот мы решили сделать альбом. С тех пор прошло много времени, и вот наконец у меня хватило жизненного опыта, чтобы все это доделать и дописать.
— Ваш лирический герой в песнях постоянно эволюционирует: от каких-то совершенно миметических, заедающих вещей до переосмысления ностальгии — по юности на скейте, киоскам «Роспечати». В какой точке сейчас находится этот герой спустя два года после последнего альбома?
— Сейчас с ним происходит зрелость! Я до сих пор не понимаю, сильно мне это нравится или нет, но, кажется, это интересно. Язык обновился, стал более малословен, а сам герой превратился в человека, крепко на ногах стоящего. Недавно вот пришла песня про святую воду: «Святая вода а-а-а крещенская, звезда-а рождественская». Очень интересно, чем она станет.
Фото: Саша Зубковский / It's My City— Ты однажды говорила, что ты в группе «тиран» и как будто бы стремишься по максимуму контролировать творческий процесс. Действительно ли это так, и если да, то как ребята относятся к такой твоей властной роли?
— Про тирана тогда была шутка, я не могу себя так назвать. Вообще я была мямлей раньше и не понимала, чего хочу. Мы с ребятами играем довольно долго и уже многое пережили. В какой-то момент они начали думать, что я — тиран, все начали чего-то выяснять, возникли негодования. Это было связано с работой над альбомом «Ностальгия», которая была тяжелая и интенсивная, потому что мы торопились выпустить ее в срок. Чуть не убили друг друга и не расстались навсегда. Но потом все наладилось, и я обожаю музыку, которая теперь у нас получается после всех драк, крепкая, разносящая и при этом нежная и пронзительная. Вообще нет никаких разногласий больше, только любовь. А я получила статус худрука.
— У вас одно время часто менялись басисты в группе, помню.
— Да, у нас были частые смены басистов еще давно. Но последние три года с нами играет Сережа Какуркин. Он мой кум, а я крестная мать его сына. Короче, мы все уже родственники. Сережа живет в деревне, и мы ездим к нему репетировать. Там природа, там офигенно. И мы там работаем — у нас появилось место работы, своя творческая коммуна, где мы можем что-то планировать и делать. И если выезжаем, то всегда знаем зачем.
— Ваши песни можно использовать как слепок времени для историков будущего, которые будут изучать нашу эпоху по ее культурным отложениям. Вы вкладываете в них мемы, предметы эпохи как «киви-кошелек», машрутки. На твой взгляд, какие группы в вашем окружении могли бы стать достоверным слепком истории?
— Довольно конкретно этим занимается «Комсомольск». Они прямо работают в направлении постмодернизма. Они настоящие постмодернисты, и по их песням, я думаю, можно будет достаточно легко представить нынешнюю реальность. А вообще есть классная группа «Сад имени Федора», с которой мы фитуем. У них скоро выйдет альбом и я хочу, чтобы вы его послушали. Это сумасшедшая музыка, супертекст, большая поэзия. Хочется, чтобы это услышало много людей.
Есть великий человек Илья Мазо. Раньше у него была группа, но сейчас он один, и все, что он делает, абсолютно уникально. С одной стороны, сложное; с другой стороны, доступное произведение. По его песням тоже можно судить о том, что происходит сейчас. Но у него это на тончайшем уровне.
Вообще, очень по многому можно судить о времени, в котором мы находимся. Одно дело, когда говоришь о конкретных вещах. Но есть же еще ощущения, которые тоже относятся к этому моменту. Например, Башлачев. Все, что он делал — это слепок того времени: кромешная тьма, ад происходил, и у него в жизни тоже. По этому тоже можно судить о времени.
— Башлачев да, а у нас его дело продолжил Борис Рыжий.
— Да, блин, Свердловск!
*Внесено в список «иностранных агентов» по решению Минюста
