«Мне от себя больше ничего не нужно»

День видимости трансгендерных людей отмечается 31 марта. В Екатеринбурге в честь него пройдет несколько мероприятий. Например, встреча трансгендерных людей, на которой они обсудят, что для них значит видимость, и открытое мероприятие, посвященное транс-повестке. IMC специально ко Дню видимости взял большое интервью у трансгендерного мужчины, живущего в Екатеринбурге. Первая часть разговора — «теоретическая» — посвящена уровню толерантности в городе, последствиях нового закона и лексике, которую корректно употреблять, говоря о трансгендерах. Вторая часть — «практическая». Это личная история героя интервью о том, почему он решился на трансгендерный переход, как родители отреагировали на каминг-аут,  и какой день стал самым счастливым в его жизни. По просьбе героя интервью публикуется анонимно. Портретные иллюстрации и другие детали внешности были нарисованы во время интервью, остальные изображения основаны на услышанных ответах.

Это два полноценных интервью: вы можете прочитать оба или выбрать для себя более интересное.

· ТЕОРИЯ

· ПРАКТИКА

Теория

О видимости, корректной лексике и местном транс-сообществе

— 31 марта будет День видимости трансгендерных людей. Что для тебя значит этот день?

— Это сложный вопрос. Примерно год назад я делал пост о том, что такое для меня видимость. Для этого я обратился в «Википедию» посмотреть, что значит это слово. Видимость — вполне физическое явление, которое связано с тем, насколько хорошо ты видишь объект. Замутненность пространства — туман или смог — мешает его заметить. Наверно, видимость для меня в прямом и образном смысле — это то, насколько хорошо ты видишь трансгендерных людей в своей жизни и есть ли перед тобой и ими какие-то замутнения — предрассудки.

— В СМИ, особенно к 31 марта, появляется много материалов, посвященных трансгендерным людям. Замечаешь ли ты в них какие-то неточности, связанные с неправильным употреблением слов?

— Надо сказать, в последние годы появляется все больше корректной лексики. Мы отошли от слова «транссексуализм», а стали говорить более зонтичным термином — «трансгендерность». Мы  и наши партнерские организации меньше употребляем выражения «смена пола», «была женщиной, стала мужчиной» — вот от этой всей дичи, от шаблонов мы отходим. Говорим вместо этого «переход», «трансгендерный переход». Все меньше пишут «захотела стать мальчиком в 15 лет», заменяя на «человек хотел быть собой». Типичные ошибки совершаются, когда мы объективизируем трансгендерного человека, подгоняем его под то, что удобно слышать нам.

 — Объясни, что не так с выражением «смена пола»? 

— Наверно, тут дело в том, насколько оно некорректно. Даже если зайти в «Википедию» (да, я люблю туда заходить), можно прочитать, что у человека есть десять полов: гонадный, хромосомный, церебральный и так далее. Поэтому если мы говорим «смена пола», то смена какого именно имеется в виду? Первые три я поменять не могу. Если имеется в виду смена паспортного пола, то да, можно так сказать. Еще я могу поменять гормональный пол или социальный, но тогда это все — смена полов.

— В Екатеринбурге есть статистика по тому, сколько в городе трансгендерных людей?

— Ее нет ни в Екатеринбурге, ни в России целом. Никто не ведет какие-либо социальные исследования в области ЛГБТ-сообщества, кроме самих активистов и активисток. По самым скромным подсчетам ЛГБТ-сообщество составляет 7-10 процентов от общей популяции, из них сколько-то человек — трансгендерные люди. Методом простой арифметики я прикидываю, что в полуторамиллионном городе есть несколько десятков тысяч трансгендерных людей.

— Сколько из них обращались в Ресурсный центр ЛГБТ в Екатеринбурге? Знаю, ты помогаешь ему.

— Сейчас в пространстве общения 32 человека. Они посещают центр регулярно. Около пяти человек находятся на консультировании: они мне пишут, но к нам не приходят. Плюс еще кто-то обращается к юристам и психологам. Думаю, за пять лет прошло около ста человек.

— Какой средний возраст людей, которые находятся в «пространстве общения»?

— 25 лет. Плюс-минус. Есть ребята младше — и 18, и 20. Кому-то за 30-40, за 50, по-моему, тоже есть.

— Ты сказал, что некоторые люди обращаются за консультацией. Какие вопросы они чаще всего задают?

— Обычно меня сразу спрашивают «Как пройти комиссию для трансгендерных людей?». И все. Дальше мы начинаем задавать вопросы: зачем, чего ты хочешь. Потому что комиссия не всегда нужна, иногда у людей есть какие-то скрытые запросы.

— Какие?

— Например, он или она пишет мне «Я хочу пройти комиссию». Я отвечаю на вопросы, попутно завязываю беседу и, если человек рассказывает, что, оказывается, у него есть еще и проблемы в семье, то я могу посоветовать, где получить психологическую и юридическую помощь или эмоционально поддержать, поделиться личным опытом.

— Расскажи об этой комиссии. Зачем она нужна?

— Она называется комиссией по установлению факта половой переориентации и должна состоять из нескольких специалистов — психиатр, психиатр-сексолог и клинический психолог. На основании обследований врачи выносят заключение и выдают справку, которая дает возможность поменять свидетельство о рождении и на его основании остальные документы.

— В Екатеринбурге ее можно пройти?

— Раньше можно было, но сейчас из-за нового закона (приказ Министерства здравоохранения «Об утверждении форма и порядка выдачи медицинской организацией документа об изменении пола» — прим. ред.), вступившего в силу в феврале прошлого года, — нет, потому что предыдущий состав комиссии стал «недействительным». Его необходимо изменить, а возможности нет, так как сексолог-психиатр весьма редкая специальность. Почему об этом не подумали сразу, перед принятием закона — мне неизвестно. Активистские организации давали свои комментарии по этому поводу при публичном обсуждении закона. Ближайший город, где можно получить справку, — Самара.

— На какое место ты бы поставил Екатеринбург по уровню толерантности к трансгендерным людям?

— На первое. Это мое субъективное ощущение. Я не считаю, что Питер и Москва в этом плане достаточно прогрессивные что ли. Например, в Питере очень сильные активисты и активистки, меняющие сообщество, и в принципе там благоприятная среда для общения, для творческих людей. Да и сам город как культурная столица располагает к этому. Но там встречается больше агрессии в ответ тебе. У нас угроз гораздо меньше, а толерантность на достаточно высоком уровне, поэтому если суммировать эти два показателя, я считаю, что Екатеринбург выигрывает.

— В ноябре проходит День памяти трансгендерных людей. Считается, что они подвергаются насилию чаще, чем представители других меньшинств. Как ты считаешь, почему?

— Из-за того, что ты не можешь скрыть переход. В отличие от ориентации: если ты парень и встречаешься с парнем, ты можешь об этом не рассказывать, делать это втайне. Я не к тому, что это хорошо или плохо, или что это какой-то бонус, привилегия. Но если ты трансгендерный мужчина и у тебя начнет расти щетина, опустится голос, появится мужское телосложение, и ты начнешь лысеть, то вряд ли это можно скрыть. Когда по улице идет трансгендерная женщина в начале перехода — проще проявить агрессию. Когда идет по улице лесбиянка — никто не узнает, что она лесбиянка.

Практика

О будущих операциях, вынужденной анонимности и счастье

— Почему ты решил совершить переход?

— На комиссии мне задавали такой же вопрос. Я решил начать переход где-то в 28 или 29 лет. Все это время я жил в каких-то мучениях, страданиях, то есть я наверно... просто долго не признавал, что со мной это происходит. Я говорил о себе в мужском роде, носил мужскую одежду, у меня было мужское имя. Но я никогда не представлял, что у меня будет серьезный долгий путь — смена документов, гормонотерапия и все прочее. В детстве я никогда не думал, что есть девочки и мальчики, меня это меньше всего заботило. Я думал о том, что мне нужно хорошо учиться в школе, какие у меня отношения с родителями, как я рисую. Потом начался пубертат, и мне эта вся штука, которая происходила с моим телом, не понравилась, но я решил, что выбора-то нет. У меня не было информации о том, что есть какая-то трансгендерность. Я пытался с этим примириться, потом понял, что можно иметь любое тело и говорить о себе в мужском роде. Я стал этим пользоваться, то есть просто поменял местоимение. Но это было в кругу друзей, семье я ничего не говорил. Я думал, что так и буду скрываться и жить двойной жизнью, а потом однажды понял, что так больше нельзя и что однажды меня так и похоронят под женским именем. Тогда я решил, что наверно надо что-то делать.

— Как ты узнал про трансгендерность?

— Я узнал это слово где-то в 23-25 лет. До этого я знал, что люди меняют пол — прочитал в подростковой книжке. Там был вопрос про ориентацию и гендерную идентичность. И было написано — вот прямо дословно — что «транссексуализм — это крайняя степень гомосексуализма». В какой-то момент я осознал, что мне нравятся девушки и очень долго пребывал в ощущении, что со мной, наверно, что-то не так. У  меня еще была неприятная история с психиатром, к которому меня отвели родители, и он сказал, что у меня что-то не в порядке с головой.

— Сколько тебе было лет?

— Девятнадцать.

— Почему родители тебя повели к психиатру?

— Потому что я сказал, что встречаюсь с девушкой, и они посчитали меня лесбиянкой. Я уже тогда хотел сказать, что я вообще-то еще и чувствую себя парнем, но не успел: мама уже стала ругаться. Я подумал: «Ой, наверно не буду». После этого у меня был очень большой страх делать второй каминг-аут, потому что первый закончился, прямо говоря, **** [жестью].

— Какой диагноз поставил врач, было какое-то лечение?

— Нет, он назвал диагноз, но не было никаких обследований. Он побеседовал со мной буквально 10-15 минут, после чего попросил выйти из кабинета. Потом мама вышла вся в слезах: «Он сказал, что у тебя шизофрения». После этого я стал жить отдельно. Этот психиатр не дал мне никакой информации, не рассказал, что есть трансгендерность или что гомосексуальность — это норма. Я и продолжал думать, что «транссексуализм — это крайняя степень гомосексуализма», что «менять пол» — это какая-то дичь, что гормонами я убью свое здоровье и меня будут всю жизнь ненавидеть. Так я и жил в травме и не вылезал.

— Расскажи про свое имя (иностранное мужское имя, герой просил его не называть — прим. ред.). Почему ты выбрал именно его?

— Мне тогда было лет 16. Я встречался с трансгендерным парнем. Мы решили выбрать себе имена и просто сели перед словарем иностранных имен. Почему иностранное? Мне никогда не хотелось брать имя, которое было бы привычно нам. Мне тогда казалось, что я перееду в Германию, буду говорить по-немецки и все такое.

— Вы выбрали имена, ты пришел к друзьям и сказал: «Теперь называйте меня так»?

— Мой парень был из круга моего общения. Когда я пришел в эту компанию, то узнал, что, оказывается, можно говорить о себе в мужском роде и тебя никто за это не убьет, что есть такие же люди — и это окей, что здесь (в отличие от семьи) меня никто не сожрет с говном. Я даже ничего не объяснял. Это была новая компания, и я с ними больше всего и общался. У меня было несколько школьных подруг, от которых я все скрывал. Я сделал каминг-аут перед ними, только когда уже был на гормонах полтора или два года. Они сказали: «Ну да, мы заметили, что у тебя голос изменился, что ты выглядишь как мужик. Просто ждали, когда ты расскажешь нам об этом».

— А когда ты рассказал родителям и предложил называть себя в мужском роде?

— Мне было 28 или 29, я тогда как раз пошел на комиссию. Еще не был на гормонах, но одевался в мужскую одежду (мама все время ругалась) и начал все короче и короче стричься. Я уже десять лет жил один, а в этот день был у них в гостях. Мы сидим, мама смотрит телик и вдруг говорит: «Ты случайно гормоны не принимаешь?». И я думаю: «Это мой шанс!». Я очень долго готовился к каминг-ауту, очень боялся, меня трясло, были панические атаки, я ходил к психологу. Я затараторил: «Мама, еще нет, но я собираюсь, я сейчас прохожу комиссию, я потом буду менять документы, делать операцию». И она такая: «М-м, ясно. Не хочешь переехать в другой город?». Все было хорошо, но через пару дней ее накрыло. В общем, они меня не принимают, не обращаются ко мне в мужском роде.

— Ты это терпишь или поправляешь их каждый раз?

— Терплю, потому что у меня видимо все еще не пережитый... я не знаю что. Я не знаю, почему мне настолько страшно. Не представляю, почему не поправляю их. Стараюсь игнорировать, просто затыкаю уши и думаю о том, как они ко мне относятся. Мои родители очень заботятся обо мне и моей сестре, все для нас делают, помогают, но у нас есть эта зона молчания. Я сделал каминг-аут и к этой теме мы больше никогда не возвращались. Я не нахожу в себе сил это сделать, хотя желание у меня есть. Мне даже сны иногда снятся, что мама ко мне обращается в мужском роде, и я думаю: «Как ты это сделала?». В семье кроме мамы, папы и сестры никто не знает о том, что я совершаю переход. С другими родственниками мы мало видимся, а когда встречаемся, я не знаю, что они думают. Бабушка иногда говорит: «Ой, ты совсем как мальчишечка выглядишь». Я стою и думаю: «Да ну? Через 2,5 года гормонотерапии? Неужели?».  

— Что подтолкнуло тебя начать переход?

— Наверно, я получил поддержку. Вообще, меня все мои партнеры и партнерки поддерживали, но тогда у меня были отношения с девушкой, которая меня поддерживала. Ее семья никак не могла привыкнуть к моему имени, но меня они приняли. Тогда же я стал посещать Ресурсный центр и однажды попал на вебинар про трансгендерность. Там был один человек, трансгендерный мужчина, который сделал переход и был уже давно на гормонах. Он как раз делился своим опытом. Потом я написал ему в личку типа «Слушай, вот так и так, что со мной происходит?». Он спросил: «Как ты себя видишь в старости?». Я говорю: «Ну, семья, дети». Он снова спрашивает: «Ну ты бабушка или дедушка?». Говорю: «Я дед, у меня внуки бегают». Он пишет: «Ты муж или жена?». Я отвечаю: «Муж, мужчина, я вижу себя в будущем отцом». Он сказал: «Просто подумай об этом». Я очень долго думал и понял, что мне уже нечего ждать, «часики тикают», документы сами себя не сменят. Я просто признался себе в том, что действительно хочу сделать переход.

— Когда ты это понял, что делал дальше?

— Я ходил на встречи трансгендерных людей. Я их слушал-слушал и думал: «Ни фига себе! Они че, реально пол меняют? Ни фига, настоящие транссексуалы!». Мне тогда это казалось очень мощным поступком. Я узнал, что есть «Сосновый Бор» (клиника неврозов, где можно было пройти комиссию — прим. ред.), какое-то время проходил с этой мыслью, пообсуждал со своей девушкой, пережил очередные панические состояния. Мне казалось, что если я пойду на комиссию — всё, мир поделится на две половины — до и после; Вторая мировая война начнется заново. Потом я это пережил, позвонил в больницу и записался на прием. Мы поговорили с врачом — это был психиатр общей практики или терапевт — он сказал: «Да, предварительно у вас диагноз транссексуализм» и отправил к заведующему. Тот обосрал меня с ног до головы, но взял на обследование. В течение трех недель я приезжал в дневной стационар, у меня проверяли давление, глазное дно, сердцебиение, импульсы мозга. Были беседы с психиатром и психологом, были поведенческие тесты, задание «Нарисуйте мужчину и женщину» и складывание кубиков в нужном порядке.

— Когда ты все это прошел, тебе выдали справку?

— Да.

— Что было дальше?

—  Я боялся начать гормонотерапию, но все-таки через три месяца записался к эндокринологу. Она сказала: «А, еще один. Вот тебе рецепт». Я попросил: «А можно как-нибудь так, чтобы не сразу укололся и появилась борода, а постепенно? Я же работаю, вдруг меня там станут обижать». Она выписала другой рецепт — и все. За три дня до своего дня рождения я начал гормонотерапию.

— Сколько времени нужно принимать гормоны?

— Всю жизнь.

— Ой, извини за глупый вопрос.

— Ничего страшного, откуда ты можешь знать.

— Я думала, что в какой-то момент переход завершается.

— Нет, хотя ты можешь прекратить гормонотерапию, но крайне желательно делать это под наблюдением врачей.

— Ты сам вкалываешь тестостерон или нужно приходить в больницу?

— Я сам научился делать, это один из самых простых уколов.

—  Как часто их надо ставить?

— Стандартно — примерно раз в три недели. Но есть препараты, которые ставят раз в неделю или раз в три месяца.

—  Когда началась гормонотерапия, что стало меняться?

— Жизнь. Моя жизнь наполнилась светом и яркими красками. Это первое, что я помню. Мне кажется, у меня с этого момента вся жизнь изменилась.

— Серьезно?

— Да. Недавно мы играли в игру, в которой нужно было назвать самый счастливый момент в жизни. Принять решение о переходе было лучшим, что я сделал для себя в жизни. Мне от себя больше ничего не нужно. Я запомнил день, когда начал гормонотерапию. Я помню, какое было солнце, во что я был одет.

— Как давно это было?

— Почти три года назад.  

— Какими были первые телесные изменения?

— Чаще всего первые изменения — это голос и набор мышечной массы. У кого-то прямо сразу начинает щетина переть. Ты набираешь мышечную массу, у тебя постепенно меняется фигура, запах тела, обычно повышается давление, становится жарче, кожа на лице грубеет. Появляется больше волос на руках и на ногах, волосы на голове становятся жирными. Появляются мужские залысины — как у меня сейчас. У меня изменилось эмоциональное состояние, потому что просто стало легче.

— Как на работе отреагировали?

— Я не делал каминг-аут на работе. В какой-то момент коллеги спросили: «Ты что, болеешь?». Я говорю: «Нет». Они: «У тебя голос изменился. Почему?». Я отвечаю: «У меня гормональный фон изменился». Они такие: «А-а». Видимо, поняли, что не нужно дальше задавать вопросы и не стали больше ничего спрашивать. Обращение они не меняли.

— Ты и не предлагал?

— Я не хотел.

— Почему? Не хотелось лишний раз объяснять?

— Да, я думал, что когда дойдет дело до смены документов, я просто уволюсь с этой работы и найду другую, уже без всех этих каминг-аутов.

— Какие следующие шаги?

— Операции.

— Ты будешь их делать?

— Надеюсь. Я хотел бы.

— Это дорого?

—  Для меня да.

— Сколько они стоят?

— Смотря какая. Верхняя, то есть по удалению груди, около 100-120 тысяч. Нижняя — если удалять матку и яичники — где-то 40-60 тысяч. А если уже формирование половых органов, то там очень все по-разному: по-моему, от 300 тысяч до бесконечности. Два миллиона рублей — это, скажем так, полный функционал, то есть внешний вид полового органа, эрекция, мочеиспускание. Все это удовольствие можно получить только заграницей.

— Ты бы хотел это все сделать?

— Не знаю, наверно, нет. Есть другие способы формирования полового члена, я бы выбрал, возможно, другой способ. Есть такой метод — метоидиопластика, формирование органа из собственного исходника, то есть ничего не «отрезается» и не «пришивается». Это простая операция, которая совершается в один этап, стоит не так дорого и есть возможность сделать операцию в России. При этом сохраняется чувствительность, биологический функционал. Единственный нюанс — небольшой итоговый размер.

— Я читала, что многие трансгендерные мужчины предпочитают не делать операцию на нижнюю часть тела, потому что результат может быть не очень хорошим.

— Да, я тоже читал, что процентов пятьдесят, плюс-минус, не хотят ее делать, потому что это касается только таких вещей, как сходить в туалет и того, с кем заводить отношения. Но если ты заводишь отношения с человеком, вы уж как-нибудь разберетесь со своими половыми органами. У меня нет дисфории, триггерного состояния из-за этого. Но есть люди, которым это принципиально важно: даже если половой орган будет выглядеть как колбаса мертвая.

— А когда ты будешь менять документы?

— Да я бы хоть сейчас поменял, но там такая ситуация муторная: сменилась форма справки, а старую признавать действительной нужно через суд.

— Сейчас при знакомстве с людьми говоришь им, что ты трансгендерный мужчина?

— В этом моменте я в таком вопросительном положении. Недавно как раз об этом думал. С одной стороны мне очень хочется жить в мире, в котором рассказ о трансгендерном опыте был бы чем-то обыденным. Как сказать о том, как зовут твою кошечку, какой кофе ты любишь или как факт «А вы знаете, когда-то я работал в такси». Может, кто-то слегка удивится: «О, надо же, по тебе не скажешь, что ты когда-то работал в такси», но в целом это было бы абсолютно бытовой вещью. К этому можно прийти, если ты приучаешь общество к тому, что это норма. То есть говоришь об этом. А если я не хочу об этом говорить? Тогда я не добьюсь того, чего хочу.

С другой стороны одна из целей физического перехода в том, чтобы восприниматься окружающими в желаемом гендере. И когда ты рассказываешь о своем транс-опыте, ты немножечко противоречишь этому, ведь есть риск, что такая открытость помешает окружающим воспринимать тебя правильно. Для меня до сих пор вопрос, где здесь зона комфорта. Мне бы очень хотелось быть полностью открытым трансгендерным человеком и не переживать. Но из-за того, какие могут быть последствия и из-за моих внутренних опасений, что я расскажу, и люди ко мне будут обращаться в мужском роде, а про себя думать: «Ну-ну, ты же все равно женщина», я не могу быть полностью открытым. Из-за этого я даю интервью анонимно. Во-первых, не вся моя семья в курсе. Во-вторых, я не готов с открытым лицом сказать, что я трансгендерный человек. Это что-то мое, мой опыт.

— Это все. Но, может быть, есть что-то, о чем я не спросила, но ты хочешь рассказать?

— Я, наверное, хочу сказать в своем интервью, что часто активистов и активисток обвиняют в том, что они заставляют все сообщество вести себя каким-то образом. Якобы мы призываем к тому, чтобы быть видимыми, сделать каминг-аут. Мы не призываем. Я лично от себя могу сказать: делайте так, как вам комфортно. Активисты не заставляют ходить с плакатом или транспарантом. Но мы выступаем за то, что, если люди приняли решение быть видимыми, они встретили принятие в окружающем обществе.