«Среда в Екатеринбурге для меня более враждебная»

Музыкант-электронщик Андрей Оренштейн, отыграв в Екатеринбурге «досвиданческий концерт» в январе, уехал в Израиль. И, похоже, навсегда. Так, с кардинально нового, проект «Amor Entrave» начал свой новый год. До этого – мы слышали его песню «Париж» с саксофонным соло Алексея Могилевского (Nautilus Pompilius) и результат коллаборации с Евгением Федоровым (лидером групп «Tequilajazzz» и «Zorge») – песню «Корабли». Она, по мнению «Медузы», вошла в топ-10 лучших русскоязычных треков первой половины 2015-ого. Чуть больше двух недель прошло, как Андрей Оренштейн устроился в Израиле. В интервью It’s My City музыкант рассказал, почему кашляющий мулла на мечети – это музыкально и после чего он распустил предыдущий состав «Amor Entrave».

«Только то и радует, то, что я ничего не знаю»

— В интервью Саша Гагарин (фронтмен группы «Сансара» – прим. ред.) обмолвился, что ты, уехав в Израиль, будешь востребован там со своей музыкой, потому что там другая танцевальная музыка в теории. Какая другая?

— Местная поп-музыка здесь звучит абсолютно по-другому – построена на других гармонических ходах. Естественно, что она, на наш слух, вся «около-восточная» – много полутонов. Ты слышала, что слушают, к примеру, на Кавказе? И вот это все, когда ты в маршрутке едешь.

— Я слышала такую музыку в Турции – очень минорная, заунывная.

— Вчера я проходил мимо автомойки – оттуда доносились удивительные звуки: какой-то брейкбит в духе Fatboy Slim двухтысячных и сверху мелодия – а-ля арабский «Ласковый май». Вообще, здесь есть и европейская поп-музыка, и андеграунд сцена, и мощнейшее техно. Есть модные артисты а-ля «Garden City Movement» – они как раз близки к тому, куда я музыкально иду. Полтора года назад мне про них рассказывали в таком плане: «встретила одного чувака, тоже музыкант, в баре работает, кофе налил мне». А сейчас они, если этот термин применим к инди-музыкантам, большие звезды в Европе. Хотя обычно местные звезды за пределами Израиля никому не известны и не нужны, как, впрочем, и все наши «Киркоровы».

— Какую нишу тебе бы хотелось занять там?

— Не думал об этом. Больше думаю о творческом процессе. В последнее время мне интересно делать песни, которые не привязаны к конкретному инструменту или набору инструментов – они могут быть спеты хоть под баян, хоть под шорох старой пластинки. Можно сколько угодно говорить: электронная музыка, инди-музыка, рок-музыка и так далее, но это все – песня: либо она есть, либо ее нет. В ближайшие года полтора я хочу сделать программу, в которой будут и уже звучавшие песни «Amor Entrave» с альбома «Настоящее» и какие-то инструментальные композиции, помимо этого хочу сделать пару вещей на иврите, на английском. Я хочу поездить и просто поиграть на улицах: Израиль, Европа – где угодно. Ты знаешь, я в целом еще ничего не понимаю, это как у группы «АукцЫон»: «Только то и радует, то, что я ничего не знаю». Пока просто смотрю по сторонам. В данный момент я нахожусь в городе Ашкелон – километров двадцать примерно и будет Газа, или один километр и будет море.

— Про сектор Газа я на днях смотрела в одной из серий «Еврейского счастья» Познера.

— Да, я смотрел «Еврейское счастье» – не до конца, собираюсь досмотреть – не со всем согласен, но Познер отметил важные вещи, на которые он обращает внимание в каждой стране: отношение к детям и старикам. Поверь мне, так, как здесь ухаживают за пенсионерами и людьми с ограниченными возможностями, не ухаживают нигде. Для них все условия, они полноправные члены общества, они в тренде со своими навороченными электрическими байками и прочими ультра-штуками, названия которых я даже не знаю.

— Про серию, о которой начала говорить – в ней Познер общается с режиссером Лорой Биалис, она приехала в Израиль....

— Да, в какой-то маленький город на границе, куда как раз долетают ракеты. Сдерот! (Город в Израиле, рядом с сектором Газа – прим.ред.).

— Чтобы снять фильм про музыкантов – о том, как делать музыку, когда ты постоянно находишься под атакой.

— Это, конечно, большая, больная и очень важная тема. Но пойми, делать музыку, идеальную в твоем представлении поп-музыку, и при этом понимать, что она в твоей родной стране нужна двадцати людям, не лучше. Не выходи из комнаты, в общем, не совершай ошибку. Среда в том же Екатеринбурге лично для меня, более враждебная, чем здесь, даже учитывая упомянутый тобой момент. Буквально сегодня мы вслух повторяли этот анекдот: бог обещал израильтянам собственную землю, собственную прекрасную страну, но ничего не говорил про соседей.

«Пока на BBC не скажут, что кто-то хорош или пока не напишет журнал «Афиша» – не считается»

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что среда в Екатеринбурге враждебна?

— Екатеринбург мне дал очень многое – и я скорее не про город. Нет пророка в своем отечестве. У нас не ценят, не принято ценить. Сосед играет отличную музыку? Прекрасно рисует? Пока на BBC не скажут, что он хорош или пока не напишет журнал «Афиша» – не считается. Надо пятнадцать лет впахивать на одном месте, чтобы к тебе начали относиться как к человеку. Я десять лет играл музыку в России и до сих пор числюсь в молодых музыкантах. И думаю, так будет ещё лет пятнадцать. Если ты не гений из разряда «раз в поколение», сознательно не играешь поп-музыку, не поешь про «белые розы», сознательно не упрощаешь ничего, то в лучшем случае через пятнадцать лет станешь крепкой клубной группой для трехсот- четырехсот человек.

— Здесь в этом смысле больше возможностей?

— Да я не думаю об этом. В моем случае, дело в том, что я стал много времени проводить дома, за саунд продакшеном, больше думать – и показывать далеко не все. Играть меньше. На данный момент для меня – публика, её наличие и её количество – не самое важное. Из последних мне запомнился один концерт: мы играли в Питере, пришло всего тринадцать человек, но это был такой приятный и уютный концерт – пришли подготовленные. Мне не надо было ничего разжевывать им.

— Когда я слушала твою музыку вживую, мне казалось, что для тебя огромное значение имеет именно музыка – не слова. И вдруг ты говоришь, что тебе интересно делать песни, а для меня песни – это, прежде всего, текст.

— Ты подтвердила то, о чем я думаю. Нет, песня – это гармоничное сочетание музыки и текста. Если это, прежде всего, текст, то это группа «Сплин» – ты спокойно можешь прочитать этот текст и на бумаге. Музыка, в лучшем случае, необязательное приложение. Совсем другое, допустим, какие-нибудь «The Killers» или Apparat – ты не понимаешь всех слов, но тебе нравится, что вот здесь мелодия пошла сюда, и из припева ты запомнила просто какой-то хук, и потом это «та-ра, та-ра» ты ходишь и напеваешь. А когда текст еще и неглупый, то вообще хорошо. А когда он совсем неглупый, но кажется простым – это признак настоящего мастерства.

— В одном из твоих интервью ты говоришь: «У меня есть желание играть музыку морю, выставить саунд-систему на берегу моря». Помимо того, что ты уже можешь это делать, в чем еще польза в твоем переезде?

— Да, есть такое. На днях я только разложил все вещи, все проводочки подключил, открыл все проекты – посмотрел, что все работает. Уже запланировано, что весной у меня выходит несколько синглов – они уже готовы, и есть много проектов, включая один около-секретный с вышеупомянутым Сашей Гагариным. Я безумно рад, когда и с публикой все совпадает, когда им интересно. Но (может быть, я разочаровался), повторюсь, мне гораздо интереснее делать что-то в первую очередь для себя. Есть люди, для которых музыка – это хобби или средство заработка, а для меня музыка сейчас – это способ познания окружающей действительности: «Что будет, если так? А так?». В итоге - ты постоянно знакомишься с новыми людьми, оказываешься в центре других событий, стоишь перед новыми творческими задачами – путешествуешь и в пространстве и во времени.

— Получается, что новая страна – как раз та возможность впитывать новую действительность, знакомиться с новыми людьми и все это, пропуская через себя, превращать в музыку.

— Да, это именно то. То, что многие боятся делать. Я тоже очень долго боялся что-то менять. Одиннадцать лет я жил в Челябинске, у меня был музыкальный коллектив, локально известный, игравший около-инди-рок – я там просто пел. И мог продолжать. Но потом переехал в Екатеринбург и, наконец, начал сочинять музыку, которая мне всегда была интересна. Буквально года два назад я пришел к тому саунду, который всегда был у меня в голове – смесь электронной и живой музыки, именно в таких пропорциях, как сейчас. У меня есть огромное количество музыки, про которую никто даже не знает, что это я записал: я придумал какое-то имя и через знакомых выпустил где-то на лейбле – забавно же.

«Поэтому они все очень-очень-очень много пьют»

— Я правильно поняла, что ты записываешь звуки, которые происходят в зале, к примеру, и тут же преобразуешь их в музыку? Так делают битбоксеры, The PETEBOX, допустим.

— В том числе. Только у битбоксеров – это больше шоу: они создают музыку прямо на ходу, изображают музыкальные инструменты. В моем случае этому предшествует большая подготовительная работа: я много вожусь с железками, с записью окружающего пространства. А что-то добираю и записываю прямо на концерте. В моем телефоне всегда много всяческого в диктофонных записях. У меня сейчас в Рамле (израильский город, в котором живет Андрей Оренштейн – прим.ред.) муллы на мечети поют свои веселые песни. Вчера было очень смешно: один пел как раз, притормозил, закашлялся прямо в микрофон – дальше продолжил петь.

— Ты это записал и потом используешь как-то в музыке?

— Да, конечно, у меня куча всего этого на альбоме “Настоящее”. Очень часто песня начинает звучать, когда под нее подложен просто шум за окном – она дышать начинает. А если там море шумит, то вообще.

— Не могу вспомнить имя композитора времен советского авангарда, который записал симфонию («Симфония гудков» - прим. ред.), используя заводские гудки и прочие городские шумы.

— Я могу сказать тебе, что это наинтереснейшая тема. Много нынешних электронных музыкантов всё больше вдохновляются происходящим за окном студии, а не в ней. Можно вспомнить и разнообразных industrial-музыкантов и продюсеров, делающих эмбиент . «Не-музыки» полным полно и у «Depeche Mode» и у Burial. С тем же Сашей Гагариным мы поучаствовали в интересном проекте – мы создавали с помощью листа бумаги песню: мы его жгли, резали, прыгали на нем. Потом эти звуки я обработал, плюс записал пианино и что-то ещё. У британского музыканта Мэтью Херберта есть трилогия: «One One», «One Club» и «One Pig» – причём последний сделан исключительно из звуков, которые издавала конкретная свинья за свою непродолжительную жизнь. Мне очень интересны такие вещи: представь, ты сочинил песню на гитаре, допустим, у тебя четыре аккорда – куплет, четыре аккорда – припев, а теперь – запиши ее, не используя гитару, только с помощью тех звуков, что вокруг тебя, да так, чтобы это была та же самая песня.

— Чуть ранее мы заговорили с тобой о страхе. Как тебя не остановило то, что ты уезжаешь из уже понятной тусовки – те же Саша Гагарин, Алексей Могилевский, Ваня Жбанов – с которыми можно сотрудничать?

— Что мне мешает сотрудничать отсюда, в наш-то информационный век? С тем же Лешей Могилевским, когда мы записывали песню «Париж», все было по интернету. Конечно, когда мы с Женей Федоровым вместе сидели и записывали песню «Корабли» всю ночь: пели, пили, снова пели и снова пили – это было просто прекрасно. Я бы расстроился, если бы просто получил готовые войс-треки по почте. Но ничего не мешает нам с тем же Ваней Жбановым выпустить новый сингл «Amor» в апреле. Мне вообще очень нравится работать кратковременно, эпизодически с новыми людьми: мы что-то сделали, порадовались и дальше каждый пошел своим путем. Допустим, мы оказались в одном городе – можем это повторить. И когда таких людей набирается по свету много – это прекрасно. Ты приезжаешь – у тебя везде есть друзья, везде есть знакомые. Я распустил предыдущий концертный состав «Amor» примерно после того, как познакомился с некоторыми отечественными музыкантами. У меня есть друг Саша Паули, он промоутер, организует концерты по Уралу нашим музыкантам в диапазоне от группы «Сплин» до Олега Митяева. Я частенько приходил к нему в гости на мероприятия, мы сидели с музыкантами разными, выпивали, болтали – и я заметил, что в большинстве своем популярные артисты бегают по определенного рода кругу, это бизнес. Мне это не интересно. Когда ты катаешь одну программу, сорок городов, каждый вечер выходишь и поешь одно и то же. Наверняка это заряжает энергетически как-то, у меня не было такого опыта, но на расстоянии мне все это кажется ужасно скучным. Представь, ты два года поешь шестнадцать песен и все в том же порядке. Поэтому они все очень-очень-очень много пьют.

— То есть по этой причине ты распустил коллектив?

— Не совсем. Я просто понял, что меня ждёт, если у нас из того материала что-то «выстрелит». Мне музыканты говорили: «давай проще, понятнее, чтобы людям танцевалось». Мы пошли по этой дороге, переделали кое-какие старые песни. Но в определенный момент я понял, что если еще год я буду продолжать в таком темпе, то я буду словно на какой-то работе. Я против ребят ничего не имею, они прекрасные все люди и хорошие друзья, но просто у нас разная точка зрения – они хотели, чтобы им было, что приносить домой детям покушать, а я хотел, чтобы было интересно и по-новому. Поэтому каждый сейчас занимается тем, что у него в приоритете в данный момент жизни.

«Неужели, читая новостную ленту, ты думаешь, мол, слава богу, наконец-то»

— В Израиле ты насовсем?

— Думаю, что да.

— Объясни, как ты все устроил по поводу получения израильского паспорта?

— Ты знаешь, здесь, когда ты с людьми общаешься и говоришь, что ты новый репатриант, тебе отвечают: «Добро пожаловать домой». Тут такое отношение. Не сказать, что мы долго размышляли по поводу переезда, скорее долго делали: много семейных дел нужно было сделать, все подготовить, процедура достаточно долгая – нужно было поднимать документы. Огромную кучу всего узнал о жизни своей семьи – о предках и по еврейской линии и по русской. И ужаснулся: такой кошмар, предыдущие сто лет столько людей погибло: лагеря, расстрелы, голод, кого-то привезли трудовым отрядом с родины на Урал.

— Это коснулось твоих бабушек?

— Бабушек, дедушек, прабабушек и прадедушек. Я понял, что никто в России не жил и сорока лет спокойно. Не хочу сейчас всерьез это обсуждать и тем более говорить что-то плохое о стране, в которой я вырос. У нас в России прекрасные люди, но очень паршивое государство с решениями, с которыми я не согласен в подавляющем большинстве случаев. Неужели, читая новостную ленту, ты думаешь, мол, слава богу, наконец-то. Нет, каждый день что-нибудь, и ты постоянно должен быть либо за, либо против – ты не можешь просто жить своей жизнью. При всей гигантской куче проблем, с которой сталкивается Израиль, здесь за государственный флаг на балконе у кого-то тебе не стыдно, а у нас, когда люди с флагом ходят – нам немножечко стыдно, так ведь? Я уж молчу об отношении к армии. Когда я был здесь два года назад, думал: «Боже мой, сколько людей с автоматами – меня сейчас убьют». Сейчас у меня глаз начинает замыливаться. С военнослужащими картина такая: девушка сидит со смоки айс, на ней кеды какие-нибудь наимоднейшие, розовый чехол с ушками на айфоне, а рядом стоит автомат – это как-то очень трогательно.

— Хотела спросить по поводу достопримечательностей, ты говорил мне, что живешь в Рамле.

— Я живу в Рамле. «Ани гар бэ Рамла» (то же самое на иврите - прим. ред.) Но сегодня я нахожусь в Ашкелоне, потому что к Ире приехал (невеста Андрея Оренштейна – прим. ред.). Я живу знаешь где? У меня соседний дом - это тюрьма, где сейчас находится экс-президент Израиля. Рамла – более арабский город и по меркам Израиля думаю, что это вообще деревня, ну, или по тем же меркам - наш Уралмаш. Просто здесь для меня сейчас очень хорошие условия для проживания. К тому же, до Тель-Авива ехать минут пятнадцать. Тут поезда, как метро, есть разные ветки, поезда двухэтажные, с вай-фаем, ходят минута в минуту.

— Я увидела, что в Рамле есть могила Гарри Поттера, ты уже был там?

— Могила Гарри Поттера? Нет, впервые слышу. Завтра схожу. Кто похоронил Гарри Поттера и за что?

— Солдат с таким именем служил в британской армии. Это было в двадцатом веке. Его батальон был отправлен в Палестину подавлять восстание. И там он погиб. Теперь похоронен в Рамле. И в связи с историей Джоан Роулинг это теперь туристическое место.

— И туда теперь ходят эти фанаты. Смешно.

«Странно уезжать в другую страну и заковывать себя в русскоговорящий кокон»

— Мне хочется понять, как ты там зарабатываешь: музыкой или вынужден работать на дневной работе?

— Есть такая штука под названием алия – удивит тебя или нет, но гражданство Израиля могут получить только, скажем так, имеющие отношение. Что касается документов – это специальная процедура, проверка у консула: интересующихся отправлю гуглить. По местным меркам я просто еще один сын своего народа, вернувшийся домой. И когда ты переезжаешь, государство оказывает тебе поддержку на протяжении первого полугода: тебя по твоему желанию отправляют учить язык (чем я сейчас и занимаюсь). Я хожу на учебу, государство ежемесячно платит мне зарплату - материальную помощь – корзину абсорбции. После полугода, уже мое дело – как я буду зарабатывать. Но если никак, то могу пособие по безработице получать, но на него особо не пошикуешь. Но я что-то придумаю, в конце концов, за плечами десять лет радийного стажа. И я уже вновь записываю рекламу (радио рекламу - прим.ред.) мероприятий для России.

— Работая на российские радиостанции, ты получаешь в рублях, что невыгодно сейчас. Как там обстоят дела с русскоязычными радиостанциями?

— Еще два года назад, когда я здесь был, мне были готовы предложить работу. Но приезжать в другую страну, чтобы снова делать тоже самое: говорить на русском языке и примерно на таком же радио – по мне очень не очень. Мне хочется что-то новое. Посмотрим, когда выучу язык. Не знаю, смогу ли я также искрометно на нем мысли выражать.

— Если судить по отпуску, уезжая в путешествие в другую страну даже на неделю, ощущение, словно прожил целую жизнь. В Израиле ты уже две недели, как у тебя ощущения от такого количество всего нового вокруг?

— Я не ощущаю себя здесь заграницей. Скорее я ощущаю себя не на том месте, когда на улице Комсомольская в Екатеринбурге выглядываю в окно и вижу сугроб и пьяного человека в нём – а телефон уже неделю молчит. Ты знаешь, здесь каждый день, как новая жизнь. Каждый день ты можешь махнуть то туда, то сюда - все очень близко. У нас, например, ты хочешь новых впечатлений: ближайший город – Челябинск, ехать два с половиной часа. Здесь два с половиной часа – полстраны можно проехать. Опять же, возможно, что сейчас на новых эмоциях я могу слегка приукрашивать, но опять же я не в первый раз здесь. Мое, мое, понимаешь. Плюс семья – здесь для меня этот вопрос понятнее.

— Ты чувствуешь себя там свободнее?

— Я думаю, что мне здесь найдется место. Тут есть разные русскоязычные тусовки, но это же очень странно уезжать в другую страну и сознательно себя заковывать в какой-то русскоговорящий кокон. У русских тут везде свои магазины: ты заходишь – тот же майонез, тот же шоколад «Аленка», то же пиво «Балтика 3». Куда бы наши не приезжали, они везде: «Что за ерунда вокруг? У нас как бы всё веками проверено – вот вам сельдь под шубой, но за шекели». Представь, насколько нелепо мне сейчас собраться с другими уехавшими российскими музыкантами и сидеть обсуждать, допустим, группу «Курара». Вокруг все другое, какая «Курара»?