«Сегодняшняя музыка требует не осмысления, а селекции»

Одним из гостей грядущего фестиваля Beat Weekend Екатеринбург станет Максим Семеляк – главный редактор журнала Men’s Health, бывший музыкальный журналист «Афиши» и автор книги «Ленинград. Невероятная и правдивая история группы». На сцену конференц-зала Ельцин Центра он выйдет 4 октября, чтобы поговорить с организаторами Beat Weekend Екатеринбург из промо–бюро «Теснота» и ответить на вопросы из зала. После паблик-тока состоится открытый показ фильма «Последние пять лет Дэвида Боуи». В интервью для It’s My City Максим называет свой любимый альбом Боуи, размышляет о феномене Сергея Шнурова, указывает на причины кризиса музыкальной журналистики и рассказывает о том, как получил прозвище Мистер Водка.

– После выхода первой книги про «Ленинград» вы говорили, что больше книг о музыке писать не собираетесь, но теперь сделали новую. Что подвигло вас к этому, кроме очевидного факта, что у группы юбилей?

Ну, это не совсем новая книга, я просто на треть дописал старую – и вообще я не очень воспринимаю ее как самостоятельное произведение, я бы сказал, что это такое окололитературное приложение к «Ленинграду», а раз продолжается он сам, то соответственно и мне нужно подбирать новые слова.

– Приветствуете ли вы изменения, которые случились с «Ленинградом»?

Ну а как можно не приветствовать такие изменения? Группа осталась той же и одновременно себя перепридумала – это очень мало у кого выходит.

– Стали ли они лучше, хуже, или просто изменились в связи с тем, как изменилось время?

Да куда уж лучше, точнее хуже!

– Сергей Шнуров - он один такой, или есть определенная порода творцов, к которой его можно было бы отнести?

Думаю, один. Ну он начинал как такой, я бы сказал, человек ниоткуда (если помните такой ранний жутковатый фильм Рязанова), а теперь он своего рода человек отовсюду – в том смысле, что он задействовал самые разные коды и техники, ну и сами видите, что получается.

– Какой альбом «Ленинграда» ваш любимый?

Мой любимый альбом – это мой собственный бутлег, который я записал на нескольких концертах в «Точке» в нулевом году. Там, в частности, состоялось первое исполнение песни «WWW», она тогда еще игралась в два раза медленнее.

А так это звучало в Екатеринбурге два года назад

– На Beat Weekend вы будете рассказывать о Боуи – какую из его записей вы цените больше всего?

Сейчас, пожалуй, «Station to Station», но я вам честно скажу – я стал что-то понимать и чувствовать про Боуи только когда мне уже было под сорок, в молодости я вообще его не воспринимал, кроме каких-то самых очевидных вещей и образов.

– Что именно потерял мир, потеряв Боуи?

Про его смерть я вообще не думаю и, соответственно, про мировую потерю тоже. Я сейчас нахожусь как бы в конце семидесятых в смысле восприятия его работ, таким образом у меня своя хронология, и это меня очень увлекает.

– Музыкальная критика сегодня – существует ли она, исчезла, или переродилась в какую-то новую форму?

Если говорить про русскоязычную ее версию, то, вероятно, исчезла, я по крайней мере никого не наблюдаю (впрочем, я могу просто быть не в курсе, не берусь судить). Например, сравнительно с кинокритикой. Там какие-то баталии до сих пор, Антон Долин против Любови Аркус, страсти кипят, а тут вообще ничего. Лично я про музыку сейчас читаю, разве что посты Сергея Жарикова на фейсбуке.

– Это люди не хотят писать и читать о музыке, или сама музыка не требует осмысления?

Мне кажется, сегодняшняя музыка требует не осмысления, а селекции – но для этого должен явиться кто-то, кто предложит новую систему разборчивости. Потому что старые принципы отбора – будь то мода, новизна, труднодоступность или простейшая идеологическая надстройка – перестали работать.

– Работая в «Афише», вы были культуртрегером, знакомили людей с новой музыкой. Можете ли вы сейчас посоветовать что-то лично от себя? Может быть, вам в последнее время понравилась какая-нибудь из новинок, или нашли что-нибудь интересное из старой музыки?

Я по-прежнему покупаю музыку, в смысле в вещественном отношении – компакты и пластинки. Что называется, по привычке продолжая ритуально повторять. Про новое мне судить сложнее, поскольку я перестал следить за ним системно. Из старого – например, я, к стыду своему, не слышал раньше Hermine и Berntholer – недавно наткнулся и на ту, и на других, и это вот ровно то, что мне сейчас нужно.

– Перечитывая ваши старые тексты, можно составить список значимых для вас музыкантов – Летов, Шнуров, Пи Джей Харви, Ник Кейв, Игги Поп, Пи-Орридж и его товарищи из смежных индустриальных формаций, Том Уэйтс, Дэвид Тибет, Шевчук, Лагутенко, Борис Усов. Добавился ли кто-то к этому списку за последние годы?

Нет-нет, вот уж Кейв и Уэйтс совершенно точно не мои герои – разумеется, я, как и было тогда заведено, питал к ним изрядную слабость в ранние студенческие годы, но не далее. Да и Тибет, конечно, очень милый человек, но я как-то не могу себя представить сегодня, слушающим ту или иную пластинку Сurrent 93. Да и с остальными, в общем, не все так просто. От юности у меня навсегда остались Дилан, Лу Рид, Sparks, The Fall, Coil, Генсбур, Jethro Tull, T.Rex и еще энное количество людей, не обремененных подобной известностью. Но в целом, ничего оригинального – довольно стандартный набор для моего поколения. Список постоянно пополняется, но хрононогия и логика его весьма причудлива, моя (и шире – поколенческая) проблема в том, что нам вечно приходится переписывать историю, поскольку я начинал слушать музыку бессвязно и беззаконно, и только сейчас у меня начинает складывается какая-то картина.

Когда я работал музыкальным критиком, я, признаться, вообще не понимал, кто за кем стоит и откуда что берется. Но в этом, очевидно, и состояла некая прелесть. Как говорится, удовольствие принадлежит полузнающим

– Сейчас происходит буйный расцвет новой музыки на русском языке – заинтересовал ли вас кто-нибудь из новичков?

Дело в том, что расцвет, о котором вы говорите, в основном связан с рэпом, а я, признаться, никогда не был поклонником данного жанра – ни в американской, ни тем более русской версии. Ничего против не имею, но, как говорил Сергей Михалков про Олега Григорьева, этот метод детской поэзии мне не близок.

– Может ли кто-то заменить исчезнувшую группу Electrelane, которую вы воспевали на страницах «Афиши»?

Нет, эту четверку нам не заменит никто, спасибо, что вы про них вспомнили. Мне кажется, они были в своем роде последними – у них было еще это модернистское сознание, они были как будто группа из начала восьмидесятых. А потом уже пошла просто волна неразличимых девичьих групп разной степени отчаяния и меланхоличности, и как-то все сами себя съели в итоге. А Electrelane – это как раз вот первая половина нулевых, мое любимое, пожалуй, в жизни время.

Electrelane озвучивают любимое время Максима Семеляка

– Еще известно, что вы цените, ну или ценили группу Swans – что вы думаете об их последней инкарнации, что можете сказать по поводу их грядущего распада?

Признаться, я давно про них не вспоминал. Я услышал Swans в 91 году, это был альбом Holy Money, кроме того у нас в МГУ в то время пользовался популярностью слегка театральный альбом Burning World, самому Джире глубоко ненавистный. Это была хорошая, нужная для своего времени группа, да и сам Джира человек редкий. Насчет реинкарнаций и распада я ничего не знаю – последний раз я общался с Майклом Джирой в 2004-м году, тогда он же дал мне прозвище Мистер Водка.