YouTube, Скорсезе, #MeToo

Сегодня в Международном центре искусств «Главный проспект» пройдет восемнадцатая «Ночь пожирателей рекламы», на которую впервые приехал ее создатель Жан Мари Бурсико. Около 40 лет назад он начал собирать пленки с рекламой, от которой избавлялись кинотеатры, и после первых ночных показов синематеки его коллекция отправилась путешествовать по миру. Бурсико рассказал IMC о том, зачем нужен проект сейчас, если есть YouTube, почему рекламу Скорсезе не пустили в эфир, что изменило движение #MeToo и где искать свободу. 

— «Ночь пожирателей рекламы» существует с 80-х. Вы можете оценить, какие этапы уже пережил проект и на каком находится сейчас?

— Первым этапом было, конечно, создание синематеки. В 80-х Ночь как проект начала понемногу развиваться — в Бельгии, в Швейцарии, а затем в Италии. Потом мы пришли в Германию, Италию, Грецию, Испанию, Румынию, Польшу и в станы Востока. А потом очень быстро дошли до Москвы и Санкт-Петербурга. Я встретил Даниила Костинского и Надежду Горину, которые были близки к миру кино и рекламе, они предложили мне сделать турне. И теперь мы посещаем около 30 городов в год в России, Белоруссии, Украине, иногда в Эстонии и Прибалтике. Сначала показывали фильмы, которые были записаны на пленку. И это всегда были оригиналы. Потом — копии очень хорошего качества. В этом году проекту исполняется уже 38 лет, появились современные технологии и цифровые носители. 

Сейчас моя цель — сохранить  синематеку, которая является единственной в мире. Она уникальна. Почему? Потому что рекламодатели не могли даже подумать о том, что зритель заинтересуется рекламой. Никто не сохранял рекламные фильмы. Не было понимания их культурной ценности. А ведь некоторым фильмам из моей коллекции уже 120 лет. И следующий этап будет связан с их оцифровкой. Я бы хотел, чтобы синематека выжила, была полезна и доступна большому количеству людей. Но для этого необходимы деньги. Четыре года назад мы пережили природную катастрофу — наше хранилище с кинопленками затопило. И теперь я ищу средства для восстановления фильмов, которые были повреждены, чтобы не потерять их навсегда. Профессионалам отрасли не хватает мотивации, чтобы помочь мне в этом деле. Месяц назад мы запустили проект  по привлечению денежных средств, к которому подключились обычные люди. Они вкладывают небольшие суммы — по 10 или 5 евро. Если мне не удастся привлечь более крупные организации, огромное количество фильмов  может пропасть навсегда. Я как ребенок сражаюсь на протяжении четырех лет, пытаясь разделись свою страсть с неравнодушными людьми. И это работает, потому что публика здесь, с нами. Конечно, есть более серьезные вещи, в которые необходимо вкладывать деньги, синематека — это второстепенная вещь. Но это культурное, социологическое и экономическое наследие. 

— А как менялось отношение публики к Ночи на протяжении этих 38 лет? Не угасает ли к ней интерес?  

— Сейчас, конечно, интернет-технологии ответственны за то, что люди больше не хотят платить за киносеансы, потому что все бесплатно доступно в интернете. Но мы показываем и такие фильмы, которых нет в открытом доступе. Кроме того, Ночь — это праздник, атмосфера. Невозможно веселиться дома перед экраном. К тому же каждая коллекция смонтирована определенным образом. Это совокупность фильмов, которые рассказывают истории. 

— Вы почти ответили на следующий вопрос «Зачем нужна ночь, когда есть YouTube».

—  Синематика насчитывает почти полтора миллиона фильмов, самых новых из них — лишь около 500. Да, если вы, например, хотите посмотреть рекламу про  Макдоналдс — вы ее найдете без проблем в интернете. Но есть реклама, которая была создана до эпохи интернета, мы ее сохранили. И ее невозможно найти. Меня огорчает тот факт, что современные технологии обесценивают формат проекта. Но я в любом случае хотел бы полностью перевести свою коллекцию в «цифру». Это единственный способ сохранить ее. Тогда все будет доступно онлайн с помощью современных средств коммуникации. Но они никогда не заменят кинозал и ощущение праздника.

 — Какие изменения произошли в рекламе?

—  Самое заметное — длительность ролика. До 70-х годов один ролик в среднем продолжался одну минуту. Когда появилась реклама на телевидении, люди привыкли понимать картинку и получать информацию быстро, за короткий промежуток времени. Рекламные ролики сократились сначала до 30 секунд, потом до 15, а сейчас даже до 5. Тому есть две причины. Во-первых, привычка людей, которые усваивают информацию быстрее. Второе — цена, потому что эфирное время на телевидении стоит очень дорого. 

 — Когда, на ваш взгляд, рекламные ролики были наиболее кинематографичными? 

— В 80-е. На процесс создания меньше влиял закон, можно было делать рекламу, которая длилась 1 минуту. И с художественной точки зрения было больше свободы и креатива. Я говорю о Европе, потому что в Америке с этим всегда было хуже. Во Франции, Бельгии, Италии в 80-е годы люди во время киносеансов не хотели пропускать рекламу. Это была классика. И именно этот период лег в основу образования для рекламистов. В то время большое значение имела эмоциональная, творческая часть, а не только цифры в виде конечных продаж. Важны были  те ощущения, которые рекламный ролик вызывал у зрителя. Реклама и режиссеры хотели развлечь публику, сейчас такого больше нет. Реклама могла сниматься по принципу сериала — люди хотели посмотреть следующую часть. Сейчас нужно продавать. Наступил век потребления. К моему большому сожалению, эмоций в рекламе уже нет. А вот каждый выпуск Ночи смонтирован так, чтобы эти самые эмоции вызвать. 

Сделать рекламу сейчас очень сложно, потому что все запрещено. И поэтому мы больше ничего не говорим. Когда речь идет о машине, мы говорим не о скорости, а о безопасности. Мы теперь просто не можем ничего показывать. Есть большое количество креативных стран, откуда мы берем ролики с удовольствием. Например, Южная Африка, Аргентина, Бразилия, Азия, Чили. Потому что они свободны, у них нет этих противоречий. Некоторую свободу, кстати, возвращает интернет — он позволяет снимать более длинные ролики, их размещение стоит гораздо дешевле, чем на телевидении. Например, четыре года назад мы представили в рамках очередного показа ролик Мартина Скорсезе. Это был потрясающий фильм, и до нас он появлялся только в интернете, его не запустили на ТВ. Он назывался «Ключ к винотеке» («Key to Reserva»). Действие происходит в опере, очень необычно. Это нужно просто посмотреть! Там нет слов, есть только музыка, шум, звуки, ритм, мелодика и всё это длится 3 минуты. Размещение такого ролика на телевидении стоило бы очень дорого. 

— Можно сказать, что интернет возвращает в рекламу эмоции?

— Да, интернет — вещь прекрасная, но практически им не пользуюсь. Это не мое поколение. У интернета есть замечательная сторона, которая дает много. И есть бесполезная — здесь люди пишут много негативных комментариев — я этого не понимаю. Интернет, как  телевизор. Это прекрасно, но не совсем правильно используется — есть огромное количество дурацких передач, которые просто существуют, чтобы заполнить эфирное время.

— Знакомы ли вы с российской рекламой 80-х, 90-х годов, когда она только-только появлялась? Можете ее как-то оценить?

— С 70-х годов я начал собирать фильмы из Советского Союза. Французское консульство давало примеры советских рекламных роликов. Текстиль из Риги, дорогой парфюм — это было очень клишировано и ужасно. Это был другой мир совершенно. В 80-х все поменялось, появилась свобода, креативность. Эти фильмы, конечно, были не всегда адекватны, но они были очень веселые, поднимали настроение. И даже французские ролики иногда были менее хороши, чем русские. 

— В рекламе долгое время секс, женское тело использовались как инструмент продаж. Как образ женщины менялся со временем? 

—  В течение многих лет женщина была инструментом соблазнения, который привлекал к себе внимание и давал возможность продать продукт. Например, женщина и парфюм стали связаны с кожей, с телом, с нанесением на голую шею. В 80-е появилась реклама с мужчинами, это были купальники. В 90-е их раздели так же, как женщин. 

Могу привести пример противоречивого отношения к женскому телу в рекламе. Для «Красного креста» сняли ролик, в котором женщина попала в аварию. И красный крест осудили за то, что модель была слишком красивой, потому что это было сделано для сбора средств. Очевидно, конечно, что современная реклама и рекламодатели не станут снимать женщину, которая недостаточно красива, и не будет вызывать каких-то мыслей или желаний. А раньше участие красивой женщины в подобной рекламе было неприемлемо.  

Реклама отражает все стереотипы общества. В 50-е ролики рассказывали о том, что мужчина должен работать, а женщина — заниматься детьми. И каждый играл определенную роль в семье. Сейчас все поменялось. Но осуждать предыдущие поколения с позиций современной морали не нужно — некорректно. 

— Наблюдаете ли вы последствия флешмоба #MeToo? 

— Да, это действительно повлияло на поведение людей и, пожалуй, на рекламу тоже. По очень простой причине. Если, например, раньше открывали дверь женщине и делали это потому, что это просто жест уважительного отношения, то сейчас это может быть воспринято как-то иначе из-за акции #MeToo. Любой жест может интерпретироваться не так, как на самом деле. А еще распространяется огромное количество  ложных обвинений. Это меня удивляет. 

— Чем ночь пожирателей сейчас отличается от самой первой?

— Сегодня ночь намного более интернациональная. Первый сеанс был абсолютно французским, бельгийским и немного итальянским. В показе было 50% старых рекламных роликов, и 50% — современных. А сейчас все меньше и меньше исторических фильмов. Потому что это не привлекает молодежь. Молодежь не любит старые фильмы, это их не касается. А еще потому, что они черно-белые и без звука. Сейчас аудитория становится более молодой, и для ее развлечения необходимо показывать что-то современное. 

— А вы находитесь в зрительном зале? 

— Да, конечно. Для этого и приезжаю. 

— Публика в разных странах отличается? 

— Это потрясающая вещь, конечно. Французская, английская, китайская, тайская, русская аудитории реагируют абсолютно так же, в тот же момент и таким же образом. Это не зависит от национальности. Все сидят в интернете, социальных сетях и смотрят телевидение, и, соответственно, одинаковая реакция. Отличается только аудитория Саудовской Аравии, но это связано с особенностями страны. Это публика, которая состоит из специалистов или студентов, которые хотят узнать больше, но не для развлечения, а для получения знаний. Но я сторонник сохранения самобытности культур. В разных странах я хожу в традиционные рестораны, а не рестораны фастфуда. В России я всегда заказываю пирожки. Вообще в России мне нравится, может быть, и я бы даже переехал сюда, как Депардье. 

Фото: Елена Елисеева

Партнерский материал